Цветы для Чирика

Пруха, пруха идет! – радостно решил Груня. Надо прямо сейчас валить к вокзалу. Колька-Недопырка там. Мы это дело отметим… Двести штук!.. Ну, гость!.. Ну, паскуда!.. Двести штук!.. Копнуть бы такого гостя. У него много чего, наверное, есть в карманах…

Если к вечеру не напьемся с Колькой-Недопыркой до зеленой блевоты, решил Груня, ночевать будем в ночлежке.

Как люди.

Не просто так.

Он наперед знал, что напьются они с Колькой-Недопыркой до самой что ни на есть ужасной зеленой блевоты и не пустят их ни в какую ночлежку, но это его мало трогало.

Лето, ухмыльнулся он.

Переспим в кустах.

А вот остальные баксы-хряксы надо перепрятать, тревожно подумал он. Надежно перепрятать… Вишь, как они хорошо идут!.. От двадцати до двухсот штук! Не хухры-мухры… Часть заложу под подкладку телогрейки, а часть, может, закопаю где… На черный день…

И решил блажено: вот найду сейчас Кольку-Недопырку и пугну паскуду от всей души. Вот, скажу, паскуда хромая, сидишь, деньги у пролетариев у вокзала клянчишь, а Россию разворовали!

Колька-Недопырка слаб на Россию. У Кольки-Недопырки на Росию большой зуб. Не уберегла, сука, сына.

Это значит, Кольку-Недопырку Россия не уберегла.

А если Колька-Недопырка обидится, я его этими баксами-хряксами по рылу, по рылу! Скажу, теперь ты, паскуда-Колька, будешь у меня, как у цыгана конь. Я теперь тебе золотые зубы вставлю. А когда Колька-Недопырка совсем обидится, я его опять этими баксами-хряксами по рылу, по рылу! А к глазенкам узеньким колькиным наглым полуслепым придурошным удостоверение поднесу. Пусть посмотрит. На кого, дескать, тянешь, сука? На полковника тянешь? Я, думаешь, зачем заслан в вашу сволочную дыру, лупень?

И опять по рылу баксами-хряксами!

Все-таки полковник, подумал Груня не без гордости.

Тот же Колька-Недопырка когда-то полный срок оттрубил в армии, а толку? Даже в сержанты Колька не вышел. Как был дураком, так и остался. А мне и денежки и звания сами идут. Я лежу, а они идут.

Так и должно быть, решил Груня самодовольно. Мы сейчас это дело обмоем… Как в кино… Звездочку в стакан и стакан одним махом!.. Я сейчас специально звездочку куплю в военторге… Жалко мне звездочку купить?.. Да нисколько! Специально куплю, чтобы Кольку-Недопырку напугать… У меня Колька-Недопырка сегодня сомлеет. Он у меня сегодня подвернет вторую ногу. На одну уже хром, паскуда, пусть будет хромать на обе.

Бомж с баксами, удивленно покрутил головой Валентин.

Украл, конечно, бомж баксы. Зазевался какой-то богатый, но рассеянный иностранный гость, вот бомж и упер бумажник. Все пропьет, если не влипнет. Ишь ведь, от одной обезьяны произошли!

Но в сущности, прав бомж. От одной обезьяны.

Валентин замер. Шагах в десяти от Дома книги, закрытого то ли на ремонт, то ли навсегда, из белого сверкающего на солнце «ниссана» ловко вынырнула тоненькая женщина. На мгновение она выпрямилась и оглянулась.

Взгляд вправо.

Взгляд влево.

И сразу шаг в сторону Дома книги.

Узкая длинная светлая юбка с разрезом ничуть не мешала женщине делать короткие, но уверенные шаги. Такая же светлая кофточка. И кожаная черная сумка на ремешке.

Типичная бизнес-вумен, прикатившая в центр по своим делам.

И пахнет от нее, наверное, не варварскими духами, а настоящей шанелью, подумал Валентин. Уж эта-то бизнес-вумен явно произошла вовсе не от той обезьяны, которую самодовольный бомж с баксами считал своей и моей общей прародительницей.

Валентин растерянно всматривался.

Нет, бомж, кажется, прав… Все мы, кажется, произошли от одной обезьяны…

Если женщина была не Тоня, то уж точно Тонина сестра. Или ее двойник. Или двойница? Как правильно?

Да нет, внезапно расстроился Валентин. Так никогда не бывает. И не может быть. Никаких чудес! Какие к черту чудеса? Настоящая Тоня давно лежит на Митинском кладбище. Шестая аллея, захоронение номер шестнадцать. Нет Тони… Совсем нет… Нигде… Эта женщина всего лишь похожа на нее…

Но как!

Как похожа!

Каждым движением.

Поворотом головы.

Походкой.

Сколько лет этой бизнес-вумен? – прикинул Валентин. Ну, может, чуть за тридцать… Да и то вряд ли… Тридцати, пожалуй, не дашь… А Тоне сейчас было бы под сорок… И слишком спортивна эта бизнес-вумен для Тони, которую я знал… И слишком уверена…

Не замечая толчков, Валентин проталкивался сквозь толпу, стараясь не выпустить лже-Тоню из поля зрения.

Кто эта женщина?

Он вдруг вспомнил капрала Тардье.

За всю почти пятилетнюю совместную службу только однажды, когда, преследуя лесных негров, легионеры оказались на низком берегу болотистой реки Ояпоки, отделяющей Гвиану от Бразилии, и сидели в сырых зарослях, пытаясь найти в карманах хоть одну сухую сигарету, капрал Тардье спросил, откинувшись на какую-то корягу:

«Морис, ты ищешь кого-то? Или прячешься от кого-то?»

По неписаным правилам в Легионе таких вопросов не задают. Но вопрос задал друг. Проверенный друг. И Валентин знал, что будет совсем неважно, ответит он или нет. Он знал, что если даже он сделает вид, что не расслышал вопроса, капрал Тардье все поймет правильно. Все поймет правильно и никогда больше ни о чем таком не спросит.

Но в тот год Валентина уже мучили воспоминания о Тоне.

Он ответил:

«Скорее ищу, чем прячусь».

«Женщину?»

Валентин кивнул.

«Давно ищешь?»

Валентин пожал плечами:

«Давно».