Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова

– Глупости говоришь, моя милая. Ванечка с утра до вечера в садике, а Кирюша пока ещё спит больше. Как же я справлялась? Ты у меня не была такой спокойной. Но я всё успевала. И мужа приветить, и тебя в порядке содержать, и в квартире порядок навести, и себя не забывала. Потому как знала, что отец твой придёт и первым делом на меня посмотрит, как я выгляжу. Эх, да что говорить? И на чужие юбки он не заглядывался, потому что со мной ему было хорошо, – в голосе Веры Александровны зазвучали слёзы.

Юра услышал, что в спальне закряхтел маленький Кирюша. Наверное, мокрый, проснулся. Он зашёл в спальню. Кирюша не спал и смотрел своими глазками на него. Подсунул руку под туго спелёнатого ребёнка. Точно, мокрый. Аккуратно взял на руки и вошёл в зал. Вера Александровна гладила пелёнки на столе, рядом сидела Людмила. Глаза в слезах.

– А вот и мы проснулись, – весело сказал Юра.

Вера Александровна отставила в сторону утюг и взяла ребёнка. Людмила даже не посмотрела в его сторону.

– Проснулся, мой хорошенький. Да весь мокрый. Почти два часа проспал, моё золотце, – она положила ребёнка на стол на пеленки и начала его разворачивать, – а ты, Юрочка, опять в командировку? Надолго?

– Да, Вера Александровна, важные испытания. Думаю, недели на две. Дел очень много. Вечером поезд.

– Езжай, езжай, – громко сказала Людмила, – там тебя уже заждались. И Надюша, и Ниночка. Давно не был.

– Людмила, ты что такое говоришь, – сурово сказала Вера Александровна, – дождёшься, что точно уйдёт от тебя.

– Куда он денется от двоих детей? Погуляет, погуляет, да снова прибежит, – с усмешкой ответила Люда.

– Да ты у меня совсем дура. Никто и никогда не удержал мужа детьми. Собой удерживать надо.

– Ладно, милые дамы. Мне пора собираться и ехать, а вы без меня эти разговоры ведите, – казал Юра и вышел из комнаты.

***

Юра сидел на нижней полке и смотрел в окно. «Да, это нужно рубить. Раз и навсегда. Нина права, – думал он, – ничего с Людмилой уже не получится».

Когда ему дали квартиру, причём в новом доме, они с Людмилой были на седьмом небе от счастья. Казалось, что все размолвки и ссоры уйдут в прошлое и они заживут дружно и счастливо. Леонид Парфёнович выбил им большие премии за успешно проведённые испытания, на которые они смогли приобрести всю необходимую мебель и отметить новоселье. Но постепенно всё вернулось на свои места. Людмила так и не смогла создать уют в новой квартире. Как-то она стала напоминать ему комнату в общежитии, где он прожил пять лет. В мойке на кухне постоянно какие-то грязные кружки, на столе тарелки с засохшей едой, на полу крошки. На его замечания Людмила отвечала, что она, как и он, целыми днями на работе и времени у неё свободного меньше, чем у него. Юра понял, что Людмила в чём-то права, и сам взялся за порядок на кухне. Но когда Люда вышла в декретный отпуск и стала проводить целые дни дома, ничего не изменилось. Если нужно было одеть на работу чистую рубашку, её приходилось искать в коробке из-под телевизора, где были свалены все вещи. Не понятно, стиранные или нет. Все его замечания сразу превращались в скандал.

Постепенно мысли о доме утихли, и чем ближе Юра подъезжал к своей станции, тем сильнее его охватывали новые чувства. Это встреча с Ниной и со старыми друзьями, с которыми не виделся полгода. Срочные дела, которые нужно будет решить. Постепенно мысли о Нине вытеснили все прочие. Ему было хорошо и уютно с ней. Сблизились они где-то через год, когда после своей первой командировки совместно с Людмилой он стал ездить один. Людмила больше на полигоне не была ни разу. Нина как-то незаметно вошла в его жизнь. Она взяла на себя обязанность следить за тем, как он питается, как одевается, чем занимается в свободное время. Произошло это как-то естественно, словно так и должно было быть. И что самое интересное, это было принято всем их небольшим коллективом «346-го» помещения. Они везде были вместе: вместе ходили на обед, вместе ходили в магазин, а позднее стали вместе ходить на работу и с работы. Это началось после того, как Юре предложили переселиться в новую гостиницу «Россия», которую закончили строить. Ему дали постоянный номер для проживания. Он был значительно больше, чем тот, который он занимал в «Факеле». Но самое главное, в нём был установлен кондиционер. Его переселением само собой руководила Нина. И после того, как все вещи были перенесены, расставлены и разложены по своим местам, они отпраздновали новоселье. Нина приготовила мясо в духовке, которая стояла на кухне в гостинице, Юра открыл бутылку коньяку. После ужина она осталась в его номере. Это было естественным завершением вечера, по-другому быть не могло. На другой день они зашли в гостиницу, где жила Нина, она собрала свои вещи в спортивную сумку, и Юра принёс её в свой номер. Ему было хорошо с ней. Нина была хорошей хозяйкой. Несмотря на то, что она пропадала на объекте не меньше Юры, в комнате был идеальный порядок и каждый раз его ждал вкусный ужин. Когда Нина всё успевала, ему было не понятно. Да он особенно над этим и не задумывался. О Людмиле и маленьком Ванюше он вспоминал редко. Когда писал домой письмо и когда получал ответ. Что будет дальше, Юра не знал. Закончится командировка, и он должен будет вернуться в Москву, к своей семье. А Нина останется на полигоне? А если ей тоже нужно будет приехать в Москву? Она будет жить в своей квартире, а он в своей? Как-то всё неправильно. Однажды Нина завела разговор на эту тему.

– Юрочка, а скажи мне, кто я для тебя? – вдруг спросила Нина, когда они лежали на кровати и смотрели телевизор, – любовница, сожительница, просто подруга, с которой ты спишь. Кто я?

Юра приподнялся и сел на кровать.

– Ниночка, а к чему этот странный вопрос? Ты моя любимая женщина, с которой мне очень хорошо.

– Значит, я просто женщина, с которой ты спишь? Понятно. А Людмила?

– Милая, ты прекрасно знаешь о наших отношениях с Людмилой.

– Значит, я любимая нежена, а Людмила нелюбимая жена? Как-то это очень сложно. Ты, как математик, прекрасно знаешь, что сложные конструкции неустойчивы, недолговечны. Тебе, мне кажется, пора определиться с собой. Кто есть кто.

– Конечно. Я определился, ты, надеюсь, это поняла. Остались только формальности.

– Вот эти формальности меня и беспокоят. Кто нас мало знает, считают меня твоей женой. А мне это неприятно. Кто-то считает меня змеёй, которая влезла в кровать к женатому мужику. Мне это тоже неприятно. Некоторые считают меня просто шлюхой. Мне и это неприятно. Я не хочу быть, как раньше говорили, фронтовой женой. Или я у тебя полигонная жена? Командировочная жена? Я уже давно не девочка, и мне хотелось бы определённости.

– Родная моя, будет определённость, я тебе обещаю, – он повернулся к Нине прижался к ней и начал её целовать.

И вот сейчас, подъезжая к станции, он понял, что так ничего и не предпринял. Разговор с Людмилой не состоялся. Не мог он начать его, когда на руки забрался Ваня, когда в манеже сопит Кирюша. Отношения с Людмилой стали совсем напряжённые. Ещё этот последний разговор перед отъездом вместе с её мамой. На душе было неспокойно. Поезд замедлял свой ход и вскоре остановился. Юра с чемоданчиком вышел на перрон. Несмотря на то, что уже наступил вечер, было достаточно светло. Он огляделся, Нины нигде не видно, хотя она часто приезжала встречать его. За последние полгода, что он не был на полигоне, с Ниной разговаривал всего два раза по телефону. И то по служебным делам. Как-то неспокойно на душе. Вышел на привокзальную площадь. Увидел машину, которую за ним прислал Астафьев.

Подходя к своему номеру в гостинице, сжал в кармане ключ от двери. Вдруг Нины нет на полигоне, уехала, а он ничего не знает. Но дверь оказалась открытой. За столом сидела Нина и смотрела телевизор. На столе стояли тарелки и бутылка коньяку. Она поднялась, подошла к нему и поцеловала его в щёку. Как-то было все не так, он это сразу почувствовал.

– Как доехал, всё нормально? Ты в душ или сначала поужинаешь?

Константинов молча прошёл и сел за стол.

– Давай сначала поужинаем, – ответил он, понимая, что предстоит очень непростой разговор.

Нина положила в тарелку кусок жареной курицы с рисом, затем налила в большие бокалы коньяк.

– Поздравляю! – громко сказала она и не чокаясь выпила свой до дна.

– С чем, Ниночка? – спросил тихим голосом Константинов, не поднимая своего бокала. Он понял, о чём пойдёт разговор, и по спине потекла струйка холодного пота.

– Ну как же? С рождением сына, естественно. Как назвали?

– Кирилл, – ответил Константинов и глупо улыбнулся. – Понимаешь, так получилось.

– Ты, Юра, знаешь, я не маленькая и понимаю, как получается, когда рождаются дети, – Нина налила себе ещё коньяка и залпом выпила, – ты, дорогой, поехал в Москву, чтобы развестись с женой, а вместо этого заделал ещё одного ребёнка?

Юра опустил голову, глядя в свою тарелку. Ему нечего было ответить. Нина тоже молчала и глядела на него. Он это чувствовал.

– Ниночка, прости меня, правда, не было никакой возможности поговорить с Людмилой. Дети, тёща, – каким-то дрожащим голосом начал Константинов.

– Да, бедный Юрочка. И дети, и тёща ложились с вами в кровать, слова сказать не давали.

– Нина, зачем ты так? Мы давно не спим вместе.

– Несчастный. Приехал к своей любимой, чтобы утешила, приласкала?

– Нина. Не надо. Это всё очень сложно. Я не мог. Несколько раз начинал заводить разговор о разводе, но не получалось. То одно, то другое.

– Юра, не нужно оправдываться. Скажи, что просто струсил.

– Да, струсил. Не смог ей сказать, когда привёз её из роддома, когда у неё столько хлопот с ребёнком. Не мог я её бросить. У меня тоже понятие о совести есть, – громко ответил Константинов.

– Да? Конечно, Юра, – Нина налила себе ещё коньяку, залпом выпила и встала из-за стола, – знаешь, Юра, ты не трус. Ты просто предатель. Ты предал Людмилу, ты предал меня, ты предал своих детей. Я не знаю, кого ты ещё предал. Но ты предатель.

Нина резко развернулась и вышла из комнаты. А Юра остался сидеть за столом.

***

«Предатель, предатель, предатель!» – колокольным набатом звучит в голове голос Нины. В такт стуку колёс. Опершись локтями о металлический стол, он пытается закрыть уши руками, но голос не уходит. Его охватывает озноб. Он ложится на жесткую полку. Сворачивается калачиком. Его трясёт, так что зуб на зуб не попадает. Постепенно голос Нины уходит, растворяется. Его заменяет другой голос. Голос бабушки: «К высшей мере. К высшей мере. К высшей мере». В такт со стуком колёс. Голос бабушки его убаюкивает, и он проваливается в небытие.

Вернул его к жизни стук резиновой дубинки по решётке. «Приготовиться к приёму пищи», – раздался резкий голос. Константинов с трудом приподнялся, взял котелок и протянул его между железных прутьев решётки. Солдат налил ему в котелок кипятка. Константинов, обжигаясь, начал пить. Зубы стучали по краям котелка. Но он быстро выпил всю воду. Стало легче. Он заглянул в коридор через решётку. Солдат стоял у другого купе и разливал кипяток в протянутые котелки. «Можно мне ещё кипятка, пожалуйста», – громко крикнул он. Из соседнего купе раздались голоса: «Предателям не давать! Гнида! Родину продал!» «Прекратить базар!» – громко крикнул капитан. Он шёл по коридору и сильно стукнул дубинкой по решётке, затем взял котелок из руки Константинова, налил в него из титана и подал назад.

– Спасибо, большое спасибо, – проговорил он.

– Сиди и не высовывайся. И голос не подавай, – тихо ответил капитан и стукнул дубинкой по его решётке.