Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова

– Спишь, что ли? – тихо прошептал Соловьёв.

– Нет, не сплю, – также тихо ответил Константинов. Он прижался вплотную к решётке, так что его щёки упёрлись в металлические прутья.

– Говори, чего хотел?

– Соловьёв, как тебя зовут?

– Валера.

– У тебя семья есть?

– Ну а как же. Папа и мама, ещё сестрёнка. Она в школу ходит.

– А живёте где?

– В Подмосковье. Дом ещё дед моего отца строил.

– Валера, а когда домой отпустят?

– Домой мне ещё нескоро. Только полгода прослужил. Но отпуск ротный обещал осенью дать.

– Валера, это хорошо. У тебя есть листок бумаги, мне тебе нужно что-то записать?

– Письмо, что ли? Это запрещено. Если узнают, что я письмо от заключённого взял, то не только отпуска лишусь, но и под трибунал могу попасть.

– Да нет, Валера, не письмо. Записку для тебя.

– Зачем мне записка от тебя?

– Валера, слушай внимательно. Когда меня арестовали, остались спрятанные деньги. Их не нашли. Валера, много денег, очень много.

– Ну ни фига себе. Ты что, хочешь их мне отдать? – чуть громче, чем нужно, проговорил Валера.

– Тише, Валера, тише. Никто о них не знает, и никто не должен ничего знать.

– Ну это понятно, – еле слышным шёпотом ответил он.

– Дай листок бумаги и ручку, я запишу адрес, где они спрятаны. Только ты должен мне пообещать, даже поклясться, что половину денег отвезёшь в Москву моей бывшей жене. У неё двое моих сыновей.

– А сколько-то там денег?

– Не переживай, всем хватит. Тридцать тысяч. Пятнадцать оставишь себе.

– Вот это да! Я смогу дом новый построить, а то наш давно на ладан дышит.

Валера расстегнул пуговицу на гимнастёрке и достал из внутреннего кармана сложенную вдвое тетрадку и ручку. Константинов взял их и тихо подошёл к столу. Аккуратно, стараясь не издавать никаких звуков, он развернул тетрадку. Все странички были записаны какими-то адресами и телефонами. Полистал, нашёл чистую и аккуратно записал адрес, начертил схему участка, обозначив крестиком место, где закопана банка. Затем записал московский адрес Людмилы. Также тихонько подошёл снова к решётке и протянул тетрадку Валере.

– Это адрес и место, где закопаны деньги. Приедешь туда, только не в выходные. Там по выходным много народу. Найдёшь мою дачу. Она, конечно, уже не моя, но это не важно. Сразу не заходи, пройдись туда-сюда. Убедишься, что тебя никто не заметил, нигде нет никого. Откроешь калитку. Там крючок с внутренней стороны. Руку просунешь между штакетин. Зайдешь и снова закроешь. Пройдёшь за дом, там тебя уже никто не увидит. Аккуратно раскопаешь. Под доской будет лежать трёхлитровая банка. В ней деньги. Положишь в какую-нибудь сумку и быстренько домой. Дома откроешь. Смотри, чтобы никто не заметил. Отсчитаешь пятнадцать тысяч, завернёшь во что-нибудь и отвезёшь в Москву. Там ничего объяснять не нужно. Позвонишь. Выйдет Людмила, обязательно убедись, что это она. Сунешь ей пакет в руки и сразу уйдёшь. Всё запомнил? – спросил Константинов и посмотрел на Соловьева.

– Да, – ответил тот и дрожащими руками спрятал тетрадку снова во внутренний карман.

– Только смотри, не вздумай обмануть. А то я к тебе мёртвый приду за деньгами.

– Да Вы что, как можно? Всё сделаю, как сказали, – голос у Соловьёва дрожал.

– Всё, Валера, иди, – Константинов устало откинулся на спинку полки.

Соловьёв пошел по вагону, затем так же не спеша вновь подошёл к Константинову.

– А когда Вас, того, убьют, то есть расстреляют? – тихо спросил он.

– Это одному Богу известно. Может, завтра, может, через неделю, может, через месяц, – со вздохом ответил Константинов.

Соловьёв встал, перекрестился и сел на своё место у окна. Достал сигарету и закурил. Константинов лёг на полку и вытянулся так, что затрещали кости. Ему стало легче. «Одним незавершённым делом меньше», – подумал он, засыпая.

Разбудил его громкий топот сапог и крик: «Приготовиться к выгрузке! Вещи не забывать!» Возле его решётки стоял Соловьёв и капитан.

– Соловьёв, КГБэшного последним, по моей команде. Понял? – сказал капитан.

– Так точно, товарищ капитан.

Константинов услышал, как загремели решётки в купе и заключённых по одному выводили конвоиры. За окном слышался гул голосов и лай собак. Его не выводили. Постепенно гул голосов смолк. Слышны были звуки заводимых моторов. Через некоторое время к его решётки подошёл Соловьёв и ещё один конвоир. Соловьёв отомкнул её и взял Константинова под руку. Повёл через пустой вагон к выходу. Второй конвоир шёл следом. Константинов тихо, так, чтобы слышал только Соловьёв, сказал: «Валера, не забудь про обещание». «Не забуду, я в Бога верую», – так же тихо ответил ему тот. На площади уже никого не было. Пять или шесть машин с железными будками выстроились на дороге, выходящей с площади. У вагона стоял капитан, рядом с ним полковник и Червонец. Константинов спустился по ступенькам из вагона. На земле его подхватили под руки двое других конвоиров и заставили сесть на корточки.

– Константинов! – громко выкрикнул капитан.

– Громко фамилия, имя, отчество, статья и срок! – прокричал полковник.

– Константинов Юрий Иванович, шестьдесят четвёртая, высшая мера, – также громко ответил Константинов.

Капитан подал полковнику портфель и бумагу, тот в ней расписался и вернул капитану.

– Товарищ полковник, куда его? – спросил старший лейтенант, подойдя к полковнику.

– Ждите, сейчас приедет ещё одна машина, я вызвал.

– Есть, – козырнул старший лейтенант и отошёл в сторону.

– Ну что, Витёк, – громко сказал Червонец, – кончилась твоя власть? Теперь здесь власть Тимофеевича, прощай покуда, будь здоров.

– И тебе не хворать, – ответил капитан и пошёл к вагону, затем остановился и добавил: – Червонец, тебе не надоело на халяву кататься?

Не дожидаясь ответа, капитан поднялся в вагон, следом за ним два конвоира и захлопнули дверь. Константинов сидел на корточках посреди большой площади, около него стояли два конвоира с автоматами. Полковник и Червонец направились в сторону, где стоял Уазик, но в машину садиться не стали, а отошли в сторону и о чём-то говорили. Колонна машин стояла, заглушив моторы. Собак загнали в грузовик и они, выглядывая через борта, негромко полаивали. Возле одной из машин солдаты собрались в кружок и курили. Ноги Константинова от неудобного сидения на корточках затекли и ему очень хотелось выпрямить их. Он попытался приподняться, но его толкнул конвоир автоматом в бок: «Сидеть, на корточки». На окрик обернулся полковник.

– Старлей, пусть сядет, отведи к камням, – громко сказал полковник.

– За мной, – сказал старший лейтенант и пошёл к куче камней, которые были навалены на краю площадки.

Старший лейтенант был уже не молод, голова седая, высокий, крепкий, с усами. Подойдя к камням, он кивнул головой, мол, садись. Константинов выбрал камень покрупнее и сел. Рядом сел один из конвоиров, другой остался стоять. Старший лейтенант тоже выбрал камень и сел. Теперь было слышно, о чём разговаривали полковник с Червонцем.