Космонавты живут на земле

Рогова Женя не видела уже около месяца. Они провели с ним одно из воскресений в Третьяковке, пообедали в молодежном кафе «Романтика». И в тот же день по редакционной командировке Рогов уехал в Сибирь. Теперь он в Москве и, вероятно, уже навестил их городок. Может, заходил в сурдокамеру и видел ее на экране телевизора. «Видел или нет? – спросила себя Женя и тут же обрезала: – А тебе этого хотелось, а?» Усмехнулась, потому что не нашла на этот вопрос ответа.

С тех пор как Женя Светлова безошибочно почувствовала свою власть над добродушным, медлительным Леней Роговым, она потеряла покой. Странные превращения происходили с ней. «Ты ему нравишься. Возможно, он тебя любит, – рассуждала Женя. – А ты его?» И оставляла этот вопрос безответным, вела бесконечные поединки сама с собой. «Тебе уже двадцать второй год, – говорил ей серьезный укоряющий голос, – и ты уже не та сумасбродная девчонка, что бросалась в Иртыш с высоченного моста. Пора бы и разобраться посерьезнее в своих чувствах». – «Ну и что же? – возражала этому рассудительному голосу другой, очень веселый. – Леня очень и очень неплохой человек». – «Но значит ли это, что он тот единственный, кого ты можешь полюбить?» И веселый озорной голос торжествовал: «А для чего тебе так срочно отвечать на этот вопрос? Ты что, замуж собралась?»

Леня… То он казался ей хорошим парнем, то она видела в нем человека, потрепанного жизнью, утратившего самое, по ее мнению, главное – веру в большое чувство. «А если он и обо мне начнет думать, как о той женщине с фарфоровыми глазами?! Чушь! Ерунда! – тут же обрывала она себя. – Он так не может».

Когда однажды Марина Бережкова спросила: «Слушай, Женька, неужели ты влюбилась в этого толстячка?» – она вся вспыхнула и оскорбленно перебила: «Как тебе не стыдно это говорить!» Может быть, так и было на самом деле. Леня ей нравился, но она опасалась принять за любовь обыкновенную дружескую привязанность. А сейчас она хотела его видеть. Очень хотела. Но может, это от тоски по людям, навеваемой камерой молчания, да и только?..

Прошумели майские праздники, а потом настало шестое число. В сурдокамере Женя проводила время по так называемому перевернутому графику: день за ночь. Василий Николаевич Рябцев, напутствуя ее, объяснил, что один из ныне известных всему миру космонавт подобным образом готовился к полету. По ее счету, был поздний вечер, и Женя деловито расчесывала перед зеркалом волосы, готовясь к «отбою», когда внешний мир заговорил с ней торжественным голосом Рябцева:

– Евгения Яковлевна, ваш опыт подходит к концу. Через час мы вас будем поздравлять с успешным завершением задания.

– Вот как! – воскликнула обрадованная Женя. – А я спать хотела укладываться.

– О каком сне может идти речь! Утро в полном разгаре. Вы разве забыли об условии своего пребывания в тишине?

– Нет, Василий Николаевич, – засмеялась Светлова, – не забыла. Значит, с перевернутым графиком покончено?

– Покончено, покончено, – подтвердил Рябцев, – а теперь ждите дальнейших указаний.

Женя не знала, что происходило в эти минуты за массивными звуконепроницаемыми дверями. Леня Рогов еще с утра появился в городке космонавтов. Разбудив заспанную лаборантку Сонечку, он уместился на стуле напротив телевизора и неотрывно следил за Женей, задумчиво двигавшейся по тесному пространству камеры. Он нашел ее мало изменившейся. Простенькая прическа делала ее похожей на десятиклассницу. Появился Василий Николаевич Рябцев, старательно, как всегда, выбритый, подмигнул недвусмысленно белокурой Соне.

– Пресса, оказывается, уже здесь.

– Вчера прилетел из Сибири, и вот, как видите… – сообщил Рогов.

– Вижу, вижу, – засмеялся Рябцев, – чуть свет, и я у ваших ног…

– Послушайте, Василий Николаевич, – пропуская шутку мимо ушей, продолжал корреспондент, – это правда, что Женя сегодня выходит?

– Абсолютная. Ровно через час я освобожу ее из заточения. Причем, без всяких амнистий. Свой срок она отбыла не только полностью, но даже и оценку отличную заслужила.

Рогов ничего не ответил, только вдруг резко повернулся и вышел из лаборатории.

…Когда, освободившись от электродов, пройдя последнее медицинское обследование, Женя вышла из сурдокамеры, майское голубое небо и пышная разросшаяся на густых деревьях зелень заполнили ей глаза. Остановившись у подоконника, она жадно вдыхала родниково-чистый воздух. Бродили в ней острые запахи клейкой ели, смолистых сосенок и осин. Были эти запахи настолько сильными и дурманящими, что ей стало трудно дышать. Женя увидела стены и крыши родного городка, разбегавшиеся во все стороны от учебного корпуса аллейки, редких пешеходов на них. Потом недоуменно стала оглядываться.

– Мы, кажется, погрустнели? – лукаво заметил Василий Николаевич. – Это по какой же причине? Или вас не радует вновь обретенная свобода? Или еще что? Ах, знаю. Вы решили, что некий рыцарь печального образа, именуемый Леонидом Дмитриевичем Роговым, не пришел вас встретить. Успокойтесь и подойдите к другому окошку.

Светлана, не ответив, подошла к другому окну и, перегнувшись через свежевыкрашенный подоконник, увидела на порожках главного входа журналиста. В руках он держал букет цветов, такой пышный и яркий, что все проходившие мимо не могли удержаться от улыбок.

– Леонид Дмитриевич! – закричала звонкоголосая Женя. – Я сейчас. – И стуча каблучками, выбежала из лаборатории.

Педантичный Рябцев только головой покачал вслед.

А Женины каблучки уже отбивали дробь на последних ступеньках лестницы. Кивнув часовому, девушка вихрем вылетела из здания. Ветер колыхнул светлые волосы. Она увидела Рогова, неловко прижимавшего букет к серому, старательно выутюженному костюму.

– Леонид Дмитриевич! Леня! Ну, здравствуйте!

Светлова была вся наполнена радостью оттого, что наконец-то вновь увидела голубое небо и что тугой весенний воздух плещется ей в лицо, что снова она шагает по асфальтовым дорожкам городка. Рогов по-своему истолковал ее порыв. И когда она, захлебываясь от восторга, воскликнула: «Вот мы и встретились!» – он не совсем уверенно решил: «Значит, соскучилась». Глаза его засветились.

– А я вчера вечером из Сибири прилетел… чтобы к вашему выходу из сурдокамеры поспеть. Ну а вы-то, вы… вспомнили обо мне хоть раз в своем заточении?

Обогнув здание корпуса, они пошли вдаль от центральной части городка. Аллейка упиралась в зеленый забор. Сели на дальней скамейке. Глаза Жени, щурясь от острого солнца, жадно ощупывали далекую кромку горизонта. Там небо сливалось с зубчаткой леса, и от этого линия горизонта казалась зеленой. Если бы Светлову сейчас спросили, счастлива ли она, как бы она громко воскликнула: да! Над скамейкой, словно две свечи, возвышались тоненькие березы. Под тугим ветерком звонко шепталась на хрупких ветвях листва. Женя вскочила, вскинула вверх руки, продекламировала:

Я пришла к тебе с рассветом
Рассказать, что солнце встало…

Рогов восторженно вздохнул:

– А знаете, Женя? Представьте себе такую картину. В недалеком будущем вы достигнете какой-нибудь планеты, станете на ее поверхность и обратитесь к вечному светилу вот так же.

– Что вы говорите! – лукаво воскликнула девушка. – Думаете, так может быть? Вы понимаете, Леонид Дмитриевич! Я сейчас, после душной сурдокамеры, готова обнять весь мир…

– Женя, – проговорил Рогов с тихой улыбкой, – вы будете когда-нибудь обращаться ко мне на «ты»?

Светлова удивленно расширила глаза.

– Обязательно, Леня! Честное пионерское – буду. А почему вы сегодня такой торжественный? Совсем как министр иностранных дел, прибывший на очередную сессию ООН.

Рогов вздохнул. На его небрежно выбритой щеке вздрогнула родинка.

– Женя, – проговорил он тихо, – Женя… я сегодня ехал, чтобы сказать вам… Я очень серьезно…

Она все поняла, возвратилась к скамейке и положила на ее спинку тонкую руку. От сбежавшей с лица улыбки лицо ее как-то сразу осунулось и посерело.

– Ой, Леня, – испуганно произнесла она, – я вас очень, очень прошу. Не надо сейчас никаких серьезных разговоров. Вы же очень для меня дорогой человек и должны мою просьбу выполнить. Смотрите, вон Марина, Алеша Горелов и Субботин. Нас ищут. Идемте.

И, схватив помрачневшего Рогова за руку, Светлова потащила его по аллейке – совсем как расшалившаяся девочка тащит за собой на веревочке игрушечного бычка, вовсе не заботясь о том, катится ли он за ней на колесиках или уже давным-давно волочится на боку.

– Ребята, мы тут! – разнесся ее звонкий голос по городку.

* * *

Майор Ножиков усиленно надраивал тряпкой красный каркас «Москвича», когда к нему подошли Горелов и Дробышев. По всему было видно – оба только из столовой: Горелов держал в руке надкусанное яблоко, а Дробышев нес несколько пачек сигарет.

Голубые глаза Дробышева с тонкими густыми прожилками критически окинули машину.

– Вот что делает с людьми частная собственность! – засмеялся Дробышев. – С нашего партийного секретаря аж седьмой пот сходит.

Ножиков выпрямился, разминая замлевшую спину.

– Не частная, а личная собственность трудящегося, – поправил он.

Дробышев протянул руку:

– Здорово, Сережа.

– Здорово, Иван Михалыч.

Из распахнутых дверей гаража пахло бензином и промасленной ветошью – на цементном полу просыхали небольшие лужицы, в беспорядке стояли канистры.