Космонавты живут на земле

Дробышев деловито потрогал ногой новенькие, тугие скаты.

– Вопрос к тебе имею, Сережа.

– Я знаю, что не приходишь без вопросов, Иван Михалыч.

– Спасибо, что деловым человеком считаешь.

Ножиков подошел к водопроводной колонке, стал мыть руки.

– Чем же на этот раз интересуешься?

– Володей Костровым.

– И с каких же позиций?

– С позиций воинского товарищества. Володя уже пятые сутки на исследовании. Утром мне сказали – одного-двух к нему могут на короткое время пропустить. Надо бы решить этот вопрос, товарищ партийный секретарь.

Ножиков застегнул воротник, надел галстук.

– А чего ж его решать, если все решено? Тебе, Иван Михалыч, надо было попрямее спросить, зачем я надраиваю свою «антилопу-гну». К нему сейчас поеду, к Володе. Вот и Горелова взял бы, но у него вестибулярные тренировки. Ты, может быть, составишь компанию?

– Я сегодня тоже не могу, – вздохнул Дробышев.

– Ну, вольному воля, – сдался Ножиков.

Через полчаса красный «Москвич», сияя всеми ручками, стеклами и дисками, подкатил к проходной, и часовой, которому Ножиков показал в окошко раскрытый пропуск, напутственно пожелал:

– Счастливого пути, товарищ майор.

Сразу за проходной веселой орущей стайкой машину обступила детвора. Ребятишки бегали по мягким лесным дорожкам копать для рыбалки червей и сейчас, возвращаясь в городок, были рады встрече с Ножиковым. Из всех космонавтов не было для них более дорогого и доступного, чем этот широколицый майор.

– Дядя Сережа, прокати! – закричали самые смелые.

– Дай погудеть, дядя Сережа!

– А сколько «Москвич» стоит?

– А сто километров он дает?

– Ишь вы, неугомонные, – заворчал на них Ножиков с напускной строгостью. – Кто домашние уроки сделал, садись в фюзеляж.

– Мы все сделали, – заверил белобрысый Митька, Андрея Субботина сын.

Насажав полную машину ребятни, Ножиков дал газ и промчался с километр по пустынному шоссе. Стрелка на приборе скорости, задрожав, слилась с цифрой «100», и кто-то из ребят восторженно выкрикнул:

– Вот дает! На первой космической прямо!

Погасив скорость, Ножиков развернулся, подвез ребят назад к проходной. Мальчишки высыпали из «Москвича», как горох, дружно прокричали:

– Спасибо, дядя Сережа!

У Ножикова не было своих ребят. Еще в сорок девятом, через год после того как он женился на Елене Пряхиной, школьной учительнице, в муках родила она сына-недоноска, но спасти его не удалось: мальчик умер на третьи сутки. А после этого жена не беременела. Жили Ножиковы дружно и тихо, были удивительно чутки друг к другу. В их небольшой квартире всегда царил идеальный порядок. При виде чужих ребятишек Сергей не однажды вздыхал. Оттого что не было детей, он посвящал свой досуг делам самым разнообразным: то за новым ружьем центрального боя начинал усиленно ухаживать, то рыболовными снастями занимался самозабвенно или прикипал к фотоаппаратам и кинокамерам. А теперь «Москвич» напрочь вытеснил прежние увлечения. Сергей содержал его в такой чистоте и опрятности, так ревностно за ним ухаживал, что сразу же навлек на себя остроты товарищей. Алеша Горелов, начавший вместе с Андреем Субботиным выпускать стенную газету «Нептун», в первом же номере наградил его карикатурой: обливающийся потом Ножиков орудует над «Москвичом» гаечным ключом. И подпись: «Ни сна, ни отдыха измученной душе».

Майор Ножиков, как и все летчики-истребители, не мог ездить на малых скоростях. Едва только красная машина проскочила затерянный в густых подмосковных лесах железнодорожный разъезд и, преодолев три километра плохой дороги, вырвалась на шоссе, он включил все восемьдесят. И только перед населенными пунктами сбавлял газ. Теплый майский ветер тугой струей гудел за стеклами, бился о чистый капот. Грохотало шоссе под твердыми шинами, и было приятно на душе. Сильные, в волосах руки Ножикова лежали на баранке. Фуражку и форменный китель он снял, садясь за руль. Сейчас они подпрыгивали рядом с ним на мягком сиденье. Ножиков быстро установил причину хорошего настроения. Она заключалась не только в том, что ему удалось поколебать генерала Заботина и теперь с Володей Костровым все должно было решиться хорошо. Радовала Сергея еще и бесценная весть. Вчера вечером спокойный и уравновешенный их замполит Нелидов затащил его к себе в кабинет и сказал, сияя прищуренными глазами:

– Тысячу раз за тебя радуюсь, Сережа. Утвержден первым кандидатом на космический полет этого года. Разумеется, это пока совершенно секретно.

Ножиков ударил кулаком себя в грудь:

– Могила, товарищ полковник.

Красный «Москвич» поглощал километры, и ветер победно гудел за его стеклами: утвержден, утвержден. Ножиков улыбался всем своим добрым лицом спокойного, физически сильного человека. Сколько ему? Уже сорок? Так ведь это же только по паспорту и по метрике. На самом же деле он чувствует себя двадцатипятилетним, не больше. Приятно сжималось сердце. И только неловко становилось от мысли: а вдруг Володя Костров прочтет невзначай не его лице радость. «Нет, ему об этом знать сейчас не надо, – думал Ножиков, – если отобьем атаки врачей, Володя поедет на космодром в качестве второго кандидата на полет. А может, и в одном экипаже уйдем в космос». Шевеля мягкими крупными губами, Сергей напевал песенку, которую в общем-то не очень любил, но лучше которой не знал ничего песенного о космосе и космонавтике:

На пыльных дорожках далеких планет
Останутся наши следы…

Живописные балочки, поросшие нежной ярко-зеленой осокой, то на мгновение прятали «Москвич», то выбрасывали наверх, и он мчался и мчался беззаботно по шоссе, ведущему к столице. Над сонной поверхностью прудов качались тростники, пригретые солнцем. Медленно проплывали табунками домашние утки.

Уже половина пути осталась за плечами. «Надо в машине приемник поставить, – подумал Ножиков, – веселее будет дальние маршруты коротать». Впереди замаячило большое село с сохранившейся колокольней. Над каменным домиком за зеленой церковной оградой Ножиков увидел телевизионную антенну, усмехнулся: «Как же это? Святой отец, а телевизором балуется. Куда руководящий состав епархии смотрит?» Колеса прогрохотали по крепкому деревянному настилу моста, переброшенного через узенькую речушку. Было послеобеденное время, и на сельских улицах он увидел всего несколько прохожих. Миновав центр села, «Москвич» выскочил на окраину, когда справа от серой ленты шоссе увидел Сергей вытоптанную лужайку и возившихся на ней деревенских ребятишек. Белобрысые головки опять высекли в сердце доброе щемящее чувство. Ребятишки перебрасывали красно-голубой мяч. Он взлетал с тугим звоном. И все остальное случилось неожиданно, нелепо, глупо, как и обычно случается на дороге. Мяч выкатился на самую середину шоссе. Девочка лет пяти в пестром ситцевом платьице и голубой кофточке бросилась за мячом. Увлеченная игрой, она не заметила бесшумно вырастающий у нее за спиной «Москвич». Ножиков увидел метрах в тридцати, не дальше, ее белобрысый затылок и жидкие косички на нем с вплетенными розовыми ленточками. Минута перед большой опасностью родила необыкновенную ясность сознания. Остановить машину Ножиков уже не мог. Но он отчетливо успел подумать обо всем, что сейчас случится. Секунды – и буфер «Москвича» ударит по этому затылку… В мгновение он облился холодным потом. «Задавить девчонку!..» И он что было силы рванул машину. Она, взвизгнув колесами и тормозами, сделала невероятный прыжок влево. Сергей увидел серый телеграфный столб, стремительно надвинувшийся на чистенький капот «Москвича», услышал, как посыпались на него со звоном стекла, а потом наступили потемки…

На бойком шоссе возле разбитого «Москвича» быстро столпились проезжающие машины. Прискочили на красном мотоцикле два орудовца и стали что-то замерять рулеткой. Остановилась как вкопанная машина «скорой помощи», и рослый пожилой санитар крикнул столпившимся:

– Разойдитесь, граждане. Это мне в первую очередь надо. Милиция в данном случае вещь уже бесполезная.

Ножиков очнулся на колыхающихся носилках, пересохшими губами хватал беспомощно голубой майский воздух.

Старушка с хозяйственной сумкой, каких много кочует по подмосковным дорогам, шепеляво причитала:

– И-и, сокола какого загубили! Такой молоденький. Летчик. Фуражка такая голубенькая…

Сергей беспомощно задвигался на носилках, сипло спросил:

– А девочка… девочка как?

Молоденькая женщина в голубой косынке протиснулась к нему с белобрысой девчушкой на руках, рыдая, воскликнула:

– Родненький… милый ты наш. Аленушку спас, а себя не пожалел. Как же нам благодарить-то тебя!

Девочка с ее рук растерянно улыбалась:

– А я жи-ва, дядя. Только испугалась. И мячик целый.

– Мячик цел – это хорошо, – вздохнул с облегчением Ножиков, – а вот я, кажется, нет…

Голубое небо над его головой снова померкло.

Позже майор увидел уже высокий выбеленный потолок и понял, что он в госпитале. Сквозь мутную пелену обморока временами пробивалась действительность. Над ним склонилось лицо Виталия Карпова, затем увидел сведенные болью глаза генерала Мочалова. У Виталия смешно шевелились усики. Бледные губы генерала выдавливали какие-то мучительные слова, но Сергей их не слышал. Свет опять начал меркнуть, и Сергей, впадая в забытье, воспринял лишь один, ему незнакомый, с хрипотцой голос: