Жили два друга

Ее порывы благотворны,
И юноше в расцвете лет,
Едва увидевшему свет,
И закаленному судьбой
Бойцу с седою головой!..

До войны в родной Касьяновке Демин только по радио слушал оперу, и, когда в летном училище учился, дальше радио его знакомство с этой областью искусства не простиралось. Он неслышно подошел к длинной скамейке из свежеоструганных досок, на которой сидели все члены его экипажа. Арию пел все тот же Пчелинцев. Увидев Демина, подчиненные дружно вскочили, а он не торопился произнести обычное «Вольно, садитесь». Остановился, свел над переносьем белесые брови:

– Поете, младший сержант?

– Пою, товарищ командир, – беспечно подтвердил Пчелинцев.

– А о том забыли, что земля наша в крови и нам сейчас не до оперных арий. Мне нужен боевой экипаж, способный поражать врага, а не… – запнулся и договорил: – …не Лемешевы из Большого академического.

– Простите, товарищ командир, но эту арию из «Евгения Онегина» Лемешев не поет.

– Я сам знаю, что это из «Евгения Онегина», – взорвался Демин, – и, уж если хотите, продолжу текст этой арии. Только я, разумеется, не обладаю вокальными данными, да и чтец-декламатор ни к черту. Но стихи я прочитаю. – Он поднял вверх подбородок, прицелился глазами в розоватое облако, застывшее на небе, и безошибочно прочел несколько строф. Потом замолчал. Трель жаворонка, скользнувшего над травяным покровом аэродрома, показалась им необыкновенно громкой. Магомедова поднесла к глазам белые, не поддающиеся загару ладони, откинула назад упавшие на глаза пряди волос.

– Дальше, товарищ командир… если помните, прочитайте, пожалуйста, дальше. Как это хорошо. Здесь, у боевого Ила… и Пушкин.

Но Демин оборвал декламацию и демонстративно вздохнул.

– А мне кажется, это плохо, товарищ ефрейтор Магомедова. Там, где говорят пушки, музы должны молчать.

– «Когда говорят пушки», – поправил Пчелинцев, но Демин смерил его уничтожающим взглядом.

– Мы не на уроке литературы. Кстати, товарищ младший сержант, вчера у воздушных стрелков полка было занятие по материальной части пулемета БС?

– Было, товарищ командир.

– Тогда идемте на самолет, проверю, так ли вы хорошо знаете оружие, как арию из «Евгения Онегина».

– Пойдемте, – безразлично откликнулся Пчелинцев.

Как ни гонял Демин Пчелинцева по теории воздушной стрельбы, по сборке и разборке пулемета БС, устранению задержек на земле и в воздухе, воздушный стрелок давал такие точные ответы, что придраться ни к чему было нельзя. И все-таки Демин строго сказал:

– Смотрите, младший сержант, чтобы на стоянке был в дальнейшем порядочек. Такой, как и до вас. И главное, чтобы к своим обязанностям посерьезнее относились.

– Вам не нравится мой голос, товарищ лейтенант? – невинно осведомился Пчелинцев. – Клянусь, больше на стоянке вы его не услышите.

– Да я совсем не это имел в виду, – смешался Демин.

Он надеялся, что после разговора с ним воздушный стрелок остепенится, но не тут-то было. Когда на другой день Демин неспешной походкой шествовал к своему самолету с хвостовым номером 13, он был остановлен на полпути, и не кем-нибудь, а самим командиром эскадрильи Степаном Прохоровым.

– Слушай, лейтенант, – окликнул его капитан. – Ты в своем экипаже сегодня был?

– Нет. А что?

– Сходи, сходи, – загадочно улыбнулся Прохоров, – такое увидишь, чего в нашем полку еще никто не видел.

– А что именно? – встревожился Демин, но лицо Прохорова осталось непроницаемым. Демин поспешил и действительно увидел невероятное. Магомедова и Рамазанов, сидя на скамейке, отчаянно хлопали в ладоши, а пожилой крупный Заморин и младший сержант Пчелинцев лихо отплясывали «Барыню». На голове Заморина белел платок, повязанный в виде бабьего чепчика, лоб усеивали капли соленого пота. Повизгивая и приседая, он выбрасывал длинные ноги в тяжелых сапогах, а Пчелинцев лихо ходил вокруг, изображая кавалера.

– Вот это здорово! – ледяным тоном промолвил Демин. – А лучше вы ничего не придумали? Оказывается, кому война, а кому забава одна. Завтра контрольные боевые стрельбы, младший сержант Пчелинцев! А вы, вместо того чтобы к ним готовиться, концерт устроили. Завтра по мишени промажете, а мне за вас красней.

– Утро вечера мудренее, товарищ лейтенант, – миролюбиво проговорил Пчелинцев. – Может, вам и не придется за меня краснеть. – И они пошли на самолет тренироваться.

В тот день подполковника Заворыгина навестил командующий воздушной армией и на самом деле приказал провести полковые учебные стрельбы.

– Летчики у тебя тертые, – сказал генерал, осушая за обедом третий стакан кваса. – Их Орловско-Курская дуга не согнула…

– А почему она их должна была согнуть? – усмехнулся командир полка. – Вопрос даже в своей основе, по-моему, неверно поставлен. Это мы врага в дни Орловско-Курской битвы в дугу согнули.

– Ладно, ладно, не зазнавайся, – прервал командующий. – Впереди еще много испытаний. Твоим летчикам я верю, а вот воздушные стрелки – контингент новый, с ним надо знакомиться. Очень важно, чтобы экипажи сработались. Чтобы летчик понимал стрелка, а стрелок летчика. Проведи с этой целью зачетные стрельбы по конусу. Тех, кто выполнит, готовь к отправке на фронт, слабачков – повремени.

По плановой таблице Демин должен был выруливать на старт в девять тридцать утра. Когда он прибыл на стоянку, механик Заморин только что выключил опробованный мотор.

– Рычит, как молодой леопард, товарищ лейтенант, – доложил он несколько фамильярно. – На любых режимах не подведет.

– Спасибо, Василий Пахомович, – ответил ему лейтенант, признательно улыбнувшись, – на вас как на каменную гору можно положиться. – И перевел взгляд на Пчелинцева. Воздушный стрелок стоял рядом, небрежно переминаясь с ноги на ногу, и грыз леденец. В шлемофоне бледноватое лицо казалось совсем мальчишеским. – Сколько вам лет, Пчелинцев?

– Двадцать два.

– А мне двадцать три. Но я уже с десяти лет отучился сосать леденцы.

Пчелинцев невинно взмахнул бархатными ресницами и зарделся румянцем.

– Если хотите знать мое личное мнение, то совершенно напрасно, товарищ лейтенант. Сахар содержит много фосфора. А фосфор растормаживает творческие процессы.

– Профессор, снимите очки-велосипед, – беззлобно усмехнулся Демин. – О вашем творческом процессе я буду судить сегодня по количеству пробоин.

Стрелок неопределенно пожал плечами. «Хоть бы ты промазал, черт голландский, – без особенной неприязни подумал командир экипажа. – Я бы на тебя живенько написал рапорт с просьбой о переводе в другой, менее подготовленный экипаж, который еще задержат в учебном полку на одну-другую неделю. А мы без тебя – на фронт и опять спокойно заживем».

– Готовы, младший сержант Пчелинцев? – спросил он отрывисто.

– Готов, товарищ командир.

– Вопросы ко мне есть?

– Вопросов нет. Есть просьба.

– Какая?

– Точно выполнять все мои команды.

– Опять шуточки? – покосился на него Демин. – Или вы забыли, кто кем командует? По-моему, все-таки летчик – воздушным стрелком, а не воздушный стрелок – летчиком.

– Вы совершенно правы, товарищ командир, – вдруг быстро и серьезно заговорил Пчелинцев. – Вы, разумеется, мною командуете. Но я бы хотел, чтобы вы предметно поняли, кто такой воздушный стрелок на самолете Ил-2. Щит летчика, и только. Но хорошим щитом ты станешь, когда и летчик научится тебя по-настоящему понимать и будет поддерживать твои действия нужным маневром. Я вижу все, что делается за хвостом самолета, а вы – нет. Значит, каждая моя просьба для вас обязательна как команда, иначе в настоящем воздушном бою «мессера» нас голыми руками возьмут.

Демин заглянул подозрительно в черные глаза под бархатными ресницами, ожидая увидеть в них лукавство, но взгляд воздушного стрелка был чуть ли не умоляющим.