Юность Богов. Книга первая: Огненная Чаша

Был тихий вечер. Светило за Холмы ушло, оставив Серпень молодой Луны стоять дозором до первых Звёздных Глаз, что за порядком безсонно будут наблюдать с крутого небосклона. На омутах и озерцах русалки разрезвились в воде парной и мягкой, а в небе сияла Лестница-дуга, крутой спиралью в небо уходя, и Солнце с ней играло остатними лучами – покой и тишина туманом лёгким и прозрачным над Долиной стлались, ночные сказки обещая про Дальние Миры.

Брат и сестра – Добрёнок и Добринка – с речки возвращались, где засиделись у воды. Их русалки завлекли рассказами своими. Брат старше был сестры на года два иль три. А так они похожи были. Средь россыпи веснушек на носах капельки сияли синих глаз. Добрёнку лет двенадцать было. Любили оба поболтать и рот не закрывать. Всё им по сердцу было, и радость к Миру в них бурлила. С ними Дружка верная была – собака, что неизвестно откуда прибрела. Уж года три как с неба будто бы свалилась: четыре лапы, пятый хвост и умные глаза – из леса вот так вот к ним пришла и лапу протянула просто:

– Дружка я, – сказала и больше уж не отставала, за малышами зорче зорко-го глядела и, если что, рычала грозно. Особенно русалок не любила, которые могли двух малышей схватить, их в омут чёрный утащить и рыбкам запросто скормить – такие ей грезились страшилки. Её завидев, русалки в панике кусты свои бросали и чешую в траве ей оставляли. С отвращением великим Дружка чешую кусала и на проказниц водяных она рычала, кося по сторонам сердитым глазом. Раза два иль даже три ей удавалось за хвост русалок ухватить и страх на них отменный наводить. При детях Дружка как бы нянькою была, им советы умные давала. Родители Добрёнка и Добринки при появлении её пытались Дружку расспросить: откуда всё ж она взялась, зачем, с какою целью?

– Я здесь по делу, – так пояснила им и села у крыльца.

– По какому? – родители её спросили.

– Я буду детишек ваших охранять, Веление мне было, – Дружка носом по траве сурово поводила и для острастки малость даже порычала: враги ей грезились повсюду.

Что за Веление и чьё оно – так и осталось неизвестным, а только Дружка про то ни слова не сказала.

От Добрёнка и Добринки Дружка ни на шаг не отставала и обычно впереди бежала, выискивая неизвестных никому врагов; таковых пока не находилось, но Дружку это не смущало. И днём, и ночью исправно дозор она несла, со всеми в строгости была и только Добрёнка и Добринку за хозяев признавала, без меры их ласкала. Словом, куда они, туда она бежала.

Прошли берёзовую рощу с хором птичьих голосов: «Откуда и куда? Откуда и куда?».

– Оттуда и туда, – им Дружка недовольно отвечала: уж очень она шума не любила.

– Куда отсюда? Куда туда? – трещали пустозвонки, мостясь на голову со-баки, на хвост и на хребтину, нисколько Дружки не боясь. Шумели и трещали так, что Дружка им сказала: «Р-р-р-р!». И наступила тишина, в которой с тихим звоном стыл закат, и серп Луны далёкой всё выше поднимался, чтоб насладиться Краса-той. И ближние холмы уже блестели в его неверном свете, а отражение серпа тихонько трепетало в омутке речном – там весёлые русалки отраженья серебристые ловили, их на волосы себе крепили, а после любовались все собой, и дружно, весело смеялись. Завидев Дружку, ей пропели звонко:

– Дружка! Дружка! Свирепая подружка!

Русалок всех кусает, а песенок не знает! Ха-ха! Ха-ха!

Дружка зубоскальства над собою не терпела, с места тут же сорвалась, стрелою понеслась, чтобы насмешниц примерно наказать, их славно покусать за длинные хвосты, а если повезёт – за волосы их оттаскать, но лупоглазые красотки были начеку и скрылись с плюхом в омутке, ещё и Дружку окатив потоками воды.

– Трусишки жалкие! – ругалась Дружка, гавкая на воду, по которой расходилися круги. – Вот только покажитесь, я жару вам задам!

Но русалки, на той явившись стороне, ещё сильней смеялись, ещё сильней водой плескались, и Дружка понапрасну вокруг гонялась омутка, пока премокрою не стала вся, и прочь уныло побрела. А русалки хихикали ей вслед:

– Глупая собака прибегала,

Утопить в воде нас обещала.

И так нас напугала, Что утонули все!

Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха!

Раздол Весёлый показался – так место называлось, где дом Добрёнка и Добринки в ряду других стоял у Красного Холма, где Доброславы собирались, чтобы к Богам молву свою направить; где Камень Звёздный был; где Боги юные стояли и Чашу Светлого Огня в своих руках держали. Добринка и Добрёнок каждый день на Холм взбирались – как если б крылья их туда несли – и с радостным восторгом глядели на Богов скульптуры и всё мечтали по Лестнице подняться, чтобы с Богами пообщаться у дальней той Звезды, что ярче всех сверкала по утрам, и вот уже на Лестницу вступили, как дед Добрей за пятки их схватил:

– Куда, мои родные, собрались? Я вижу: далеко и высоко, а вот меня как раз-то и забыли.

– Да Ладу мы хотели увидать, – внучка деду отвечала.

– А я хотел бы Бога Солнца Ра там повстречать, – сказал Добрёнок.

– На этой Лестнице Богов вам не найти, – сказал им дед серьёзно, гася улыбку в русой бороде. – Ступеней здесь не хватит, чтоб до Богов дойти.

– Когда поднимете ступеньки вы ещё? – спросила внучка строго.

– Как только, так, стало быть, и сразу, – загадочно ответил дед, снимая вну-ков с Лестницы и ставя их на землю. – Вот срок настанет, и Боги сами к нам на Явь придут.

– А Боги обязательно придут? – внук не поверил деду. Насупившись, на деда он смотрел.

– Камень сам об этом мне сказал, и многие слыхали. Да хоть у бабушки спросите, она вам тоже подтвердит. Боги слов на ветер не бросают.

– А сам ты, дед, Богов-то видел? – Добрёнок деда вопросил, в него глазами впившись.

– Да, приходилось мне Богов встречать, – загадочно дед отвечал, и таинственной улыбкой лицо расцветилось его.

– Где? Когда?! – вскричали внуки.

– В одном из воплощений прошлых, а также в Небесах. И бабушка Добрина видит их во снах, душой встречаясь с ними на Небесах, и даже на Яви их также видела она.

– А какие они – Боги? – внуки деда за руки схватили и жадно теребили.

– Боги… – задумался Добрей. – Они, как Солнышко, Добром сияют. Они блистают Краса-той! Слов нет таких, чтоб мне их описать. Их надо просто увидать, – Добрей вздохнул, слезу невольную смахнул, что покатилась по щеке.

– Зачем же с Яви Они ушли? – едва не плача, Добринка вопросила. – Быть может, кто обидел их?

– Обидеть невозможно их, – дед отвечал, пресладостно вздыхая, и аура его вдруг источила дивный аромат.

– А если я не буду обижаться, то стану Богом я? – спросил Добрёнок вдруг.

– Тогда уж точно станешь, – серьёзно дед внуку отвечал.

А внук был полной копией его: с высоким лбом, белесыми слегка бровями, вразлёт глазами бездонной синевы, в которых свет мерцал далёких звёзд. Порою дед дивился внуку: серьёзен был не по годам и взгляд метал такой, что в трепет приводил, как если б собеседнику в сам дух входил. Вопросы непростые задавал, от которых у мудрецов трещали головы не раз: почему, зачем и отчего и даже для чего? И попробуй отсебятину ему сказать! Но более всего расспрашивал он о Вселенной, про Дальние Миры, и про Богов, и где Они теперь, и как Их отыскать? Уж не раз по Лестнице пытался он взбежать в Небесные Миры, чтоб Ра там разыскать и Истину понять, которая бы сразу превратила всех в Богов.

Не отставала от брата и сестра – такая же дотошная была. Хотелось всё ей знать и всё уметь, чтоб силой мысли создавать повсюду Краса-ту, и всё про Ладу узнавала, и в неё играла, и спрашивать любила: «А как бы Лада поступила?» – и, получив ответ, ему во всём внимала. И часто брат с сестрёнкой у скульптур Богов бывали, Огонь там возжигали и Богов о чём-то там вопрошали. Родители детей и старики себе вопросы задавали: «Что за духи к ним пришли?» – даже Звёзды вопрошали, но те загадочно молчали, а духи предков как если б в рот воды набрали – молчанием вопросы эти окружали – лишь звон таинственный в ушах звучал. Но раз уж Небеса молчали, то знать о Тайне их уже никто не мог. Внуки от рожденья много знали – они как будто вспоминали, и знания из них рекой лились: в ученье, в деле и потехе они энергией звенели, и всё горело в их руках; умения к ним сами шли, куда бы глаз ни бросили они. Души не чаяли во внуках дед Добрей и бабушка Добрина, учили их всему, что сами знали и могли: вот, например, как образ дерева принять, а то цветком предстать иль в неведимок превратиться и деда с бабкой щекотать, а потом куда-нибудь исчезнуть, с русалками беседу завести, то гномов повстречать и с ними злато в пещере поискать, а то и к эльфам забрести и с ними на ветвях день целый провести, их слушая рассказы, а то и песни вместе распевать и даже танцевать. Им всюду и везде со всеми было хорошо, и мир пред ними душу раскрывал, ответною любовью их ласкал.

Сегодня Добрёнок и Добринка домой спешили, от деда мысль чёткую приняв: бабуля заскучала, а чай медовый остывал. Ох и будет нагоняй гулёнам двум пропащим! Едва мосток горбатый перешли через Быстринку-речку, как небо вдруг разом потемнело, и страшно всё загрохотало: трах-бах-тр-р-р-бах! – и Лестницы как не бывало! Её ступени с печальным звоном вниз осыпались во мраке онемелом, лишь остов жалкий от неё остался – безсильно он болтался в Небесах. А там, как туча чёрная, дракон завис – три головы с огнём багровым впереди и длинный хвост с огромными шипами, что волочился по земле, деревья с корнем вырывал, и ветер хладный завывал под крыльями его, повсюду сея ужас. А на спине дракона страшилище сидело – не человек, не зверь, а что-то среднее меж ними: зелёно-чёрный с красными глазами и большущими рогами. Он в лапе чёрный меч держал, которым Лестницу и сокрушал. А за плечами чёрный вился плащ, а может быть, то крылья чёрные болтались – во мраке и со страху не очень разберёшь. Порождение то было Властителя планеты – Кощей Свирепый. Лестницу срубив, Кощей страшнее грома громкого захохотал, дракон пронзительно визжал, восторг свой выражая, сердца людей пронзая доселе страхом незнакомым им. Доброславам разум даже отказал, и немо, тупо они смотрели, как Враг вольготно бушевал и всё огнём своим сжигал.

Дракон же в небе сделал пируэт и на фигуры трёх Богов чёрный устремил огонь, скульптуры те стараясь сжечь. Кощей же Чашу Светлую схватил, и вопль злобной радости Долину всю пронзил: Кощея за Чашей посылал Властитель Яви – Чаша всем чёрным замыслам его стояла поперёк. Сатанэль давно к той Чаше подбирался, и только гнева Ра он опасался. Чаша, как понял Сатанэль, связь с планетой-Радж хранила, в ней Высшей Краса-ты энергия горела и тем Огнём своим сжигала мыслеформы Зла, что Сатанэль на Яви порождал и психосферу ими заражал, а заодно энергией светлейшей сознание людей Огонь тот заряжал и тем удерживал планету в Краса-те. Ревнивая обида сердце жгла Властителю планеты: каким-то доброславам Владыка Ра ключ вручил к заветной тайне бытия – владению Огнём. В Зеркало не раз он наблюдал, как с помощью Огня – созвездья Ориона дара – двуногие людишки волшебство своё творили и замыслы его губили, образы рождая Краса-ты, – так просто оказалось всё! А он же многие века вокруг да около искал, а камень преткновения Огнём пылал в руках фигур тех деревянных, которые для доброславов Богов изображали. Конечно, эту Чашу он мог бы запросто астральными руками взять, но решил двуногих этих изрядно попугать и им науку преподать, кто здесь на Яви истинный Хозяин.

Когда два лиходея Лестницу снесли и Чашу загребли, Властитель Яви в восторге сладострастном Зеркало Обзора едва не сокрушил, власть предвкушая полную над Явью. Многие лета в нём раздраженье ярое кипело: он – Яви Властелин – какой-то там боится Лады и в эту Доброславию не может шагу и ступить!? Да где такое было?! Наместник – на любой планете – полный Господин! Долго к этой Доброславии ключи-отмычки он искал: Заклятье Ра Щитом своим Долину охраняло и всех, кто шёл в неё со Злом, тех и близко к ней не подпускало, стеной непроходимою вставало и даже его мыслям прохода не давало. Долго он драконьи головы свои ломал, и так и сяк пытался к Чаше подобраться, да всё на Стену из заклятий натыкался.

Но однажды на рассвете людишек песню услыхал: они в ней Ра благодарили и славили Его, благословения просили на целый день вперёд. Тогда его и осенило: ключ к Стене запретной есть имя Ра! Он даже рассмеялся разгадке столь простой. Во всём любил Ра простоту и утверждал в ней Краса-ту, а магнитом всему и вся здесь имя было Ра. К Зеркалу тогда припал, имя Ра назвал, и завесы серой полог растворился, открыв Волшебную Страну, что спрятана была в горах от любопытных глаз и, скорей всего, конечно, от него. Ревниво, злобно, жадно разглядывал Волшебную Страну, о которой много он слыхал, но давно уж не видал. Да, Боги постарались: всё здесь искрилось Краса-той, как будто бы сама планета Радж на Яви поселилась; всё Светом, Цветом здесь переливалось, и пело, и цвело! То Рай был сущий для тела и души, а Девы дивною блистали Краса-той. И даже Суров Девы им малость уступали, хотя прекрасней их на Яви Сатанэль не ведал никого, и немало их перетаскал к себе в Гарем, чтоб наслаждаться там их плотской красотой.

Цепким, жадным, вороватым взором Сатанэль Долину осмотрел: рассвет над ней горел, Светило ласкало горы и холмы, что окаймляли огромную долину всю в блёстках рек и капельках озёр. Едва ли не на каждой горке иль холме горели Чаши со смолой, и гимны пелись Ра счастливыми людьми:

О, Ра! О, Ра! О, Ра!

Привет тебе с утра!

О, Ра! О, Ра! О, Ра!

В тебе мы славим Солнце,