Были и небылицы полигона

С испытаниями ракеты 8К65У связано ещё одно неприятное воспоминание. Поступила на стартовую позицию новая модификация головной части, опытный образец. При вскрытии контейнера, где она находилась при транспортировке, выяснилось, что мы не можем её выгрузить.

Оказалось, что узлы, к которым мы должны были подсоединить перегрузочное устройство, развёрнуты от нормы на 90 градусов, и пальцы приспособления никак нельзя вставить в это вилочное соединение. Доложил об этом комиссии. Никто ничего путного сказать не может – ни военные, ни гражданские. Полное недоумение.

Дали запрос на завод-изготовитель. Ждём-с. Прошёл час, другой. Спрашиваю: «Что делать будем? Может, домой отпустите?» – «Нет, будем ждать ответа от завода».

Ну, думаю, влипли. Чешу лысую голову. Зову капитана Гладкова, спрашиваю: «Федя, ты не выбрасываешь вон всякие монтажно-такелажные мелочи?» – «Нет, конечно».

В каптёрке есть кое-что. Пошли в каптёрку и там среди всякого барахла нашли четыре вилки, тоже развёрнутые на 90 градусов. Примерили их – всё подходит. Но они же нештатные! Применять нельзя, незаконно это.

Выход нашли моментально: провели их грузовые испытания двойной нагрузкой и составили об этом акт. Вот когда пригодилось удостоверение внештатного инспектора Госгортехнадзора!

С этим актом я явился пред светлые очи членов комиссии и доложил, что теперь можно работу продолжить. Комиссия охотно поддержала, все вздохнули с облегчением. А мы получили возможность почти вовремя вернуться домой. Прошло всё это, между прочим, незамеченным, спасибо даже никто не сказал…

Показуха

Иногда на полигоне устраивали смотры новинок ракетной техники для высокого начальства. Кроме таких смотров происходили и другие, такие, как показательные пуски ракет. Дважды к нам на полигон приезжал посмотреть такое сам Никита Сергеевич Хрущёв.

Всему миру было известно его пристрастие к этому виду вооружения. Поселялся наш главный правитель в гостинице на 2-ой площадке, где, видимо, чувствовал себя более свободным, чем если бы жил в городке. К его приезду готовили стартовую площадку № 4 к пускам сразу нескольких видов ракет.

Сейчас трудно припомнить точно, сколько и каких именно. В первый его приезд (осень 1956 года) это были ракеты 8А11, 8Ж38, 8К51 и 8А61. Они стартовали подряд с малыми интервалами по времени. Надо было продемонстрировать мощь ракетной техники и блеснуть своими возможностями.

Никита Сергеевич и приглашённые высокопоставленные лица наблюдали за подготовкой ракет со специально построенной деревянной трибуны и слушали по радио репортаж.

Сами полигонщики пуски должны были наблюдать из подготовленного укрытия, отрытого в земле. Репортаж вёлся, разумеется, в упрощенном варианте и не всегда правдиво (всё равно никто из них правильной оценки не сделал бы, за исключением, возможно, маршала Неделина), приблизительно так: «…Старт нормальный, …Полёт нормальный, …Ракета пошла на цель, …Цель поражена».

Зрелище эффектное, что говорить. Одна ракета за другой взмывала в небо, раскалывая грохотом двигателей воздух и как бы опираясь на свой огненный хвост. Улетая ввысь, оставляли в верхних слоях атмосферы хорошо видимый инверсный след…

Вот только никто из них не узнал о взрыве одной из ракет 8А61 в небесной вышине или о том, что командир расчёта, запускавший с грунтового старта ракету 8А11, не дождавшись перехода двигателя с режима «предварительная» на «главная» (задержка в схеме автоматики дала примерно 8 секунд вместо 4-х секунд расчетных) хотел уже дать отбой и нажать кнопу «АВД» (аварийное выключение двигателя ракеты), но дрожащий его палец не попал на кнопку…

Страх! А что было бы, попади он на кнопку «АВД»? Возможно, пожар… и разбирательство. На его счастье (и, конечно же, и всех нас) ракета 8А11 стартовала и благополучно улетела. Мы-то узнали об этом уже со слов исполнителей, как это всё происходило.

Кстати, наш СПУ и мы в окопчике, находились весьма близко от этой злополучной ракеты и тоже недоумевали – чего-то она так долго стоит на столе и не переходит на «главную» – секунды, а как долго они тянутся в состоянии нервного напряжения. Головы непроизвольно сами втянулись в плечи. Как видно, нам, участникам, изнутри этой показухи всё представлялось несколько иначе.

* * *

Вторая «показуха» была ещё богаче, запускались ракеты более современные, в том числе 8К63 и 8К11. Сценарий был прежний: гости – трибуна – укрытие – пуски. А что делалось при подготовке? Наш изобретательный старшина Михаил Михайлович Подгорный добывал сжиганием старых автомобильных шин сажу, собирал её и разводил в бензине, после чего этим красили парадную часть дороги и становилась такой чёрно-красивой эта дорога…

Пожухлую по осени траву на обочинах и возле трибуны пульверизатором покрасили зелёной краской. Радуйся, глаз! Довелось, со слов ветерана полигона, узнать и взгляд начальства на показуху. Мол, весь этот марафет делался по указанию и начальника полигона, и московского командования.

На этот счёт генерал Вознюк, давая указания на проведение мероприятий для создания образцово-показательного порядка, часто повторял: если в ваших руках алмаз, то его надо огранить и сделать из него бриллиант, да и тот требует соответствующего антуража, чтобы камушек заиграл всеми своими гранями и восхитил ценителей. А вот, если начальство увидит окурок вне курилки, то впечатление от блестяще проведенных пусков ракет будет смазано.

Что тут скажешь? Действительно, тогда решался важнейший государственно-политический вопрос оборонного характера: быть или не быть новому виду Вооружённых Сил. Как-никак, а созданный ракетно-ядерный щит обеспечил нашей стране мир вплоть до горбачевской перестройки.

А какой буфет без волшебной палочки возник на 2-ой площадке! Я же, чёрная кость, осматривая СПУ после пуска, опоздал к обеду – встречные офицеры сказали, что столовая закрылась. А по дороге от столовой мне навстречу идёт Витя Бородаев и несёт охапку каких-то банок: «Здравствуй, Виктор! Чего ты набрал так много?» – «Здравствуй, Слава! Это красная икра в банках. Вот я иду, и думаю, зачем мне так много. Не возьмёшь ли у меня пару банок?» – «Спасибо, возьму. Давно не пробовал». Икра оказалась экспортной, крупная и зернистая, больше такой не встречал никогда. Спасибо Бородаеву, попробовали.

К нам на полигон на спецпоказуху ракетной техники прибыл отряд будущих космонавтов. Мы о них тогда не знали ничего, да и «показуха» носила домашний характер, как говорится, «в рабочем порядке».

Просто однажды мы встретили большую группу офицеров в лётной форме – вроде бы все были в звании старших лейтенантов. Группа большая, человек 17-20. Нам они все показались низкорослыми. Мы стали интересоваться, кто они и зачем тут. Нам намекнули…

А насчёт роста впечатления могут оказаться и двоякими. Так, когда в нашу рабочую комнату Генерального штаба в Москве по делам Главного управления космических средств зашёл с рабочим визитом космонавт Герман Степанович Титов, уже в чине генерал-лейтенанта, то низкорослым мне он уже не показался. Это был человек среднего роста. Генерал – одно, старший лейтенант – другое! То-то же!

Среди нас, ракетчиков, набор в отряд космонавтов тоже был проведён, без афиши, разумеется. Было это, видимо, в годы 1958-1959. Кандидатов было трое: Виктор Бородаев, Леонид Королёв и Виталий Жолобов. Бородаев – наш, из спецнабора, Королёв – выпускник Ростовского высшего ракетного училища, Жолобов – из Бакинского морского училища.

Бородаев не прошёл по состоянию здоровья. Королёв, очень грамотный инженер, шахматист – перворазрядник, тоже был забракован медкомиссией из-за золотых зубов. Прошёл Жолобов. За ним один полёт в космос.

Армейский быт

В магазинах городка можно было купить крупу, макароны, мясо и даже свежую осетрину. Балыки и икра, зернистая и паюсная, дефицитом не являлись, и хотя цены и были доступными, но спросом большим не пользовались.

Была в городке, конечно же, офицерская столовая от военторга. Сначала она находилась в деревянном сооружении типа барака, потом построили кирпичное здание. Столовая днём – ресторан вечером. Вообще следует сказать, что все военторговские столовые, какими бы хорошими они ни казались, используя дешёвые «тяжёлые» жиры, обеспечивали офицерам гастрит.

Пищу мы принимали в военторговских столовых (ни дна им ни покрышки). Немало желудков там было испорчено комбижирами. Тем не менее, все стремились попасть на ПЧ (первый черпак) и некоторые приходили ради этого к ещё закрытым дверям столовой и ждали, когда она откроется.

Поначалу, ещё по неопытности, и мы приходили пораньше, стремясь в жаркое время успеть захватить в буфете бутылочку минералки из холодильника. Однако советы врача и личный опыт доказали вредность приёма ледяной водички перед обедом – спазмы и, как следствие, боль в желудке. Пришлось переходить на два компота: один до еды, другой после.

Разносолов особых нам не готовили, но закуски, первое и второе блюдо были всегда. Был и закон неписаный о приёме пищи: если в распоряжении офицера поступал солдат-водитель, то офицер был обязан его накормить. Он обедал в столовой за одним столом с этим офицером.

Военторговские столовые были почти на всех рабочих площадках, вернее – неподалеку от них, в жилой зоне. Одежда. На рабочие места мы обязаны были являться по установленной форме. В летнее время – гимнастёрка, портупея, брюки в сапоги. В прохладное время года носили глухие, со стоячим воротником, кителя и брюки в сапоги. Позже нравы смягчились, и мы могли носить тужурки (открытые кителя) и брюки навыпуск с ботинками.

Зимой носили шинели, а для работ на открытом воздухе – меховые костюмы и валенки (если не было сырости). Меховые куртки поначалу нам выдали из числа списанных лётных, на собачьем меху. Куртки были просто прелесть – никакой ветер их не продувал. И, несмотря на их засаленный и неприглядный вид, нам очень не хотелось сдавать их на склад и получать новые, на цигейке. Это были танковые костюмы, новые и чистые, но они защищали наши телеса намного хуже.

* * *

Жилищем рабочую нашу комнату на 2-ой площадке в МИКе назвать было трудно. Но не мёрзли – и на том спасибо. Со временем на 2-ой и 20-ой площадках были построены административные двухэтажные здания. Там комнаты были настоящие, вполне пригодные для работы с документами.

Для отдыха на стартовых площадках (в их жилых зонах) имелись гостиницы, в которых в случае необходимости можно было заночевать. Духовных благ и культурных ценностей на рабочих площадках не имелось. Поддержание здоровья осуществлял врач, по штату полагавшийся в войсковой части, подчинённой испытательному управлению. Мы к нему практически не обращались.

Общение с начальством осуществлялось по необходимости. На этот счёт острословы поучали: «Всякая кривая вокруг начальства короче прямой». С друзьями и товарищами общались – по личному расположению и по обстоятельствам.

…Два или три раза вьюги случались такие, что в городке закрыли школы и запретили детям выходить на улицу, а нас оставляли на рабочих местах, без выезда в городок. В городке магазины тоже были закрыты, а хлеб продавали только из окошка пекарни. К пекарне народ пробирался мимо сугробов почти в рост человека.

Однажды зимой мы компанией из 4-5 человек возвращались из столовой на 20-ю площадку. Путь не дальний, всего чуть больше километра. Однако пока шли, поднялся сильный ветер, дувший нам в спины. Приблизились к площадке почти бегом. Вдруг подполковник Тимофеев поскользнулся и упал. Я хотел ему помочь и протянул руку, но меня снесло ветром, и я не смог сразу остановиться.

В нашей рабочей комнате имелись кое-какие приборы. Я взял анемометр и вышел во двор, держась за штакетник, добрался до угла здания и замерил скорость ветра – прибор показал 38 метров в секунду. Ветер не ослабевал, и нам отказали в отъезде домой. Ночевали в рабочей комнате на столах, не снимая шинелей.

Буря побесновалась изрядно: повалила кое-где деревья и заборы, сорвала крышу с одного из зданий. Такие бури в степи случались не часто, но приносили они не только материальный урон. Были и жертвы.

Летом другая напасть. Случались ливни такой силы, что приходилось днём включать фары автобуса, чтобы не потерять дорогу, а то и вовсе останавливаться. Вообще дождь в летнюю жаркую пору опасен, если он не затяжной, а кратковременный.

Когда после дождя снова появляется солнце, то начинается интенсивное испарение влаги. Однажды, ещё до нашего появления на полигоне, из-за этого произошёл несчастный случай. Офицеры мотовозом ехали в городок, и в пути их застал ливень. Когда подъехали к остановке, дождь кончился, выглянуло солнце. Офицеры путь домой продолжали пешком.

Подполковник Левензон вышел из вагона и шёл вместе со всеми, но внезапно ему сделалось плохо, он упал. То ли от теплового удара, то ли от очень высокой влажности воздуха (скорее всего от их совместного воздействия) он потерял сознание и до дома не дошёл. Помочь ему не удалось, и он скончался.

…Полуденное солнце после кратковременного ливня выжигало дыры в листьях растений. Я видел такое поражённое поле, засеянное какой-то культурой (возможно, это была гречиха). Крупные листья все были в дырах и коричневых пятнах от ожогов солнечными лучами, собираемыми каплями воды как линзами.

Летняя жара с течением времени нашего пребывания на полигоне смягчилась на два-три градуса, сказалось, видимо, влияние Волгоградского водохранилища. Но ещё в 1959-1961 годах, когда я уже жил как женатый человек, температура воздуха в комнате ночью почти не опускалась после дневной жары – стояла на уровне плюс 35-37.

Жена, Нина Алексеевна, тоже северянка по рождению, с непривычки мучилась больше меня. Приходилось среди сна идти в ванную и принимать холодный душ. Она частенько ходила с «простудой» на губах.