Русский Моцартеум

– Не паникуйте, герр посланец, – усмехнулся я. – Это самовзводный револьвер. Не так уж часто я нажимаю на спусковой крючок. Поскольку это карманный револьвер, привычной шпоры на нем нет – чтобы он ни за что не цеплялся, а есть только рифленая пластинка. Видите, я удерживаю ее пальцем, чтобы курок не сорвался?

Спортач с трудом удержался от возгласа, когда я, уже отпуская курок, в последний миг задержал его большим пальцем.

– Ганс…

Я ответил как можно спокойнее:

– Давайте проанализируем ситуацию, герр посланец. Боек сейчас находится прямо над капсюлем патрона. Спусковой крючок отведен назад до отказа, а курок полностью взведен и удерживается только моим затекшим пальцем. Дуло нацелено вам в живот. Расстояние – около метра. Я хочу услышать: когда ваш водитель, который сейчас подкрадывается со стороны моей спины, ударит меня по голове клюшкой от гольфа или нанесет удар по шее монтировкой? Ведь при этом курок неминуемо сорвется с моего онемевшего пальца. Мне кажется, что стоит тщательно обмозговать ситуацию. А вы как считаете?

Воцарилась тишина. Невидимый мне водитель, который, должно быть, сумел трезво оценить положение, замер. Герр Спортач, не спуская глаз с дула револьвера, облизнул пересохшие губы.

Я продолжил:

– Следует учесть еще и время. Не так-то просто долго удерживать курок в таком положении. Когда накопится усталость в занемевшем пальце и он станет скользким, тогда… Не забудьте, ведь я тот самый малый, которому не впервой убивать людей…

– Ганс, не спешите с выводами. Я понимаю, что вы питаете ко мне неприязнь, но я клянусь, что проинструктировал вас с полной ответственностью и убежден, что предложил совершенно безопасный способ, чтобы нам тихо-мирно разойтись…

– Вы по дороге сюда получили новые указания из Москвы, не так ли? Вам сообщили, что мое поведение внушает определенные опасения и вы вынуждены будете принять самые жесткие меры, чтобы гарантировать доставку меня на родину или рассчитаться со мной на месте. Я прав?

Молодой человек явно колебался. Наконец он неохотно кивнул.

– Хорошо, – сказал я. – Так вот, передайте мой меморандум. Скажите тому, кто там, наверху, что дилетантский подход себя не оправдал и, возможно, придется объявить охоту на бешеную лисицу. Передайте, что лично я рекомендовал бы использовать винтовку с оптическим прицелом и глушителем или некое экзотическое оружие с ядом кураре. Можно воспользоваться помповым ружьём, и дробовик тоже сойдет, но все это уж слишком шумно и негуманно. Да и кровищи будет – море разливанное. Хороший стрелок может попытать счастья и с пистолетом, но рискует. Возможно, у меня и появился комплекс сверхчеловека, герр посланец, но неуязвимым я себя вовсе не считаю.

– Ганс, вы говорите ерунду.

– Замолчите, – приказал я, – и слушайте внимательно. Вы должны ему четко объяснить, чтобы он не повторил сегодняшней ошибки и не попытался взять меня живым. Сегодня вам повезло. Я отпускаю вас. Другим так не повезет. Вы поняли? Возможно, я не лучший из людей конторы, но я профессионал, чтобы справиться с любым, кто получит приказ доставить меня живым. Так что передайте, чтобы они не рисковали обученными агентами, обрекая других на верную гибель. Назад они уже не вернутся. Ясно?

Герр Спортач снова облизнул губы, не отрывая взгляда от взведенного курка.

– Ясно, – еле слышно прошептал он.

– В нашей организации равных мне по опыту почти не осталось, – продолжал я. – Я знаю ее вдоль и поперек. Мне хорошо известно и то, что если я и в самом деле нужен Сансанычу, то он меня получит – мертвым. Я могу даже облегчить ему задачу. Я буду по-прежнему работать под личиной или Ганса Фрайера, или Вольфганга Риттера, или Влада Функе. И если среди бела дня в Берлине на Курфюрстендамм меня ухлопают, то газеты сообщат только об очередной гангстерской разборке «русской мафии». Если шеф этого хочет, то пусть действует. Я даже не стану прятаться. Дел у меня сейчас и так по горло, и мне некогда разглядывать, не затаился ли в кустах подосланный наемный киллер.

– Дел? – быстро переспросил герр Спортач. – Каких дел? Что вы собираетесь делать, Ганс? Какие у вас дальнейшие планы?

– В Москве все узнают, но только в свое время. Только скажите, что у руководства есть выбор. Они могут приказать, чтобы меня убили. Я не потерплю, чтобы охотники обставляли меня, как хищника, красными флажками и натравливали на меня собак. И я не позволю, чтобы мне мешали. Если я наткнусь на кого-либо из его людей, я выстрелю первым, без предупреждения. Заметка о схватке между двумя суперсекретными правительственными агентами, безусловно, попадет на первые полосы. Красиво получится, да? Шефу придется подать в отставку – и он это отлично знает. Пусть он высылает за мной группу ликвидации. Или оставит меня в покое. Я ему позвоню, как только разузнаю что-то новое.

– Ганс, – сказал Спортач. – Ганс, я хочу, чтобы вы тщательно взвесили возможные последствия такого пагубного шага.

– Последствия меня не волнуют, – сказал я. – Он знает, что именно я делаю и почему. Если он хочет, чтобы задание было выполнено, пусть оставит меня в покое. Это условие к моему собственному расследованию этих трех убийств – политпары и Хантера или мой меморандум. Меморандум Рудольфа Смирнова. Если же нет – пусть отдаст приказ о ликвидации. Выбор у него есть. А теперь садитесь в свою машину и катитесь отсюда ко всем чертям.

Из этих двух я всерьез опасался только водителя. Он наверняка был стреляный волк, но я не дал ему возможности доказать это. Пока он усаживался в «мерседес», я впрыгнул в свой «фольксваген» и был таков.

Глянул в зеркальце: в «мерседесе» разгорался спор. Водитель явно хотел кинуться за мной в погоню. В «мерседесе» он обогнал бы мой тихоход даже задним ходом.

Насколько я понял, герр Спортач взял верх.

По пути я пытался предугадать, как поступит Сансаныч, получив мой меморандум, скорее похожий на ультиматум. Ясное дело – он будет вне себя, но это меня не беспокоило; Сансаныч был не из тех людей, которые мешают чувства с делом. С другой стороны, если он и впрямь уверился, что я сорвался с цепи и стал представлять серьезную угрозу… Но ведь я напоролся на двойное убийство известной политической пары и всех собак повесили на меня.

«Разумеется, эта политическая пара должна была остаться в живых, – сказал бы Сансаныч и, помолчав, добавил бы: – Кто-то очень хотел подставить нашу контору».

Я тряхнул головой. В нашей конторе было неписаное правило: никто не должен погибнуть зря. Конечно, это не относится к папиным деткам и слюнтяям, которые начинают учить настоящих профи, вроде меня. Пусть теперь все детально проанализируют и сделают соответствующие выводы. Возможно и другое: Сансаныч сам под колпаком и деликатные вопросы решаются без его присутствия…

В этой связи уже не представлялось важным, что именно послужило причиной смерти этой политической пары. Мне было поручено, чтобы они остались в живых. Теперь же… теперь обстоятельства складывались таким образом, что я должен был провести собственное расследование. Тем более, что был убит наш сотрудник Хантер. Интуиция подсказывала связь между этими двумя эпизодами. По возвращении в Москву меня не ждал бонус. Оставалась спасительная соломинка в лице Эрики Шнайдер, которая выгородила меня и не дала упечь за решетку.

Когда я подъехал к пятизвездночному отелю Maritim, там царила тишина. Было уже 4. 25 утра. Возле парадного подъезда не было ни души. Свет в номере 180 не горел. Я негромко постучал. Зажегся огонь – стала видна полоска света, послышались шаги, дверь открылась – и передо мной предстала заспанная Эрика Шнайдер.

– Я уж и не ждала вас, – зевая, сказала она. – Входите.

X. Гансвурст включается в игру

Enfant terrible[28 - Ужасный ребенок (фран.).]

Эрика была облачена в розовый пеньюар., Пеньюар с рюшками и короткая стрижка делали Эрику похожей на сказочную Дюймовочку.

– Заходите же, глупый, пока вас никто не увидел, – нетерпеливо позвала она, видя, что я не спешу.

Я прошел в комнату. Кровь бросилась мне в голову от нечаянной близости к девичьим прелестям под тонким пеньюаром.

Эрика заперла за мной дверь и спросила:

– Надеюсь, у вас хватило ума проверить, не следят ли за вами?

При взгляде на комнату меня почти сразу захлестнули неприятные воспоминания. Что-то здесь напомнило беспорядок в особняке Келли. Такой же ковер, та же светлая мебель, огромный экран телевизора на стене. Только здесь царил чисто женский беспорядок.

Я повел себя как истый профи: распахнул дверцы стенного шкафа, внимательно осмотрел его внутри, обследовал ванную. И лишь потом повернулся и уставился на девчушку, которая все еще стояла у двери и во все глаза смотрела на меня. Она казалась несколько испуганной – и неудивительно. Наверное решила, что к ней заявился Дракула или сам черт…

Я не стал разуверять Эрику в ее опасениях, а подпустил еще серию «страшилок».

– Давай не будем играть в кошки-мышки, – сказал я. – После этого происшествия каждый легавый в Бонне и окрестностях знает мою машину. Что мне, по-твоему, делать: загнать ее в кусты и перекрасить в аспидо-черный цвет? – Заметив, что Эрика растерялась и отвечать не собирается, я продолжил: – Насколько я знаю, «хвоста» за мной не было. Но я не гарантирую, что так будет и дальше.

– Мда, – вяло заметила она.

– Так вот, – заявил я, – теперь выкладывай, в чем дело.

Я еще раз огляделся по сторонам и решил, как бы между прочим, проверить прибором комнаты на наличие «жучков». Хотя навряд ли Эрика, учитывая ее поведение, была связана с полицией; если же с ее помощью кто-то другой пытался заманить меня в ловушку, я мог бы себе позволить заглотить наживку и посмотреть, что случится потом. Беглое зондирование приемной, гостиной, спальни и санузла с ванной не выявили чего-нибудь подозрительного. Прослушки не было.

Я развалился в кресле и спросил:

– Расскажи-ка мне, детка, что побудило тебя быть неискренней с полицейскими.

– Не называйте меня так.

Я спародировал поклон.

– Прошу извинить меня за фамильярность, фройляйн Эрика.

– Кое-кто тоже звал меня деткой, – сказала она. – Вот почему…