Нелюбим

В назначенное время, то есть в девять часов утра, он предстал перед Редактором.

– Что с тобой происходит? – спросил тот, едва Таит вступил на порог. – Хоть убей, но не могу понять я этого. Он подхватил со стола стопку листков и помахал ими перед лицом юноши. – Вот твоя продукция творческая, так сказать, за последние недели. Если бы ты когда-то с этим пришел наниматься, я не взял бы тебя на работу. Ну, совершенная ерунда, форменный отстой! Что, произошла выработка, таланта? Ты внезапно лишился способностей? Так нет ведь, я в это не верю. Талант, он от Бога, он или есть, или его нет, пропасть он не может. А вот голова может быть забита чем-нибудь непотребным, например, опилками, например, гусиными какашками. Или, как ни странно, посторонними мыслями. Так вот ты и объясни мне, твоему начальнику, если ты не забыл, что с тобой происходит? Какие-то неприятности? Что?

Тант смотрел на массивный нос Редактора, на который с высоко открытого лба из переплетения редких вьющихся волос скатывались крупные капли пота, – в редакции по обыкновению жарко топили – и думал о том, что он неплохой в сущности человек, и всегда хорошо к нему относился. И будет жаль, если вдруг его отношение изменится. Тут же с удивлением отметил, что такой поворот событий, пожалуй, его не слишком заденет. Просто ужасно равнодушен он, как выяснилось, был в настоящий момент и к работе, и к своей судьбе в редакции, – как и ко всему, что не относилось к Нике. С чего бы это, подумал он? Нельзя же принимать все так близко к сердцу.

А почему, собственно, не принимать? Сердце не проведешь, оно тоже не обманет.

– Да, пожалуй, – ответил он на последний вопрос Редактора. – Не то, чтобы неприятности, но… Такое…

– Можно все же узнать подробней, в чем дело? Или это личное?

– Пожалуй, личное…

Редактор грустно посмотрел на него усталыми серыми глазами. Умными, заметим, глазами.

– Что ж, тогда ладно. Мы все однажды, – а кто-то и чаще, чем однажды – проходим через это.

Он был по-своему мудр, старый Редактор, но и он не мог даже предположить, что происходит с Тантом на самом деле, и потому думал о другом, о другом… Он выбрался из-за массивного и неуклюжего, как куб для кипячения воды, стола и принялся вышагивать, несколько карикатурно, взад-вперед по ковровой дорожке, приросшей к полу наискосок от куба к двери. При этом он склонил голову долу и, откинув полы пиджака, точно прищепками, уцепился пальцами обеих рук за карманы жилетки. Он думал.

– А ты сможешь, скажем, перестроиться? – спросил он внезапно, остановившись перед Тантом. – Перетерпеть? Отстраниться?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Полагаю, тебе бы пошло на пользу – отвлечься. Или развлечься. Что скажешь?

Тот же жест.

– Может, тебе помощь нужна?

– Н-нет… Какая помощь? Нет, спасибо.

Редактор снова опустил голову и продолжил ходьбу. Он сделал еще с пяток ходок туда-сюда, и вновь остановился на прежней позиции перед Тантом.

– Хорошо, – выговорил он слово, словно вырвал себе зуб. – Как это ни трудно для нас именно сейчас, я, пожалуй, отпущу тебя в отпуск. Просто этого, – он кивнул головой в сторону стола, – понимаешь, больше терпеть нельзя. Согласен? Недели хватит? – Тант, не скрывая удивления и некоторого облегчения, закивал головой в свою очередь. – Тогда все, оформляйся. И очень прошу тебя, уладь за неделю свои дела, будет жаль терять такого… сотрудника.

Так, нежданно-негаданно, оказался Тант в отпуске. Он давно, еще с прошлого года, мечтал об этой призрачной свободе, но строил все планы на конец лета, не раньше, а тут – самая середина зимы. Неделя, да. И все же, отпуск был очень кстати. Он был – как спасенье, в эту пору душевной его замятни. В свободные дни он сможет многое сделать, вопрос прежний – с чего начать?

Оказавшись дома, он начал с того, что написал письмо матери.

«Милая моя мама, – писал он. – Совсем неожиданно я оказался в отпуске. Все случилось вдруг и не так, как хотелось. Мне ужасно жаль, но неотложные дела задерживают меня в Сальви. Быть может, нам не удастся свидеться в этот раз. Но ты не переживай, не волнуйся, у меня все прекрасно, чего и тебе желаю…»

Написал письмо и подумал: что же все-таки у него прекрасно? Прикинул и так, и эдак, и получалось, что никаких неприятностей, а все одно нехорошо. Не было на душе спокойствия, чувства незыблемости мира не было. А, наоборот, не отпускало предчувствие грядущих перемен. И, подумалось, что можно бы попытаться забыть все, наверное, да вот только не забывается ничего, не идет из головы. И в душе, похоже, пустила корни странная девушка Ника. Он усмехнулся: да, это точно, странные девушки окружали его в последнее время. Лалелла, теперь вот Ника. Может, он сам их таких приманивает?

По пути домой он зашел к соседу, физику, и испросил у того разрешения покопаться в книгах.

– Что ищем? – спросил тот.

– Да так, – отшутился Тант, – хочу выяснить, кто в нас огонь с неба метает и, главное, за какие грехи. Странные вещи случаются, живет человек, не тужит, потом – бац! – и нет его. А за что – никто не знает.

– Что-то я в толк не возьму, о чем это ты? – пожал плечами физик. – Кто мрет? Где мрет? Почему не знают? А что медицина?

– Медицина в растерянности. Я хочу про шаровые молнии почитать, если есть что.

– А, так бы и сказал. Но у меня про это явление почти ничего. Не моя специализация. Однако, давай посмотрим.

Кое-что все же нашлось.

Энциклопедический словарь уверял, что молния есть гигантский электрический искровой разряд. Молния сопровождается громом. Кроме обычной – линейной – молнии изредка наблюдается молния шаровая.

Ага, подумал Тант, все же изредка наблюдается. А громом она сопровождается? Может быть, зря они связывают шары с молнией? Может быть, между ними вообще ничего общего? Что же думает по этому поводу официальная наука?

Официальная наука, похоже, была несколько иного мнения.

«Шаровая молния, – вещал пухлый учебник, – являет собой огненное сферическое тело, вероятно, представляющее высшее соединение озона с кислородом, и обладает свойством взрываться при охлаждении».

Ну, это меня не устраивает, подумал Тант. Слишком лаконично, и вообще не конкретно.

– Плохи наши дела, – сказал он, уходя, соседу. – Падеж и гибель не прекратятся до скончания века. Как вы думаете, шаровая молния – это что? Если неофициально?

Физик поскреб лоб и сказал:

– Это огненное сферическое тело…

– Да, да, да… – покивал головой Тант.

«Огненное сферическое тело…» – продолжал бормотать он и поднявшись к себе домой. Мысль уперлась в стену непонимания и, обессилев, сникла. Можно сказать, увяла на корню.

От нечего делать, он достал с полки первую подвернувшуюся книгу и автоматически, не задумываясь, принялся ее листать, вчитываясь в разные отрывки. Это оказался путеводитель Нормана – странно, правда? Вот план города. Каким же он был маленьким, весь уместился бы в пределах нынешнего Старого города. Так может быть это оно и есть? То, что ему нужно? Да, да, знакомый узор улиц, узнается все. Вот здорово! А это что? Улица Ратуши! Так это же нынешняя… Современное название улицы ускользнуло, но Тант прекрасно вспомнил ее саму. Он прикрыл глаза, и улица предстала перед его мысленным взором так явно, словно он вступил на ее булыжную мостовую. Ничего удивительного, ведь ему приходилось пробегать ее в оба конца порой по два-три раза на день. Дом №133? Вот его он не помнил, но ведь легко можно поискать на месте. И как он сразу не додумался до этого, отправиться на улицу Ратуши? Там, кажется, мало что изменилось за пару прошедших веков. Надеяться особо, конечно, не на что, и не следует, но провести рекогносцировку на местности – почему нет? Не помешает.

Хм, сказал Тант, пошмыгал носом и, подумав, набрал номер Альвина. Трубку сняли тотчас, словно друг ждал его звонка.

– Xэлло, – приветствовал тот Танта. – Есть новости?

– И новости тоже. Я в отпуске, с сегодняшнего дня.

– Вот как? Как же тебя зимой угораздило? Это, надо полагать, новость?

– Новость. Но есть и предложение. Через полчаса жду тебя возле памятника Сальви.

– Но…

– Возражения не принимается! Все! – отрезал Тант и положил трубку.

Разговор занял не больше минуты, а еще через полчаса они встретились на площади, перед памятником.

– Ну, что у тебя, выкладывай, – буркнул Альвин. Он явно был недоволен, что его вытащили на свежий воздух, может, оторвали от дел. Потому насупился, но открыто не протестовал: раз уж пришел, что толку ныть?

Тант, не говоря ни слова, увлек друга за собой. Они пересекли площадь, по подземному переходу перебрались через широкий проспект, прошли вдоль него два квартала и свернули на улицу, называвшуюся в давние времена улицей Ратуши. В начале ее и в самом деле находилась ратуша, с высокой башней и часами на ней, Тант даже поругал себя за то, что не сразу догадался, о чем идет речь. Очевидно когда-то здесь, перед ратушей, находилась площадь, – центр и средоточие городской жизни тоже были здесь. Но позже, во времена перестройки и обновления, через старую площадь проложили новый проспект, и она перестала существовать. Осталась ратуша, и улица с таким названием, которое позже заменили другим, более приятным и угодным эпохе. Тант посмотрел на здание старой ратуши, похожее на растопырившего крылья гуся, и пожалел, что не вспомнил его раньше. Куранты на башне как раз отбили три часа пополудни.