Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

В сознании машинки молнией пронесся только один вопрос – «А как же мы?». Но вещи и предметы, окружающие человека, считаются бездушными сущностями, которые лишь находятся рядом с ним при жизни. В минуты крайней опасности их оставляют погибать или сбрасывают, как ненужный балласт. Забывают при переездах в старых домах или сжигают на кострах, как ненужный хлам. Такая участь постигает даже тех, у кого есть собственные заводские номера, как у швейной машинки с бронзовой табличкой на корпусе и гравировкой V879.534 на ней. Однако этот номер был сухим набором цифр для спасающихся людей и тем более ничего не говорил Каспию.

Море нахмурилось и с видом сурового тюремщика захлопнуло над головой несчастной машинки тёмно-синюю дверь. Солнечный мир перестал существовать, и она погрузилась в сон…

Нептун, не теряя времени, деловито и не церемонясь, сразу стал по привычке оплетать ажурный металл с вензелем «Singer» зелёными водорослями. Выпуклые морские ракушки, почувствовав новую жертву, вонзили свои присоски в тело машинки. Но швейная красавица ничего не чувствовала – она спала…

Спала глубоко и безмятежно. Обрывистые кадры её трудовых будней то проявлялись, то исчезали в осколках разбитого зеркала. Утопленница никак не могла ухватиться за всполохи изображений и сшить из них целостное полотно сна. Единственное, что она ясно ощущала, – это мягкие руки женщины, которые с любовью когда-то управляли её тонким механизмом. Именно эти руки, казалось, неожиданно разбудили «Зингер». Но вместо них она увидела толстые морские канаты, которые тащили её вместе с остальным утонувшим грузом на поверхность. Яркий свет острой стрелой ударил по глазам. Несмотря на возникшую боль, он был таким желанным и Божественным. Будто сам Всевышний спустился с небес, решив принять участие в церемонии спасения швейной машинки. Через некоторое время она вернулась к владельцам, к своим родным людям, которые с ещё большей заботой стали относиться к ней, каждый раз вспоминая приключения морской пассажирки…

Прошло почти сто лет. «Зингер» постарела и чуть-чуть осунулась. Деревянный столик, на котором возвышается её изящный стан, немного потрескался и поблёк. Но время не в силах было стереть с чёрных лакированных линий «Зингер» теплоту от прикосновения женщин, которые шили на ней всевозможные платья, костюмы и постельное бельё. Словно безупречные швейные строчки связали навсегда души ушедших и ныне живущих хозяек машинки с замысловатым номером V879.534…

Идеальный мир

Бог воплотил свою мечту.
Он создал мир, в который поселил тебя.
А что сделаешь ты,
когда вдруг захочешь стать похожим на Него?

«Мир не идеальный», – говорил каждый раз Валентин Иванович, пятидесятилетний бухгалтер небольшого строительного ООО «Бобёр», расположенного в глубокой провинции, сталкиваясь регулярно лоб в лоб с гремящим, звенящим и громко фыркающим самосвалом, пахнущим бензином и ещё чем-то непонятным и отпугивающим. Его рифлёные борта надёжно удерживали обстоятельства и события песочной массой, хаотично раскиданной в кузове грузовика. Лёжа под этой железной и чёрствой махиной, бухгалтер рассуждал о настоящем и будущем человечества, смотря наверх, где, по его мнению, должны были находиться манящие и сверкающие звёзды, развешанные на небосводе. Но вместо прекрасных светил Валентин видел только карданный вал и прилипшие к нему куски грязи. Один из них, в один прекрасный момент отказавшийся вечно висеть на днище грузовика, отпал…

Смачно приземлившись на лицо Валентина, грязь издала звук плюхнувшейся коровьей лепёшки. Так самосвал, неприлично рассмеявшись прямо в лицо тому, кто лежал под ним, решил поставить жирную точку в тщетных поисках бухгалтера идеальности существования.

«Ну, будет тебе заниматься ерундой, ?-мое», – тяжёлый, прожжённый голос с хрипотцой вылетел из-под капота и, сделав подъём переворотом через бампер, достиг ушей человека умственного труда.

«Неужели за столько лет не надоело тебе всё искать, высчитывать и пересчитывать, складывать и умножать? Невозможно придумать априори то, чего не может существовать на земле», – продолжил самосвал. Термин «априори» был единственным словом, которое запомнил грузовик из лексикона главного инженера. Ему иногда случалось подвозить начальство в контору со стройки. Так великий Кант, считающийся родителем понятия «априори», задержался надолго в железных мозгах.

Тут сам Бог велел самосвалу, поднявшись на задних колёсах, встать, насколько возможно, в важную позу и с видом всезнающего профессора свысока и сурово посмотреть на Валентина Ивановича.

Увидев печальный взгляд бухгалтера и несколько смягчившись, трудяга – строительный перевозчик протянул ему черенок лопаты, чтобы помочь выбраться из-под себя. Хотя деревяшка была шершавой, да и с заусенцами, Валентин всё же не стал отказываться от помощи и, уцепившись, словно за гигантскую соломинку, быстро вылез из плена. Отряхнувшись, он достал замасленный блокнот и ярко-жёлтым карандашом «Кохинор» сделал пометки на листе.

Белоснежная страница была полностью расчерчена различными наползающими друг на друга фигурами: треугольниками, квадратами и ромбиками. Они весело заплетались с гипотенузами и катетами, зовя на помощь матрицы и дифференциальные уравнения. Только Валентин Иванович в этом математическо-геометрическом беспорядке видел некий смысл, то, что и близко не понимали другие. Немолодой бухгалтер из ООО «Бобёр» хотел переделать мир. Да-да! Он не хотел быть похожим на Ленина или Че Гевару. Революция, классовая борьба, война и захват власти были для него чужды. Валентин мечтал, что создаст некую формулу и подарит её народу.

И люди, все семь с лишним миллиардов, поймут, увидев расчёты бухгалтера, что так больше жить ни в коем случае нельзя. Нужно жить по-другому: по-другому – значит, идеально. Никому в этом случае не будет плохо, всем будет хорошо. Счастье вселится в каждый дом, в сердце каждого гражданина, и наступит мир во всём мире.

Только Валентину нужно успеть, обязательно успеть всё прикинуть, перепроверить и применить на практике в отдельно взятом строительном коллективе. Ведь пенсия не за горами, а там и смерть будет стучаться в окно.

Бухгалтер, склонив голову над блокнотом, задумчиво и медленно побрёл куда-то по пыльной дороге. Самосвал посмотрел ему вслед и, повертев правой дверью у виска, урча, поехал в обратную сторону.

Конечно, где-то в глубине души ему хотелось чуда и знать, что у Валентина Ивановича всё получится. Но грузовик понимал, что чудо лежит в плоскости веры, а не спрятано в скрупулёзные расчёты, даже если они окажутся гениальными. Однако самосвалу очень хотелось в это поверить, закрыть глаза и просто поверить…

Смысл жизни и Человек

И сказал он, что не зря это всё…
И у каждого есть своя миссия и свой путь.
И кто найдет его, тот дотронется до меня.
И поймет тогда, что есть свет, что есть тьма.

Смысл жизни сидел на отутюженной дождём и ветром, ласково нагретой солнечными лучами площадке, расположенной на самой вершине отвесной скалы. В задумчивости всматриваясь вдаль и не испытывая ни малейшего страха перед высотой, он, свесив ноги вниз, болтая ими, разгонял воздушное прозрачное месиво подпирающей скалу пустоты. Массы камня были вылеплены природой так, что напоминали громадный царский трон, величаво и гордо возвышающийся над бескрайней гладью моря, хвост которого убегал за горизонт и там растворялся в небесной дымке.

Казалось, что солёная пучина, обладающая невиданной силой, пасовала перед монументальностью конструкции скалы и шаркающей походкой почтительно заходила в подковообразную бухту, оставляя свой непокорный нрав за её пределами. Достигнув скалы, море, свернувшись в комочек у её подножья, что-то само себе мурлыча набегающими волнами, скрупулёзно перебирало мелкую гальку, искоса смотря снизу вверх на восседающий на вершине Смысл жизни.

Он был ничей, поэтому скука и грусть в виде двух белых, ничем не примечательных бабочек, махая крылышками, летали возле, изредка заглядывая в его голубые бездонные глаза. Божественное свечение, исходящее от радужных оболочек, обволакивающих зрачок, распространяло такой магнетизм, что притягивало этих мечтательно летающих беззащитных насекомых, наделённых унылой миссией констатации факта иллюзорности всего сущего. В глубине безграничного сознания бабочки видели рождающихся и тут же умирающих светлячков, моментально озаряющих сиянием всё вокруг, и не найдя тех, ради кого они пришли в этот мир, угасающих, превращающихся в угольки.

Настроение Смысла жизни с увеличением количества чёрных безжизненных точек всё ухудшалось и ухудшалось, но поделать ничего он не мог, так как не был приспособлен к самостоятельной жизни и веселить сам себя ещё не научился. Нахмурившись, он взглядом пронзал пространство и, не найдя, где остановиться, обернувшись вокруг Земли, опять заходил глубоко в себя, прихватывая с собой свои мысли и надежды. Он, сам того не желая, постепенно передавал свой лёгкий нервный тремор водной стихии, которая, впитав энергию от невидимого вибрирующего биополя, начинала исходить мелкой синей рябью в виде гигантского персидского ворсистого ковра, расстеленного по всей бухте. Но вдруг дорожка, по которой мгновение назад взгляд Смысла жизни совершал кругосветное путешествие, разорвала порочную бессмысленность и явила миру Человека, плывущего на маленьком судёнышке к берегу.

– Аллилуйя! – во весь басистый голос прокричал Смысл жизни, у которого впервые в жизни появился смысл стать чем-то для кого-то. Он встал в полный рост, взяв откуда-то подвернувшуюся ему под руку красную тряпку, и что есть силы начал махать ею, распугивая осаждающих его бабочек. Пытаясь привлечь внимание Человека, Смысл с пронзительной скрупулёзностью, на мгновение зажмурившись, представил себя маяком, указывающим тому, кто в лодке, единственно верный путь объяснения его существования.

Быстро набросав карандашом на вырванном из ученической тетрадки листе картину, он передал её морскому ветру, который вызвался доставить эскиз до адресата. Ветер приступил к делу осторожно, со стеклянным трепетом и почтительным молчанием. Листочек взмыл вверх, расслабился и, расставив края в разные стороны, понёсся, подгоняемый потоками тёплого бриза. По пути, чуть свёртываясь в трубочку, затем распрямляясь, он изображал в воздухе различные фигуры, показывая, на что способен простой прямоугольный лист бумаги, если его не сдерживать скрепами и обложками. Через некоторое время, почти не устав, он достиг цели своего путешествия, медленно приземлившись на деревянную палубу прямо перед ногами Человека.

Тот опустил глаза, посмотрел на хорошо сохранившееся и почти не смятое ветром изображение, лежащее в луже морской воды, образовавшейся на палубе от брызг. Что там было нарисовано, самому Богу не было известно, но Человек только глубоко и равнодушно вздохнул, подняв листок, скомкал его и выбросил обратно в море. Затем он поднял паруса, решив не причаливать к берегу, и, развернув посудину, на полной скорости помчался дальше. Лишь только волны в отчаянии хлестали по корме лодки… А листочек, постепенно набухая, всё глубже и глубже уходил под воду. Мечта Смысла жизни обрести хозяина тонула вместе этим маленьким скомканным кружочком бумаги, погружающимся в черноту морской пучины и навсегда прощающимся с солнечным светом.

Отвергнутый Смысл, кряхтя как усталый старик, опять сел на скалу в глубокой задумчивости, пытаясь понять, почему Человек выбрал бессмысленность бытия? Почему он не бросил навсегда якорь в его бухте? Видимо, дух путешественника и постоянная борьба с самим собой были ближе для Человека, чем понятная, родная, но такая обыденная гавань постоянной дислокации корабля. И не важно, что кажущийся сейчас таким ласковым ветер переменит через несколько часов настроение и соединится с обозленными норд-остами и муссонами в голодную волчью стаю. Набросившись всей своей звериной мощью, скрипя зубами и царапая когтями беззащитное судно – потопит его, унося в пучину Человека и все его желания и поиски разом. Но это будет потом, а сейчас… Время, словно подкравшаяся лиса, закрывает лапами глаза плывущего по волнам, лаская его мягким и пушистым хвостом. А Человек, одевшись в шкуру жертвенного ягнёнка, ведёт своё судёнышко к неминуемому земному концу…

– Стоп, снято! – голос за кадром уверенно и восторженно обрывает повествование и дальнейшие сьёмки. Некто берёт в руки Человека со Смыслом жизни и ставит их на дальнюю полку, сплошь покрытую пылью. Микроскопические частицы, уютно расположившиеся на деревянной поверхности, сначала настороженно принимают новых незнакомых постояльцев. Галдя, они взлетают чуть-чуть вверх, а затем, успокоившись, понимая, что это навсегда, оседают, обволакивая одинокие фигуры серой вуалью. Человек и Смысл жизни, пересекшись взглядами, осознают, что они были созданы друг для друга и в промелькнувшей жизни упустили свой шанс встретиться. Одному не хватило таланта художника, другому видения ценителя, но что теперь… А теперь им остаётся только неспешно вести беседу… Беседу длиною в вечность. Вспоминая шум моря, отвесную скалу в виде трона и ветер – ветер ласковый и тёплый, с любовью качающий лодку, словно люльку ребёнка.

Коряги

Я создам места, где буду останавливать для вас время.
В них вы будете собирать крупицы счастья,
чтобы потом, в конце пути,
любоваться собранными бусинами,
только тогда поняв, что именно из них состояла ваша жизнь.

Съёжившись под солнечными лучами, превращаясь в старых дряхлых стариков, вынесенные прибоем из моря коряги нежились на узкой полоске дикого галечного черноморского пляжа. Облюбовав именно это укромное местечко в подковообразной бухте, подальше от городской суеты, они захватили практически всё свободное пространство между морем и отвесным скалистым берегом, который возвышался на расстоянии десятка метров от воды. Приняв разнообразные позы, подперев голову плоскими голышами, коряги задумчиво созерцали белоснежные барханы волн, набегающих на шершавую кромку суши. Достигнув границы, подмигнув старым знакомым, пенящиеся завитушки склоняли головы и как по команде растворялись в водном царстве Нептуна.

Накрываясь от холодного ветра одеялами, сотканными из мудрости и усталости, деревянные долгожители вспоминали безжалостные шторма, швырявшие их в разные стороны, холодные и тёплые течения, уносившие их в разные части Чёрного моря; величаво и гордо проплывающие корабли, которые не обращали внимания на попадающийся на пути жалкий мусор из прогнивших палок и оторвавшихся досок. Наконец, остепенившись и поняв со временем, что нет в мире кисельных берегов и молочных рек, коряги перестали искать лучшей доли и решили закончить свой долгий нелёгкий путь в бухте маленького приморского городка.

Приятные раздумья, вплывающие им в голову в минуты сладкой дневной дрёмы, оборвали голоса двух людей, которые спустились на пляж с городского бульвара по узкой извилистой тропинке, вдоль которой росли ветвистые сосны с убегающими вверх иголками. Цепляясь руками за вылезающие наружу корни деревьев, опираясь ногами на вырастающие из-под земли камни, он и она, с весёлыми подбадривающими криками, практически на пятой точке съехали по пологим скалам.

Не догадываясь, зачем потревожили покой их лежбища в это апрельское, совсем не жаркое утро, коряги, вытянув тонкие морщинистые змеиные шеи, во все глаза уставились на нежданных веселых гостей, внесших сумбур в спокойное и умиротворенное течение их жизни.

Мужчина положил на огромный круглый валун большую пустую базарную сумку, которая сразу потеряла объём и вместе с ним респектабельный вид. Пугливо прижавшись к низу, втянув в себя бока и выпустив наружу остатки воздуха, сумка обречённо вздохнула и приготовилась ждать очередного наполнения. Такова была её, в прямом смысле этого слова, нелёгкая доля – переносить большие грузы, в отличие от её дальних родственников – изящных женских клатчей и косметичек. Женщина, тем временем, опустив глаза, начала скрупулёзно изучать берег, выискивая выброшенные на него ракушки и оригинальные по внешнему виду камешки.

Мужчина вслед за подругой принялся перебирать лежащие под ногами коряги. Он по одной высоко поднимал их к небу, чтобы на голубом прозрачном фоне рассмотреть со всех сторон изящные изогнутые линии, созданные неизвестным скульптором.

Так двое на пляже, словно по мановению волшебной палочки, превращались из праздно гуляющих по бульвару отдыхающих в ценителей природной красоты, ища в ней скрытые смыслы, известные только им обоим. Коряги угрюмо, с укором, но при этом испытывая явный интерес, глядели на эту парочку, наблюдая, как они показывают друг другу приглянувшиеся находки.

Иногда она восторженно вскрикивала, отыскивая среди камней куриного божка – камешек с дырочкой посередине. Ей казалось, что чем больше она соберёт их сегодня, тем больше притянет счастья в будущем. Женщина вспоминала, что когда была совсем маленькой и отдыхала в пионерлагере, она так же, как и сейчас, собирала на пляже подобные камни. Мысли её уносили туда, на каспийское побережье, в советскую беззаботную жизнь, когда деревья были большими и лето жарче. Галька радостно и податливо скрипела под ногами, вступая в резонанс с романтическим настроением парочки. Шипящие пузырьки на кромках волн, переливаясь под солнечными лучами, создавали в этом скрытом от посторонних глаз месте фантастическую атмосферу отрешённости от остального мира. Время, постоянно куда-то спешащее и суетливое, незаметно спустившееся вместе с этими двумя, остановилось и застыло, погрузившись в глубокомысленные раздумья о своей роли во всем происходящем.

Но всё имеет начало и конец, таковы законы Вселенной, и поэтическая атмосфера, пропитавшая собой дикий пляж, постепенно теряла силу и улетучивалась. Ласковый ветер нежно растворял её в бухте и трогательно уносил далеко в открытое море. Мужчина, выбрав и уложив около двух десятков коряг в сумку, и женщина, собрав массивную горсть камней и ракушек, стали собираться домой, чтобы за несколько километров от этого места создать с помощью найденных экспонатов свой собственный мир и попытаться самим стать в нём в некоторой степени богами… И лишь неотобранные коряги, которые остались лежать на пляже, грустно провожали взглядом карабкающиеся наверх фигуры, не зная, радоваться или переживать за своих собратьев, лежащих в сумке…

Ветер, Холод и Надежда

Я дарю вам чувство надежды, облачая её в одеянье веры.
Ибо человек без надежды и веры – пустой никчемный сосуд без воды.
И каждый раз сосуд необходимо наполнять.
Ведь вода испаряется или
может быть выпита самим человеком.

Ветер и Холод соревновались между собой, кто больше понизит градус настроения доброй части населения одного из южных приморских городков. Плотно зажатый между Кавказским хребтом и Чёрным морем, он был похож на испуганного кролика, который искал защиты от всемогущих сил разгулявшейся природы. Разрывая в клочья сложившееся мнение, что в этом месте практически круглый год светит солнце, эти два природных явления дерзко и безобразно хозяйничали на улицах курорта. Они не обращали внимания на погодную статистику и невыносимую тоску жителей о нежных и заботливых лучах Светила, ласкающих их лица.