Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

Каждый раз обманывая сотрудников Гидрометцентра, предсказывающих наступление хорошей погоды, Ветер и Холод под покровом продажной ночи проникали в город. Пробираясь тайными тропами через горные хребты и заходя на пиратских кораблях с моря, диверсанты мгновенно слизывали оставшиеся крохи теплоты с тротуаров. Не встретив отпора, они, наслаждаясь своей безнаказанностью, нагло крали улыбки у редких прохожих, спешащих по своим неотложным делам.

С рассветом, захватив город, соединяясь друг с другом в шаманском танце, они веселились на открытой площади возле здания мэрии. Стуча в яркий красный бубен, усиленно размахивая руками, победители привлекали внимание важных руководящих сотрудников, засевших в «Белом доме». Тем самым Ветер и Холод указывали чиновникам на их место в мироздании и что сегодня именно злые силы природы являются полноправными хозяевами этого городка.

Но кто был против? Наука ещё не придумала такой громадный непроницаемый купол, который полностью отгораживал бы территорию поселений от нежелательных погодных катаклизмов. Подобное можно увидеть разве что в фантастических фильмах, а в реальности всё обстоит прозаично и буднично. Человечество слабо перед стихией. Люди каждый раз испытывают перед ней страх, заложенный ещё много веков назад на генном уровне у наших предков. Поэтому город, нахохлившись и взяв в охапку своими большими ручищами горожан, прижав их к себе, терпел, стараясь накопить побольше положительной энергии перед предстоящим курортным сезоном.

Два шалопутных закадычных друга – Ветер и Холод – не понимали, что люди живут Надеждой и в ней сокрыта божественная сила, подаренная Всевышним своим любимым созданиям. Даже перед лицом осознания, что каждый из них не вечен, что скоро сменятся поколения и они все уйдут в историю, освободив место своим детям и внукам, Надежда не умирает. Она будет светить всегда, и с ней, словно с факелом, они закроют глаза, веря, что за горизонтом материального есть другой – загробный мир, наполненный счастьем и светом. По-другому не может быть. Иначе всё то, что они видят, слышат и чувствуют сейчас, потеряло бы всякий смысл.

Ветер и Холод, наконец осознав, что справиться с людьми не получится, утратили всякий интерес к своим гадким шалостям и постепенно превратились в добропорядочных Тепло и Штиль. Жители приморского городка вместе с его гостями начали выползать из своих жилищ, ещё с опаской поглядывая на небо, которое постепенно начало очищаться от черноты. Люди славили в душе, даже сами того не понимая, Бога, подарившего им волшебную палочку Надежды, с помощью которой они творили чудеса и приручали силы природы. Набережная, тянувшаяся на много километров по всей бухте, будто бы выпрямилась, разгладив свои морщины вместе со съёжившимися тропинками и дорожками. Вбирая в себя жизнерадостные голоса и детский смех, она мгновенно на глазах помолодела и расцвела всеми красками весны. Маленькие одноэтажные магазинчики пооткрывали настежь стеклянные двери, впуская постепенно нагревающийся воздух в свои уютные помещения. Голуби толпой слетелись на ярмарочную площадь, громко воркуя и выпрашивая у отдыхающих крошки хлеба.

В это время в начале платановой аллеи вдруг возникли два гражданина. Казалось, они появились из ниоткуда. Словно пара больших шаров, уставших летать в воздушных массах, медленно опустилась на землю. Растаяв под лучами солнца, они оставили после себя лишь мокрые тёмные пятна на тротуарной плитке. От испаряющейся влаги вверх вознеслась радуга, словно природа построила разноцветный полукруглый мост между двумя Вселенными. Той, находящейся за гранью понимания, и этой, в которой жили люди. Из невидимого мира по радуге спустился первый гражданин, низкого роста, с растрёпанными вихрастыми волосами, с редким именем Борей. Вслед за ним шёл другой – худощавый, высокий, одетый в кашемировое чёрное пальто до колен, явно не вписывающееся в курортный ландшафт города. Который пониже, почтительно звал высокого Нордом. Они пошли прогулочным шагом в сторону моря, с интересом и удивлением разглядывая горожан, сидящих на лавочках. В глазах закадычных друзей люди казались маленькими, болезненными и пугливыми. Но почему-то именно их выбрал Бог, а не могущественные силы природы, которые в состоянии поглотить всё на своём пути. Так и не разгадав замысел Всевышнего, Борей и Норд зашли в попавшийся им на пути «Макдоналдс» и слились с суетливой жующей гамбургеры толпой. Может быть, там, в этом царстве фастфуда, загадочные граждане смогли догадаться о чем-то? История об этом умалчивает…

Двое и Душа

Твоя душа бессмертна.
Иногда задумывайся об этом.
И что она будет делать там без того, что здесь.

В комнате тихо-тихо играла музыка… Под эти звуки моя Душа то взлетала к самому потолку, увеличиваясь в размерах и растягиваясь на все шестнадцать квадратов комнаты, то сжималась до крошечной пылинки. Но, главное, Душа дышала. Глубоко-глубоко, вбирая в себя воздух, насквозь пропитанный звуками. Они, волшебным образом выстраиваясь в мелодичный ряд, соединяясь друг с другом, вили канат, тянущийся до самых небес. По нему мои эмоции ползли вверх, чтобы высоко над землёй, глядя вниз, насладиться божественным переплетением Души со струящейся мелодией. Словно горная река, огибая валуны и подпрыгивая на порогах, музыка бежала, перегоняя время. Бывало, она ускорялась на поворотах, а где-то заворожённо замирала, впадая в большие ванны-купели, в которых игриво плескались маленькие рыб?шки.

В момент наибольшей чувствительности Души, когда её стенки превратились по толщине в папиросную бумагу, в комнату вошла Она, неся на двух вытянутых руках стопку глаженого белья. Женщина направилась к шкафу – просто, по-обыденному, не обращая внимания на таинство, творящееся в комнате. Её гибкое тело мягко ступало по расстеленному на полу паласу. Вот Она легко пробралась между кроватью, на которой в этот момент лежал я, и вертящимся в разные стороны пустым креслом. Женщина запросто преодолела препятствие, потому что по габаритам была миниатюрной. Расставшись со сложенным бельем, Она посмотрела на меня. В этот момент, переключив внимание с летающей Души, я опустил голову.

Наши глаза встретились, как и положено двум скоростным поездам, мчавшимся по рельсам навстречу друг другу. Один вопрос возник одновременно в сознании обоих – по каким колеям бежали в данный момент наши транспортные средства. Если по разным, то прозвучат протяжные приветственные сигналы, и составы разбегутся в разные стороны мирно. Если же дорога одна, то будет маленькая катастрофа под душещипательную музыку в отдельно взятой комнатке. Второго варианта, как и положено двум машинистам, уже несколько десятков лет управляющих электровозами семейных отношений, хотелось избежать. Но жизнь есть жизнь, пути Господни неисповедимы. Случайно нанятые строители железнодорожных путей, в зависимости обстоятельств и расположения звёзд на небосводе, могут периодически ошибаться в работе.

Однако по задорно сверкающим искоркам в наших глазах мы поняли, что неприятности в этот раз избежим, конфликта не будет, и моя Душа, до этого напряжённая, как струна, уже готовая метнуться зайцем под кровать, расслабилась и выдохнула.

– Ты нальёшь мне чай? – я решил сделать паузу в прослушивании музыкальной композиции.

– Конечно, дорогой! – ответила Она мне ласково.

Я встал с кровати, надел мягкие домашние тапочки и вышел из комнаты, тихонько закрыв за собой дверь, оставив Душу и дальше наслаждаться причудливыми звуками. Почувствовав свободу от бренного человеческого тела, нуждающегося в еде, отдыхе и прочих плотских удовольствиях, воздушное существо представило себя Гагариным. Крикнув «Поехали!», Душа начала с ещё большей энергией летать между углами комнаты, собирая паутину и одновременно насвистывая мелодию в такт играющей музыке.

«У меня получается!» – крикнула Душа, оживившись, решив показать, как она может танцевать. Но к сожалению, рядом уже никого не было. Она и Он давно покинули комнату, спустившись на первый этаж, на кухню. От обиды у моей Души на глазах проступили детские слёзы, ведь она до сих пор была ребёнком, несмотря на солидный возраст хозяина. Сев на старую кровать, она загрустила, глубоко-глубоко вздохнув. Музыка её уже больше не радовала. Ей не хватало чего-то житейского, той площадки, на которую мы, люди, постоянно сетуем, но именно от неё наши межпланетные корабли стартуют, рассекая космическое пространство. Того дома, уютного и родного, кажущегося чем-то обыденным и незыблемым, в вечном существовании которого мы ни на секунду не сомневаемся. И однажды потеряв, виним всех вокруг, только не себя.

«Но что я буду делать без человека, когда действительно придёт время расставания с телом не на какой-то час, а навсегда?» Душа задумалась, с тоской глянув на закрытую дверь. Понимая, что от двери не получит ответа на этот вопрос, она попыталась выдвинуть предположение: «Может быть, необходимо накрепко запомнить все моменты жизни, ничего не значившие здесь для меня: солнце, море, совместные прогулки и, главное, лицо той, что принесла бельё с глажки. Одиноко летая там, в небесах, я иногда буду включать видео и вспоминать счастливые мгновения, проведённые на земле».

«Да, именно так», – кто-то невидимый тихо, почти шёпотом, по-отечески подтвердил предположение Души. На лице у неё опять возникла улыбка, и, снова взвившись в комнате под звуки музыки, она стала ждать меня, чтобы поделиться раскрытым секретом.

Злость

Иногда наступает время,
когда в человеке просыпается зверь.
Зверь яростный и жестокий.
Но никогда звериное не победит человечность.
Ибо человек – венец Его творения
и Он создал его по своему образу и подобию,
а в Нём нет зверя…

Злость распространялась со скоростью холодного ураганного ветра, обжигающего ядовитыми иголками каждый миллиметр кожи. Она вползала ящерицей под одежду и под ней, скрываясь от яркого света, совершала свой дьявольский замысел, под громкий и безумный смех обволакивая всё вокруг в одержимом танце. Множась в геометрической прогрессии, подпитываясь энергией от рядом стоящих клонов, Злость расширяла и расширяла круг, втягивая в свои шеренги всё больше людей, проникая в тела тонкими щупальцами и чувствуя себя внутри них полноправной хозяйкой. Люди, лишаясь чего-то тонкого и сокровенного, отвергнув стеснение, сбрасывали уже порядком порванные и грязные одежды человечности и, намазавшись золотой мазью с запахом нечистот, пускались в пляс со Злостью под одичалую музыку Вагнера.

Смотря друг на друга, как в зеркало, они стирали острыми камнями с себя «Я» и, гордо рисуя на груди «Мы», истошно выкрикивали что-то нечленораздельное, смотря в хмурое дождливое небо. Звук от их крика поднимался высоко, в полёте ещё более чернея, крася небесную твердь мраком преисподней. Так, на огромном поле, усеянном великолепными цветами, радующими глаз, на котором по утрам, под пение птиц, люди выгуливали свои души, начал прорастать коричневый сорняк, обвивающий сочные и жизнеутверждающие стебли растений. Корни сорняка уходили глубоко под землю и, сцепившись намертво с соседними отростками, создавали единую железобетонную массу однозначности мнения. Растирая в пыль малейшие сомнения и развеивая их по ветру, они упивались мнимой чистотой своих идентичности и исключительности, будто бы дарованных свыше.

Один из корешков, самый чахлый и маленький, в прошлом мечтающий преобразиться в прекрасную розу, но почему-то отвергнутый цветами, вонзил хоботок в это застывающее месиво и начал с голодным остервенением всасывать чудовищную энергию, стремительно увеличиваясь в размерах. Он не был похож на миллионы других сорняков, в нём вибрировали идеи, позволяющие ему стать Властелином мира. Лидер сорняков чётко знал, когда и на какие клавиши следует нажимать на старом расстроенном рояле, установленном прямо посередине поля. Регулярно играя на инструменте, он собирал вокруг себя людей, ставших бывшими людьми, обращая их в беспощадных убийц, обладающих уродливыми формами чувств величия и справедливости. Скрючившись, как засохшие коряги, скрестившись между собой, эти два понятия стояли на почётном месте в жилищах одурманенных и ослепших калек, превращаясь для них в нового идола. На изваянии, напоминающем крест, по-прежнему был распят Иисус, но с виду какой-то странный, изогнутый в разные стороны, не способный притягивать солнечный свет на поле с уже пожухшими ромашками и высохшими георгинами.

«Факелов сюда, огня побольше! – крикнул своим соратникам Главный сорняк. – Мне надо заглянуть в глаза ликующей Злости!». Подбадриваемая сторонниками, главная виновница торжества, выпятив грудь, шагала во главе колонны, совершающей победоносный марш, ступая начищенными до блеска сапогами по трупам цветов.

Факелы зажглись тысячами огней. Теперь уже не нужно было солнце. Жарко пылающий огонь решил заменить жалкое светило. Так думал Лидер сорняков, и так думали они, похожие на людей, безропотно следуя за вождём. В этот момент блеск от одного из факелов неожиданно ударил наотмашь необычным, не похожим на других светом и сорвал занавес с ликующей Злости. Но, вместо того чтобы показаться в ореоле победного триумфа держащей красно-чёрный флаг с пляшущим символом, обозначающим круговорот Вселенной, она предстала тщедушной и испуганной крохотной карлицей, готовой от стыда провалиться сквозь землю. Неистовство красок под брызгами света сменилось серостью. Сила разума сжала жёлтый комочек бессилия на её уродливом силуэте. Злость могла вызвать в этом состоянии только улыбку перед Вечностью бытия, проносящейся по ней на радужной колеснице.

Когда янтарная пыль, веером взлетающая из-под колесницы, улеглась, всё вернулось на круги своя. И замечательное поле с цветами, и Доброта, и поднимающаяся с колен Жизнь, которая с омерзением отряхивала с себя кусочки уже никому не нужного бетона, отшвыривая их подальше от поля носком пыльного ботинка. Татуировки «Мы» слезали с кожи людей, обнажая надпись «Я», оставленную Богом при их рождении.

И только одинокий орёл, описывая в небе круги над полем в поисках очередной добычи, напоминал о чёрном периоде прошлого безвременья. С земли на орла смотрела розовощёкая, пышущая здоровьем История в белом полупрозрачном ситцевом платьице. Она сидела, окружённая цветами, скрестив ноги перед собой, и, прикрывая глаза от солнца ладонью, ехидно похихикивала, видимо, зная о какой-то тайне, о которой не догадывались люди…

Седьмой

Человек должен обязательно любить и заботиться о ком-то.
Ибо человек всегда стремится быть похожим на своего Бога.

Седьмой лежал на полу в огромном зале, яростно и учащённо дыша жабрами, глотая обжигающий и смертельный для него воздух. Его отделяли секунды от ужасного и неминуемого перехода из этого мира в подземное царство теней, где наверняка рыбий Бог уже зарезервировал местечко, сразу при его недавнем рождении. «Что тянуть? – подумал Всевышний. – Два-три года, и эти крошечные мальки, превратившись в красивых аквариумных рыб, всё равно уйдут водной дорогой под оглушительное молчание обитателей стеклянного мира».

Седьмому было обидно. Он прожил всего две недели в малёчнике, однако уже готовился к взрослой жизни в большом трёхсотлитровом аквариуме. И вдруг при пересадке сачок, случайно повернувшись боком, выронил хрустальное создание на холодный бездушный пол. Седьмой понимал, что тут же найти его прозрачное малюсенькое тельце – один шанс из тысячи. Он сжался, как пружина, в фантастической надежде, что при последнем прыжке он самостоятельно всё же сможет допрыгнуть до верха воды. Но, сделав последний кульбит, всего на полсантиметра в высоту, седьмой без сил рухнул на пол.

В рыбьем мозгу, не задерживаясь, стремительно пронеслись кадры рождения и случайного счастливого спасения. В первые часы жизни он совершенно неожиданно застрял в чёрной фильтрующей губке. Там его нашла хозяйка, а затем пересадила в небольшую десятилитровую банку – малёчник. Он вспоминал беззаботную жизнь, четырёхразовое питание, отсутствие взрослых особей, желающих полакомиться молодыми мальками, и, конечно же, обязательную регулярную замену воды, превращающую среду обитания в идеально чистую жидкую субстанцию. Всё это делало первые дни его существования сущим раем. Их, семерых, которых удалось обнаружить, холили и лелеяли, создавая условия для полноценного роста.

Каждый день хозяйка почему-то постоянно их пересчитывала, и, не обнаружив седьмого, опять взволнованно начинала подсчёт. Он, спрятавшись то за термометром, то за большой ракушкой, отсидевшись в засаде, неожиданно, играя с хозяйкой в прятки, выскакивал на поверхность, с восторгом наблюдая, как женщина радовалась обнаружению последнего малька. Регулярный подсчёт был для хозяйки чем-то вроде утреннего моциона, приятной и обязательной традицией, тем мистическим замком, который необходимо было всегда в начале дня закрывать, чтобы горе и несчастье обходили её дом стороной. Этим с благодарностью пользовался седьмой, получая положительную энергию от человека, превращая её в дополнительную опцию для своей жизни. Он понимал, что никогда и нигде не получит того объёма заботы, которую ему дарят в рыбьем детсаду.

А сейчас… А сейчас седьмой лежал, открывая рот, пытаясь позвать на помощь свою хозяйку. Но, к сожалению, Бог сделал так, что рыбки не могут издавать звуков, они способны только безмолвно радовать глаз человека, вселяя в его душу райское наслаждение от красоты и изящества своих разноцветных тел. Малёк, прощаясь, взглянул последний раз в окно, через которое солнечный свет весело проникал в дом, не обращая внимания на разыгравшуюся маленькую трагедию. Серебристые лучи, перебирая пальчиками по полу, добрались до тельца рыбки и, блеснув от него, как от зеркального отражения, тонким лучом, ударили в глаза женщины, которая уже была готова расплакаться от безуспешных поисков своего любимца.

Нежные пальцы схватили седьмого и вознесли на небо, а потом так же аккуратно опустили в освежающую воду. Рыбий детёныш даже не сразу понял, что Смерть, уже готовая встретить его где-то там внизу, равнодушно отвернулась и медленно ушла прочь, булькнув на прощание разорвавшимся на поверхности аквариума пузырьком воздуха. Махнув плавником и улыбнувшись, как могут улыбаться только рыбки, седьмой бодро поплыл, смешиваясь в стайке с такими же, как и он, мальками. Хозяйка, испытывая облегчение от того, что удалось избежать гибели седьмого, помахала ему вслед сачком, и, счастливая, пошла готовить обед своим домочадцам.

Тётя Лиля

Никто не может жить вечно.
Но Вечность – это печать, которую Бог
дозволил Смерти ставить на скрижалях памяти,
передающихся Человеку на вечное хранение.
И Смерть не вправе отбирать
сокровенное даже после его смерти.

Пассажирский скорый поезд «Баку – Москва» лихо врезался в жирное, огромное тело столицы с множеством высотных домов, ветвистых дорог, больших магазинов и тогда, тридцать лет назад, ещё работающих заводов. Он тащил за собой длинный хвост из пятнадцати зеленоватых вагонов, цвет которых можно было распознать с трудом из-за налипшей на них по пути грязи. Состав напоминал гигантскую червеобразную трудягу-гусеницу, ползающую вместе со своими собратьями по длинным расчерченным клеточками рельсам. Он, двигаясь согласно спущенному сверху расписанию, иногда опаздывал, столкнувшись лоб в лоб с непредсказуемым человеческим фактором, больно ударяющим по репутации железного насекомого. Казалось, что этой гусенице для ускорения прикрутили с боков колёса, впрягли в электрический агрегат и заставили выполнять все прихоти перемещающихся взад-вперёд людей. После каждой такой долгой прогулки поезд отгоняли в дальнее депо, оттирали от черноты, приводили в порядок сегментообразное туловище и вновь провожали в далекий путь по необъятным просторам Советского Союза, распластавшегося на одну шестую часть суши.

Пыхтя и гудя, гусеница везла в себе топочущих ножками пассажиров, торопящихся поскорее разбежаться муравьями по жилкам и венам Москвы. Вместе с багажом они прихватили с собой кусочки теплоты каспийского города, которые были хаотично разбросаны по закоулкам миниатюрных купе, служащих для путешественников временным домом. Сблизившись во время поездки, совершенно незнакомые люди так прикипали друг к другу, что с сожалением разрывали наскоро сплетённую паутину взаимной мимолётной дружбы. Но наскоро завязанные узлы быстро развязывались, и пассажиры практически навсегда забывали попутчиков, едва выйдя из поезда.

Кавказские гостинцы, завёрнутые в недельной давности газеты «Вышка» и «Бакинский рабочий», распространяли по вагонам зверски аппетитный запах балыка и чёрной икры – даров далёкого от столицы моря, окружающего Апшеронский полуостров. Спортивные костюмы и тапочки, предназначенные для ношения в поездке, были уже давно собраны. Они были втиснуты в огромные баулы и сумки, которые лежали рядышком с пассажирами на нижних полках, смиренно готовясь в любой момент быть подхвачены и унесены хозяевами. По мере приближения поезда к перрону улыбающиеся бакинцы прильнули мухами к мутноватым окнам и жадно всматривались, ища глазами встречающих их родственников и знакомых.

Поезд, уставший, заканчивая свой двухдневный маршрут, наконец остановился и, вытирая пот с лица, вдохнул полной грудью морозный февральский воздух Курского вокзала. Я и маленькая белобрысая девочка со звонким именем Нелли, поддавшись общему ажиотажу, выпучив глаза, начали просеивать многочисленную толпу снующих туда-сюда москвичей. Наконец наш взгляд, словно сачком из аквариума, выхватил в толпе маленькую фигурку женщины с невероятно объёмной шляпой, возвышающейся над ней ажурным куполом. Она будто бы специально надела её, чтобы быть заметной в этом вокзальном муравейнике.

Тётя Лиля так же, как тысячи других встречающих, суетилась, разбрасывая во все стороны свою беспокойную энергию, пытаясь отыскать нас среди выскакивающих из вагонов людей. Энергию, которая подхватила мою семью и стремительным потоком ветра перенесла в уже зарождающуюся бело-сине-красную Россию, в самое её сердце, из родного города детства, Баку. Тётя Лиля была тем человеком, который с гостеприимством и добротой открыл перед нами дверь с вырезанными на ней таинственными фигурами. Некоторые из них в какой-то момент вдруг оживали и так же неожиданно замирали, превращаясь в пожелтевшие фотографии в старом альбоме памяти с потёртыми уголками. Она была тем двоеточием в предложении, после которого начинался мой личный путь в сложную, полную загадок, побед и поражений самостоятельную взрослую жизнь.

Прошло тридцать лет, уставшие от суеты и холода, мы уже живём на юге, в маленьком городке на берегу Чёрного моря, греясь под лучами солнечного света, нежно опускающимися на Кавказский хребет. Но я с чёткостью писаря помню первый день приезда и начало той дороги, по которой наша семья идёт до сих пор.