Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

«Щёлк», – так и случилось. Я понял, как без особого труда управлять аппаратом.

Наступило утро. Воробушки на дубе, виднеющемся из моего окна, затарахтели, безобразно перебивая друг друга. Где-то совсем близко шумели волны, наползая на песчаный берег. Я не мог их слышать, но точно знал, что в нескольких сотнях метров от дома происходит именно так.

«Щёлк», – уловив моё умиротворенное настроение, ещё одна единичка только что слетела с ветки дерева-соседа, пополнив мою копилку. Стало удивительно приятно. Я вот так, ничего не делая, просто лёжа в постели, могу управлять своей будущей судьбой. Кажется, что рай уже у меня в кармане. Теперь свернуть с пути накопления таким простым способом очков было, по сути, невозможно.

– Боже! Закрой мысли от черноты и горя, которые независимо от меня существуют на планете, – мне захотелось перейти на молитвенный стиль.

«Щёлк-щёлк», – сразу на два очка увеличилось моё преимущество в забавной игре, на кону которой стояло попадание в рай или в ад.

А может, не существует ничего и никого во Вселенной, кроме того, что находится сейчас в моей голове? А забавные умирающие нейроны – это те призывники, стоящие в очереди на распределение? И воробушки на дубе – это лишь плод моего воображения? И море? Море тоже? Всё создано там, где вживленный чип вонзает свои хоботки в мягкую массу, похожую на грецкий орех?

«Щёлк», – сухой счётчик вполне естественно минусовал мне единицу.

А как же тогда рай или ад? Их тоже не существует? Я, в угаре своих размышлений, пытался вклиниться в те области, которые человеческое сознание не в состоянии охватить и понять.

«Щёлк», – аппарат опять сработал. Не знаю, то ли сбросив, то ли добавив мне очки.

Я взглянул одним глазом на дисплей, который светился томным интимным светом. На экранчике стоял пузатый, загадочный ноль…

Сегодня я лечусь стихами…

Сегодня я лечусь стихами,
Рифмуя смыслы, дух и чистоту.
Слова мне кажутся врачами,
А музу принимаю за сестру.

В халатах белых вальс неспешный,
Гармония летящих в разум строк.
С небес спускаясь в мир наш грешный,
В поэтах вечности поёт пророк.

Не жизнь, не смерть он воспевает –
Незыблемость миров, что среди нас.
С меня в секунду страх спадает,
В душе бессмысленность стерев тотчас.

Я красотою упиваюсь
Сплетённых вместе абсолютом слов
И незаметно исцеляюсь,
Приняв бессмертие от образов.

Старушка

От любви до ненависти – один шаг.
А вы когда-нибудь пробовали следовать в обратном направлении,
На время уподобившись Богу?
Нет?.. Тогда испытайте себя, может, у вас тоже получится…

Прозрачная остановка, раскрыв, словно зонтик, полукруглый козырёк, заботливо укрывала от моросящего дождя людей, ожидающих приезда 66-го троллейбуса. Прохожие вокруг стеклянной ширмы куда-то спешили, перебирая короткими ножками, размахивая портфелями и папками, на ходу разговаривая по сотовым телефонам. Грустная серая погода с кислым лицом не давала красному столбику на градуснике настроения подняться по шкале выше отметки уныния. Осень была на пике своей власти и, держа марку, пронзала мерзопакостными стрелами всё живое. Казалось, что лишь наша остановка осталась последним оплотом ушедшего лета.

Кроме меня на восьми квадратных метрах площади, подперев одну из стенок с какой-то вызывающей рекламой губной помады, ворковала молодая парочка, что-то шепча на ушки друг другу. Похоже, что они вообще не обращали никакого внимания на шумную муравьиную суету большого города, с радостью плескаясь в горячей ванне взаимного обольщения. У девушки постоянно после слов друга вырывался весёлый смех, который со звоном падал на асфальт. Отряхнувшись, сгусток эмоций, несколько раз подпрыгнув, убегал прочь, в бесцветную обыденность рабочего дня.

Прямо посередине, на длинной, растянувшейся практически на всю остановку скамейке, сидела странного вида старушка. Она, по примеру парочки, тоже была не против уйти в себя, отгородившись от внешнего мира. Даже чересчур, очень глубоко в себя…

Держа в одной руке пластиковый контейнер, а в другой – беленькую одноразовую вилку, женщина уплетала что-то вроде салата. А может, это был и не салат? Не знаю… Очень много разноцветных кусочков, перемешавшись между собой, блестели внутри импровизированной посудины.

Я занял место на самом краю остановки, на границе штрафной линии, которая разделяла сухой и мокрый миры. Видимо, сказалась давняя вратарская привычка, сохранившаяся с далёкой спортивной молодости – не терять рамку ворот, в которые моё подсознание на время превратило нашу скромную обитель. Выгнув голову влево и приняв позу хоть сейчас готового пуститься в лихой галоп страуса, я заглядывал за поворот в надежде первым увидеть долгожданный усатый общественный транспорт. Но он решил нас несколько промурыжить и всё никак не показывал своего носа.

– Вот помер недавно, туда ему и дорога… – раздался сзади скрипучий старческий голос, похожий на звук, издаваемый видавшим виды несмазанным деревянным колесом телеги, которое помимо его воли сдвинули с места. Поржавевшие интонации абсолютно не вязались с широкой столичной дорогой, где куча современных автомашин иностранного производства гарцевали в разные стороны.

Я обернулся назад, решив зафиксировать глазами, что эта фраза произнесена именно старушкой, и одновременно понять, к кому же она обращается. Но объекта, с которым заговорила самая пожилая представительница нашей «дружной» компании, не было. По-видимому, она разговаривала с тем мифическим собеседником, который в любой момент готов слушать тебя, ни разу не пытаясь высказать собственного мнения.

Теперь, после этих непонятных фраз, мне пришлось получше разглядеть женщину. Она была одета в две разного цвета кофты, виднеющиеся одна из-под другой, и полосатую длинную юбку, перекрутившуюся на талии и потерявшую зад и перед. На ноги были надеты деревенские галоши, обильно осыпанные брызгами грязи. Из обуви смущённо вылезали носки. Нужно отметить, они были совершенно разными. На левой ноге – голубой, на правой – красный. Весь этот ансамбль поведения и одежды явно указывал, что пути адекватности и сидящей на скамейке старушки навсегда разбежались в противоположных направлениях. И малейшего шанса им снова сойтись, в силу возраста последней, категорически не было.

Но мои размышления и вообще отношение окружающих к её гардеробу пожилой даме, похоже, были до фонаря – растереть и выкинуть, что называется. Хлипкая вилка ходила туда-сюда между её вставной челюстью и миниатюрным корытцем, ни на мгновение не останавливаясь. Еда при такой интенсивности движения вроде бы должна была давно закончиться. Однако она волшебным образом не уменьшалась в объёме.

– Сколько мой старик за сорок лет у меня кровушки попил, ох, сколько попил… – продолжала делиться историческими переживаниями страстная любительница поедания салата на воздухе. Вилка в этот момент превратилась в холодное оружие, которое женщина с остервенением вонзала в пузатые бусины зелёного горошка.

Энергия палача явно превысила допустимые параметры и вышла за границы, коснувшись ненароком парочки. Молодежь обернулась на старушку, перестав на время обниматься друг с другом. Всё-таки здесь и сейчас бесплатно выдавался какой-никакой опыт семейной жизни. Любовь любовью, но им хотелось узнать про все возможные и даже, на сегодняшний взгляд, немыслимые варианты развития их отношений в будущем.

– И с бабами гулял. И водку жрал. И толком не работал, – продолжала ушедшая в себя рассказчица.

Развернувшись, бабулька, выражая своё явное негодование, плюнула в сторону. А может быть, кто знает, ей попался в салате горький кусочек.

Время за наблюдением нашей эксцентричной соседки прошло незаметно. Мы не сразу обратили внимание, как бесшумно, крадучись, подъехал троллейбус. Дверь автоматически открылась, приглашая новых пассажиров войти в его чрево.

Городской трудяга был практически полупустым, и вся наша компания с явным удовольствием уселась на свободные места. Старушка, ни на минуту не прерывая поглощения пищи, заняла кресло напротив меня.

– И на могилу его не пойду, – выдала резюме пёстрая пассажирка.

Троллейбус, гудя, набирал ход… Минуты через три он приблизился к очередной остановке. Стеклянные створки по привычке разбежались в разные стороны, запустив в салон свежий воздух, пахнущий дождём вперемешку с бензином.

– До Роснедр доеду? – послышался бодрый голос с улицы, и на ступеньках троллейбуса показался носок начищенного до блеска чёрного ботинка.

– Да, влезай! – с панибратским оттенком прозвучал ответ из кабины водителя.

В наш уютный мирок в отдельно взятом электротранспорте вбежал подтянутый, одетый с иголочки пожилой мужчина. Не обращая внимания на свободные сидячие места, он, подняв руку, сразу уцепился за поручень, приготовившись, должно быть, ехать стоя.

– Мой Василёк вернулся! – вдруг вскрикнула старушка, оторвавшись от поедания салата и пронзающим взглядом уставившись на нового пассажира. Её глаза моментально налились слезами и заискрились всеми цветами радуги, словно кто-то, в мозгу женщины, включил воду. Вместе с живительной влагой усердные коммунальщики пустили и частицы разума, которые тут же принялись разглаживать морщины на лице нашей некогда неадекватной соседки.

Названный Васильком обернулся. Но вместо того чтобы просто проигнорировать фразу, он неожиданно улыбнулся, запустив в салон жёлтые воздушные шарики счастья. Затем, бережно взяв за руку ставшую вдруг очень миловидной для своего возраста мадам, крикнул водителю:

– Шеф, притормози, мы сойдём!

Троллейбус послушно остановился. Звонкий голос, вырвавшийся из установленных в салоне динамиков, радостно объявил:

– Остановка «Любовь», следующая остановка «Покой»!

Пожилые голубки, создав из пальцев рук невообразимый замок, как молодые выскользнули из усатого перевозчика, оставив нас в недоумении.