Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

– То верит, то не верит – замучил уже. Как только жизнь даёт ему пинок под зад, так сразу верит, в остальном – тихоня тихоней. Хоть бы иногда захаживал ко мне в церковь. Все некогда, работа, дела. А сейчас лежишь один-одинёшенек, только мне и нужен. Не отказываться же от тебя. Уж так просишь.

Эдуард притих. Хоть Бог и сказал эту речь про себя, мужчина всё услышал. Его бросило в пот, глаза в очках забегали, пытаясь выскользнуть из орбит. Он вспомнил, как несколько дней назад проходил возле кладбища, в центре которого располагалась небольшая церквушка. Там он в тридцать три года крестился. Изредка наведывался, когда заболевали его родные. Но в тот раз не зашёл, хотя ноги сами тянули его в белое здание с золотыми куполами. Вот незадача. Клубок нитей связал события в одну цепочку, выдавая неприятный для организма Эдуарда результат. Бог с укором посмотрел на мужчину и, подняв указательный палец, хмуро пригрозил ему.

Эдик открыл глаза – то ли от испуга, то ли от неожиданности. Он понял, что ненароком заснул, а сейчас проснулся, выгребаясь из лап Морфея. Шорох прекратился. Может, его и не было? И не было всего того, что он услышал… И только пёс за окном начал как-то странно, поскуливая, лаять. Превозмогая боль, Эдуард, поднявшись с постели, доковылял до окна и выглянул вниз. Улица была пуста. Непонятно, зачем собака начала лаять? И только Библия, купленная год назад на распродаже, оказалась чуть сдвинута на полке. Мужчина, обладающий маниакальным стремлением к порядку, сразу обратил на это внимание. Кто это сделал? Неужели явившийся ему Бог? Тем временем Боль, несколько часов не дававшая ему спать, поутихла…

Всё, приём на сегодня был окончен. Хозяин кабинета встал со своего кресла и поправил неровно висевшую икону. Сейчас именно она почётно располагалась над его головой. Потушив свет, взяв под мышку кожаный портфель, набитый документами, Эдуард или тот, кто сидел в кресле вместо него, устало побрёл к выходу. Завтра на аудиенцию к высокому начальству по плану были записаны Блаженство и Радость…

Не будь тебя…

Не будь тебя, я б не был в этом мире.
Следы свои не оставлял в стихах.
И не играл с прискорбием на лире,
Бродя один в сомнительных мечтах.

Где я сейчас, там пустота б сияла,
И в пустоте отсутствовал Господь.
Меня б ничто тогда не вдохновляло,
Меня никто не смог бы расколоть.

Я был ничей в космическом пространстве,
Аморфным «Я», летающим во мгле,
Мечтающим о неком постоянстве
В земных оковах страстных на Земле.

Но ты решил, и свет пролился в душу,
И я стал «Я», таким же, как и все.
Но знал ты, что однажды я не струшу
Промчаться по нейтральной полосе.

И между молотом и наковальней,
Ты чувствовал, что я найду свой крест.
Живя в своём мирке парадоксальном,
Я буду созидать, пока не надоест.

Куницы

Понять себя – равносильно по сложности понять Бога.
Но человек никогда не сможет понять Всевышнего.
Однако разве это означает, что нужно оставить безуспешные попытки?
Ведь Бог тоже не может иногда понять себя.
Ибо это мы видим по очевидным его ошибкам.

Порывы ветерка, стремительно проносившегося по набережной, хлестали мне по щекам, будто я был в чём-то перед ним виноват. Не сказать, что это было больно, – скорее всего, щекотно. В какой-то момент потоки воздушных масс показались мне прозрачными куницами, бегущими туда, за край бухты, прозванной в народе Толстым мысом. Неизвестно, с какой целью забавные зверьки, размахивая холодными и тёплыми пушистыми хвостиками, хватали на ходу мои размышления и уносили их в дальние норы. Возможно, что там, в своих уютных жилищах, куницы, устроившись поудобнее, с интересом рассматривали мысли одиноко шагающего мужчины, выпучивая свои маленькие глазки.

Беря по одному острые необтёсанные камешки, в которых ещё жили запёкшиеся частички моего «Я», зверьки раскладывали их по цвету. Когда попадался чёрный камешек, хвостатые морщились, понюхав, воротили носики и клали бусинку в картонную коробку с надписью «Какашки».

Если находился жёлтый кусочек, на лицах куниц расплывались улыбки, под стать тому малюсенькому камешку, который они держали в руках. Жёлтый самоцвет куницы аккуратно подносили к лукошку с ёмкой табличкой: «Счастье» и бережно его туда опускали.

Красные камешки, в которых, понятное дело, жили мои эмоции, педантичные пушистики прятали в железный ящичек, напоминающий по виду сейф. Подушечками лап они каждый раз пикали шифр, чтобы хранилище открылось. Завёртывали эмоции в салфеточку и клали на верхнюю полку.

Голубые камешки зверьки не хранили, а сразу выбрасывали в море, чтобы игристые волны подхватывали мои мечты и уносили их подальше от берега. Куницы считали, что именно так и должны сбываться желания – свободно, непринуждённо и красиво.

Разложив меня на составляющие, словно детский конструктор, животные опрометчиво думали, что поняли этот сложный и иногда думающий механизм. Напрасно! Ой, как напрасно! Я и сам, видя воочию все шпунтики и винтики, не понимал порой в себе ничего. Как может работающий со сбоями агрегат иногда выдавать мысли и чувства, от которых захватывает дух? Тот дух, который вселяется в тело временно – не навсегда, а только на короткий период жизни. Он выдаётся человеку по разнарядке с рождением, а затем изымается на девятый день после смерти.

Да, индивид в момент конфискации не понимает, где оставляет своё «Я» – в ржавой, неработающей машине или в летающей, ничего не весящей субстанции. Но на то и существуют загадки мироздания, ответы на которые можно искать вечность…

Вечерело. Я медленной походкой шёл обратно домой, той же дорогой, по набережной. Расклеенные на информационном стенде афиши давно устарели. Даты августа и начала сентября прошли – на носу уже был октябрь.

Пожилой писатель всё ещё продавал за раскладным столиком свои книги. Я купил у него ранее две, с его дарственной надписью, и теперь н?с их в пакете. Мальчик пел по-итальянски под аккомпанемент магнитофона так жалобно и пронзительно, что моё тело осыпали мурашки. Официанты из прибрежных ресторанов скучающе стояли у входа в ожидании очередного посетителя.

Даже вертлявые и шустрые прозрачные куницы замерли, всматриваясь в невысокие горы, кольцом охватывающие бухту. Одиночество, до этого следующее за мной на почтенном расстоянии, ускорило шаг и поравнялось со мной.

Подумалось: «Неужели это всё? Моя сегодняшняя прогулка закончилась?» Но нет! Ещё не пора! Голод, находившийся на всём протяжении выгула где-то внутри, поняв, что его забыли, вылез наружу и помахал мне флажком бургерной.

Человеческое победило философское, и ноги стремительно понесли меня к двойной котлете с булочкой, заправленной майонезом. Картофель фри и «Пепси-Кола» догоняли пузатого хлебобулочного карапузика…

Умиротворение наступило сразу, как только на столе, кроме подноса и пустого картонного стаканчика, ничего не осталось. Счастье, которое помещалось ещё недавно только в двух-трёх запёкшихся камешках, вдруг разродилось и осыпало горой самоцветов моё тленное тело.

«Берите! Берите! Несите, прозрачные зверюшки, мои жёлтые камешки в своё логово! Раскладывайте их по лукошкам, сумочкам и карманам. Я делюсь счастьем, мне не жалко!»

Но куницы куда-то делись. Они исчезли с моего пути, будто их никогда и не было. А мне так хотелось обрадовать хвостатых. Что же мне прикажете, самому сортировать камешки?

Чёрные – к какашкам, жёлтые – к счастью, красные – к эмоциям, а голубые… Так, а голубые где? Их совсем не осталось… Мечты с уничтожением бургера испарились. Как всё же мало надо человеку, чтобы стать счастливым и при этом перестать мечтать…

Что же тогда с философским? Может, оно – лишь прикрытие нашей животной сущности? И на самом деле мы в точности похожи на тех прозрачных куниц, шастающих по набережной в поисках более совершенного сверхразума, чем люди?

Четыре чёрные стены

Четыре чёрные стены
Меня встречали по утрам.
Как будто метка сатаны
Наотмашь била по глазам.

И в этом правильном аду
Я был с собой наедине.
И нёс, не выспавшись, в бреду,
Сплошную ересь в тишине.

Слова, как раненая плоть,
С меня стекали как могли.
И я пытался побороть
Всю черноту моей земли.

Четыре чёрные стены
Смеялись над моей мечтой.
На этом бале сатаны
Я был для них совсем чужой.