Бесконечно далёкой

Подъезд, ступеньки, лифт, квартира. Прихожая, обувь, линолеум. Душ, шкаф, домашняя одежда, жена. Щурившаяся от солнца, целующая в щёку, жена. Её улыбка была настолько сложной, что чтобы понять её, нужно было выучить новый язык. Мой уровень почти дотягивал до А1 – я уже мог улыбнуться в ответ так, чтобы она не обиделась.

Она велела мне подождать, пока разогреет ужин, сварила мне какао, и, сунув кружку в руку, отправила в зал на диван. Это было бы мило и очень приятно, если бы не было такой рутиной. Работа теряет интерес, ответственность становится пунктом в повестке жизни. Уют становится нормой жизни. Любовь становится приятным времяпрепровождением. Дом, не лишённый тепла, только жара, в виде убирающейся и готовящей жены, сытная еда от которой тянет в дремоту. И если повернуться, лёжа на кровати, то будет за что обнять. И если развернуться в другую сторону, найдётся тот, кто обнимет тебя. Вот только, лёжа на набитом животе, невероятно тяжело уснуть. Порой, до тошноты гадко слышать, как всё будет хорошо, из обветренных губ.

Вечер того дня я провёл в прострации. Воткнув пальцы ног в ворс ковра, а в руку – кружку с какао, я провёл в кресле больше часа, даже не включив телевизор. Кожей я чувствовал уют, носом – приятный дым из кружки, ушами – негромкое пение жены из ванной. Я никак не мог выбросить из головы то письмо. Четыре года. Он ждал четыре года, чтобы просто ощутить её тепло! Чтобы просто дотронуться рукой, показать, насколько он живой, показать, как сильно он её желает, окунуться в неё, как в водоём. Что мне тогда помешало пойти в ванную и окунуться в одежде в мыльную воду, и зацеловать хохочущую жену, и, расплескав воду на полу, не вспоминать, забыть о ней на много-много часов, потерянных по крупицам наших сухих жизней?

Это вопрос был третьим, начавший тогда терзать мой разум.

Заглотив в минуту кружку какао, и в пятнадцать минут ужин, я лёг спать с набитым животом и так проворочался с бока на бок до утра, так и не узнав, что такого страшного было в этой мыльной воде.

Моя нынешняя работа мало ассоциировалась со смертью. Разве кто-то мог отозваться: «Скука смертная», только и всего. И уж тем более, я уже куда меньше испытывал радости, как от процесса, так и от результата. Распространённый миф об офисных работниках, играющих в пасьянс, не был бы так распространён, если бы не был так правдив. Разве что теперь все, скучая, прожигают время в соцсетях. Поэтому, когда в офисе возникает какой-то интересный разговор, все переключают внимание на собеседников.

– А я говорю, что не стоит лезть целоваться с девушкой на первых свиданиях, – нависал над столом парень с белой рубашкой в линейку, и его галстук качался над кружкой с кофе секретарши, – его намерения итак понятны. Никто не станет девушку танцевать, если она просто интересна, как личность.

– Ты абсолютно не понимаешь женский характер, – отзывалась секретарша, метая грозные от кофе взгляды. – Думаешь, у женщин не бывает друзей? Да, ты знаешь, сколько я видела геев на той неделе? А женатых мужчин? А родственников?

– Нет, нет, нет, ты переводишь тему, – оборонялся парень, – мы начали говорить о моём брате, который клеится к очередной девчонке. Я-то знаю своего брата, и что ему нужно!

– А вдруг у него ранимая романтическая душа, которую он тебе никогда не показывал? – сцепила руки в замок, и повернула голову на бок секретарша.

– Ага, в тайне от меня коллекционирует бабочек и занимается балетом. Я уже помочь хочу. Говорю, пока девчонка тебя оценивает, пока она не влюбилась, не лезь с поцелуями. Тонкая ниточка слюней между зубов, запах волнения изо рта, желтизна зубов перестают замечаться, когда она наденет розовые очки.

Сидевшая рядом со мной женщина, неодобрительно сжав губы, покачала головой.

– Боже мой, какие глупости ты говоришь! – воскликнула секретарша, так напугав линейно-рубашечного, что он всё-таки макнул галстук в кружку, когда отстранялся. – Послушай, у меня есть подруга, которая спала с наркоманом, пока у него гнили ноги от «крокодила», только из-за его красивых глаз. Думаешь, если бы ты не стал выдирать волосы из носа, твоя за тебя бы не вышла?

Галстук призадумался.

Сидевшая рядом со мной женщина, подняв брови, взглянула на говоривших, и вновь покачала головой.

– Девушкам нужны интересные! Творческие, цельные личности! Люди, с которыми интересно, – так напористо говорила секретарша, что я призадумался о влиянии кофе на её эмоциональное состояние. Когда начальник просит чашечку для себя или для партнёров, клиентов или гостей, она всегда готовит кружку и себе тоже.

– Знаю я таких, – недобро отзывался парень. – Мне нужен творческий, эмоциональный, понимающий и сильный парень. Расскажи такой, что бьёшься головой об стену в процессе написания стихов, и стираешь кулаки о стену. Расскажи ей, что видишь в её глазах страх, который готов выбить хуком справа, и она мигом изменит свои взгляды.

– Вечно ты драматизируешь!

Каждый день я слышал что-то подобное. Споры, рассуждения, ругань, будто людям больше нечем было заняться. Впрочем, я не виню их. Они всего лишь люди, жующие и заблуждающиеся, как и все мы. Мы не можем протянуть тысячи рук к тому, что нам хочется. И тысячи рук, желая, не потянутся к нам. Нам успеть, хотя бы, обсудить все интересующие нас вещи, не об изменениях речь. Человек лишь дешёвый инструмент с китайского рынка, который могут взять попользоваться в аренду, но никогда не покупают, как старую собаку из питомника. Хотя, по большому счёту, это и не важно. Важно лишь видеть другие печальные глаза из клетки напротив.

Когда-то я обращал внимание на совершенно другие элементы своей работы. Я метеоролог, и наблюдаю за изменениями в атмосфере. Собираю данные с датчиков на метеостанциях, спутниках. Звучит красиво, но на деле, я просто вбиваю данные в таблицы и рассчитываю их по формулам. Не знаю, может у меня за несколько лет на одном месте пропало всякое желание изучать и радоваться очередным перьевым облакам и аномально сильному ветру. Пока я рвался и был занят всецело своей работой, пока у меня было желание получить повышение, чтобы составлять прогнозы и отправлять отчёты для новостей погоды, я считал свою работу интересной. Но когда передо мной вырос другой человек, получивший эту должность, я как-то скис, перестал интересоваться подробностями. Если от одного дела ты отвлекаешься на другие, быстро теряешь интерес. Становится как-то пусто, и хочется считать, что итак сойдёт. У меня слишком большой опыт, чтобы совершать ошибки. Так зачем перенапрягаться?

Если создать на рабочем столе ноутбука папку «Законченное» и закинуть туда все фото с путешествиями, все фото в отношениях, приключениями с друзьями, покинувшими тебя, коллегами с прошлых работ, армейскими сослуживцами, умершими или сбежавшими домашними животными, словом, всё, что отжило и пережило вашу близость, что останется в итоге? Если подумать над этим хорошенько и основательно, ответ найдётся. Что ещё остаётся в твоей жизни? Если думать над этим долго, пока не погаснет монитор, ответ найдётся.

– Я вот уже минуту перед тобой стою, а ты вообще не реагируешь, – улыбался внезапно выросший передо мной начальник. Я оглянулся, и увидел, что все служащие заняли свои рабочие места, и искоса поглядывают на меня, изображая возбуждённое сосредоточение на работе. Тупыми растерянными глазами я смотрел на своего начальника, поглядывающего на мой телефон на столе, и не знал, какую придумать отговорку.

– Давай так, – сказал он. – Оставим это в стороне. Сегодня можешь уйти пораньше. Минут через десять начинается обед, и с него можешь не возвращаться. Сегодня, разумеется, – прыснул начальник и с задором ударил кулаком по столу. – Мне нужен бодрый внимательный работник. А с твоими синяками под глазами, проку не будет. Так что, иди, отсыпайся, но помни: всё должно быть сдано в сроки.

Так я и оказался в парке. В парке и в сомнениях. В рубашке и туфлях под обеденным пеклом. Мне пришлось спрятаться под деревом, чтобы не получить солнечный удар. При обычном рабочем графике забываешь, каким бывает солнце в зените.

Мой хороший начальник отпустил меня домой. Не наорал, не заставил писать объяснительную, не загрузил работой. Он понимающе отнёсся к тому, чего не понимал я.

Моя хорошая жена поцелует меня по прибытии домой, поинтересуется моим днём, моими заботами.

Моё хорошее положение, без двух месяцев своя квартира, беззаботная жизнь не должны чем-то обременять меня, напротив, всё вышеперечисленное – блага, которыми обладает не каждый. Но почему-то разум мой занимали совсем иные, не совсем сформированные, как выкидыши, мысли.

В рубашке, галстуке и брюках я присел под деревом и достал из портфеля стопку графиков, данные из которых я должен был сегодня перенести в отчёт. Мой хороший начальник отпустил меня домой, и я не хотел подводить его со сдачей отчётом. Я даже чувствовал стыд перед ним. Всё опять сводится к тому, что я стыжусь своих мыслей.

Мне не нужно домой. Только не сейчас. Сейчас, если я попаду туда, я буду метаться из стороны в сторону, и разводить руками. Я не смогу потеряться в этой огромной двухкомнатной квартире, я буду вынужден чем-то заниматься на глазах у жены. Ей проще, она привыкла работать удалённо. Я же всегда очень ясно чувствовал бессилие свободы. В этом парке я никого не смогу смутить своим присутствием.

Вооружившись карандашом, я стал отмечать критические точки и помечать стрелками и подписями, что и в какую формулу мне нужно будет подставлять, затем на обратной стороне листов эти формулы стал рассчитывать. Мне было стыдно за свою лень, за свою несобранность на рабочем месте, и я хотел завтра быстрее выполнить работу. Ответственность не просто была требованием к моей работе, она достаточно глубоко въелась и стала частью меня.

Проведя около получаса в решениях уравнений, я на время отвлёкся, закрепил очки в волосах и посмотрел на мир вокруг себя. Я сидел в огромном парке с озером посредине под деревом, хотя в двадцати метрах от меня стояла скамейка. На лавочке никто не сидел, и никто из присутствующих в парке не обращал на меня внимания. Гуляющие парочки, бегающие дети, лавочки, деревья и гусеница на туфле – все они прекрасно справлялись без меня. И живут и радуются. Счастливые люди, играющие в бадминтон. Счастливые люди, выгуливающие собак. У них это хорошо получается.

Двухлетняя девочка, старательно вышагивая, несла мне свою лопатку. Заметив её, я не смог не улыбнуться. Её мама, молодая красивая женщина, не взглянула на меня косо, но взяла дочку на руки, и отнесла от меня подальше. Но, спустя минуту, я снова вижу, как девочка, розовощёкая и жизнерадостная, топает ко мне с заинтересованным лицом уже с другого направления, и улыбнулся сильнее. Я давно заметил, что дети меня любят. И я люблю детей. Жаль, что в мире всё не может быть так просто: просто люби и всё будет хорошо. Тем, кто не сумели любить, чтобы не было скучно, пришлось придумывать что-то ещё.

Взяв на руки малышку, женщина как будто хотела улыбнуться мне, как будто хотела что-то сказать, но я посмотрел ей в глаза, и положил свою правую руку поверх листов. Увидев кольцо, она всё же улыбнулась и унесла ребёнка куда-то на ту сторону аллеи – я даже какое-то время смотрел им вслед. Счастливые люди, они всё понимают, знают, что им нужно для их счастья, они легко принимают отказы, и пробуют, и пробуют, и пробуют, не упуская шансов. У меня так не получалось. Нововведение для меня – это попробовать чечевицу.

– Может, мне и самому следовало бы завести ребёнка? – спрашивал я себя. – Может, мне следовало пофлиртовать с этой женщиной? Может, мне следовало ещё раз сходить на то кладбище или хотя бы послушать песни Король и шут? Ещё вопросы в копилку.

Раздумывая над всем этим, я продолжал считать, машинально, бессознательно, отточенными движениями мысли врезаясь в листы. Я сидел под тем деревом, пока не закончил свою работу за сегодня. Мне оставалось только внести результаты в пару десятков граф и перепечатать три абзаца текста. Остановившись, я удивился: в стенах офиса я вряд ли выполнил к этому времени хотя бы половину работы. Добавив к вопросам, крутящимся в голове, ещё и этот, я поднялся с травы, попытался отряхнуть въевшиеся зелёные пятна с брюк, и отправился дальше, по изъеденным молью тропам к сундуку, внезапно выросшему на моём пути.

Дом – не то место, которое я должен был посетить. Быт – не тот образ жизни, к которому мне следовало вернуться. Свобода – та возможность хотя бы на время отвлечься и отречься от всего, что тебе было приятно и свойственно, несмотря на сложившийся порядок вещей, пугала меня. Лучше, выделять на такие вещи время заранее.

Я вновь отправился на кладбище, уже с конкретной целью, не окрашенной конкретикой. Но я отправился туда не к мёртвым, а к живым людям. Не обращая внимания на яркий солнечный день, на цветущие вдоль могил цветы, я приблизился к небольшому бетонному зданию, к каморке сторожа и уборщика кладбища.

Я узнал её. Узнал некогда осыпавшуюся краской деревянную дверь, узнал некогда расшатанную ржавую щеколду, на месте которой теперь была блестящая новая, узнал скрипучие половицы крыльца, не издавшие ни звука, пока я переминался с ноги на ногу. Я тихонько постучал в дверь, и казалось меня никто не услышал. Даже когда я постучал в стекло, мне открыли не сразу. Тот, невидимый из-за прокопченного стекла человек внутри, приблизился к раме, и стал изучать моё лицо, будто мог его разглядеть. Я приветливо помахал рукой, и лицо отстранилось. На двери щёлкнула щеколда.

Из открытой двери выглянул высокий толстый мужчина, с жёсткой щетиной и озадаченным лицом. Он был одет в простую, рабочую, мешковатую одежду, коротко подстриженные чёрные волосы топорщились, вырастая из носа и ушей. Так кстати в руках мужчина держал пинцет.

– Здравствуйте, – низким голосом сказал он, – что Вы хотели? Вы потерялись на кладбище? Выход вон в той стороне.

– Нет, я не потерялся, – замялся я, хоть и прокручивал в голове произносимые слова заранее. – Я, д-д-даже не знаю, к-к-как сказать… Я к-к-когда-то работал здесь, о-о-охранником. И вот… хотел посмотреть, как здесь всё изменилось.

Мужчина настороженно нахмурился и спросил:

– А Вы знаете Рому?

– Когда я уходил, какой-то Рома устраивался сюда. Т-т-такой, с длинными волосами и бородой.

Великан расплылся в улыбке и протянул мне руку.

– Вы знаете Рому. Проходите внутрь, пожалуйста.

Оказавшись внутри, я растерялся – настолько сильно здесь всё изменилось. Досок, инструментов, гвоздей в банках, сваленных в кучу больше не было. Беспорядка, грязных стен, трухлявого дивана не было тоже. Одну стену украшали полки с коробками, из которых торчали искусственные цветы, ленты или венки, также там стояли разные резные поделки из дерева, а на полу большие коробки с декоративными камнями. У другой стены так и осталась мойка, микроволновка и шкаф с посудой, только всё было вымыто, у третьей – кровать-сетка с тапочками, кроссовками и гантелями под ней. Стол с документацией перед окном, две лампочки вместо одной, радиатор посреди каморки, подключённый не через брошенный под ногами удлинитель, а напрямую от новой розетки у кровати. Просторное яркое обжитое среди неживых помещение – таким я его никогда не знал, и не ожидал увидеть.

– Тут стало всё н-н-намного лучше, – заявил я, осматриваясь. – Раньше тут было очень грязно.

– Это всё я тут убирал, – похвастался великан, и только сейчас я заметил, что его левый глаз смотрит в сторону. – Рома покупал мне краску, и менял провода, а я окнам новые рамы делал, и дверь, и крыльцо, и замок. Вы садитесь, а я сейчас чай сделаю.

Мне не хотелось отказываться, в помещении было холодно, не просто прохладно. Я поёжился, садясь на стул.