Последний волк

Первыми звуками, которые услышал Шарик, был скулеж его братьев и сестер, но потом снаружи, из неведомого, стали доноситься, чем дальше, тем чаще, разные голоса, высокие и низкие, визгливые и хриплые, ласковые и сердитые. Шарик не мог понять, кому принадлежат эти голоса, но по тому, как напряженно замирала мать, чувствовал, что ничего хорошего от этих голосов ждать не приходится. Они очень боялись этих неизвестных голосов и, когда мать уходила в поисках еды, укладывались на пальто, прижавшись друг к другу, и старались не двигаться и не шуметь до самого ее возвращения.

Как-то раз, когда они уже подросли и могли даже чуть подпрыгивать, гоняясь друг за другом по огромному пространству подполья, извне донесся приближающийся звук разговора.

– Да здесь она обитает, точно говорю, – убежденно говорил один, заискивающе, – ощенилась, наверно. Вот и полчаса назад, не боле, кудай-то скользнула.

– Ты, думаю, понимаешь, что приблудные собаки мне здесь совершенно ни к чему. У меня дети маленькие, еще испугает или, не дай Бог, искусает, – отвечал второй, веско.

– Это мы враз спроворим. Щас соседа кликну, оформим все лучшим манером.

Вскорости у лаза началось шебуршенье, какие-то странные лапы без пальцев и когтей оторвали доски, расширяя проход, и в образовавшейся дыре показалось голова, равномерно, за исключением глазниц, узкого лба и носа, покрытая редкими короткими волосами.

– Ну и вонища! – радостно воскликнула голова, раздвинув рот в хищном оскале желтых зубов. – Чую, тута они. Давай мешок, – крикнул он кому-то за своей спиной.

Все щенки по привычке сгрудились на старом пальто, дрожа и тоненько поскуливая. Лишь Шарик забился в промежуток между фундаментом печи и одной из труб и затаился.

Вскоре огромное существо со странным, не как у собаки, положением лап протиснулось к центру подполья и, наткнувшись на кучу щенков, стало радостно запихивать их по одному в мешок рукой, одетой в брезентовую голицу. Щенки даже не пытались убежать и покорно ждали своей очереди.

– Ты смотри, целых семь, – сообщил мужичок кому-то на улице, – щас еще пошарю.

Но он просто застыл на минуту, вслушиваясь в темноту подполья, затем удовлетворенно хмыкнул: «Все, голубчики,» – и стал пятиться к выходу.

– Во какие, – хвастал на улице мужичок, – маленькие-маленькие, а зубы уже прорезались, они у них вострые, рукавицу бы не нацепил – враз покусали. Хозяин, пару дощечек бы, дыру заделать. Вот и ладушки, – приговаривал он, прилаживая оторванные доски, – сейчас еще забор весь прошерстим на предмет дырок и – все, никаких забот знать не будете. На бутылочку бы, хозяин.

Два дня мать выла, бегая вокруг забора, потом видно смирилась и пропала навсегда из жизни Шарика. А тот коричневым дрожащим от страха и голода комочком лежал на старом пальто, все громче поскуливая.

Новые голоса, объявившиеся возле его пристанища, были высокими и звонкими. Их было три.

– Точно говорю, здесь были. Сторож из правления под баню лазил, мне Рыжый рассказывал. Целый мешок выволок, они там просто клубком копошились. И унес куда-то, – захлебываясь говорил один голос.

– Куда? – Почему-то шепотом спросил другой.

– Не знаю. Пропил, наверно. Мама как-то говорила, что он все пропивает.

– А как щенков можно пить?

– Подрастешь – поймешь, – недовольно ответил первый голос.

– Послушайте, там кто-то плачет, – встрял третий, более мягкий.

– Помолчите, – прикрикнул первый, – точно! Наверно, одного не нашли.

– Давайте ему молочка принесем, – предложил третий голос.

– Это ты хорошо придумала, только надо тихо, чтобы мама не заметила, а то расскажет папе и – тю-тю щенок.

Неделю они носили Шарику молоко в блюдце и кусочки колбасы, потом осмелели, выломали нижнюю доску и Шарик впервые увидел своих освободителей. Перед ним в радостном ожидании стояли: Мальчик, лет двенадцати, худой, с короткой светлой прической и светлыми глазами; Девочка, лет десяти, но ростом почти с Мальчика, с убранными в пучок волосами, похожими на скрученную золотую проволоку, и карими глазами и Карапуз, лет пяти-шести, еще с детской полноватостью рук и ног, с торчащими во все стороны желтыми кудрями, отсвечивающими на солнце рыжеватым, и с широко открытыми в мир голубыми глазами. Все они были одеты в футболки, шорты и кроссовки, только у Карапуза на ногах были еще белые носочки с тонкими красной и синей полосками, но и помимо одежды что-то общее читалось в их облике.

– Какой хорошенький, – сказал Карапуз, восхищенно разглядывая щенка, – давайте играть.

– Давайте, но только после страшной клятвы, что никому и никогда, – предложил Мальчик.

Первым проболтался Карапуз. Уже на следующий вечер, разомлев от горячего чая с вареньем, он принялся рассказывать родителям, какой, по рассказам, у соседей хороший щенок, и красивый, и умный, нос пуговкой, шкурка колечками, мягкая-мягкая, а как прыгает – описаться можно от уморы.

На следующее утро родители накрыли детей за игрой со щенком.

– Ясно, – сказал Папа, – несите на солнечную веранду.

– Надеюсь, ты не собираешься заводить собаку в доме, по крайней мере, такую? – спросила Мама, пока они с Папой шли к дому.

– Конечно нет, дорогая, – ответил Папа, – но сейчас лето, пусть дети поиграют. Известно, что общение с животными детям полезно, – веско добавил он.

– Но надо сделать все анализы и прививки, – стала сдавать позиции Мама.

– Это непременно.

На следующее утро Папа лично отправился со щенком в ветлечебницу, располагавшуюся в соседнем поселке в старом покосившемся здании, с одним единственным ветеринаром на все случаи жизни.

– Первичный визит? – привычно спросил Ветеринар и, увидев утверждающий кивок Папы, пододвинул к себе новый формуляр.

– Так-с, – сказал он, пощупав лапы и живот щенка, заглянув в пасть и помотав голову щенка из стороны в сторону, крепко схватив его за нос, – запишем: щенок… Как, кстати, кличка?

Папа посмотрел на коричневый мохнатый клубок у своих ног и, чуть подумав, ответил: «Шарик, наверно. Мать его о первой букве ничего не говорила», – попробовал пошутить он.

– Значит так, – продолжал Ветеринар, – пес Шарик, мужеского, то бишь кобелиного полу. Порода – дворянская, – он еще раз осмотрел щенка и добавил, – смесь пуделя и спаниеля с вероятной примесью терьера, – и после еще одной паузы, – ирландского. Сорок – сорок пять дней от роду. Щенок здоров, бодр и весел. Хорошая получится собака, добрая и ласковая, с другой стороны, выносливая и смелая. Равно пригодная для содержания в городской квартире и на благоустроенной природе типа дачи. Вы где его содержать собираетесь? – неожиданно спросил он.

Папа смутился.

– На э-э-э благоустроенной природе, – ответил он, ужасаясь сам себе.

– Очень хорошо! Побольше движения! Дети есть?

– Да, трое, – ответил обескураженный натиском Папа.

– Очень хорошо! Для детей, вы меня понимаете. Так-с, хвост купировать не будем, – продолжал Ветеринар, приподняв у Шарика хвост и покрутив его из стороны в сторону, – все равно поздно, да и для дворянской породы как бы ни к чему. Лечить тоже не будем, не от чего. Прививки сделаем. Вы ведь для этого сюда приехали, – неожиданно спросил Ветеринар.

– Да-с, – ответил Папа и от своего ответа совсем смешался.

Следующие десять недель были, наверное, самыми счастливыми в жизни Шарика. Его допустили в большой, теплый дом, где он обследовал все уголки, а спать ложился в детской, отдавая предпочтение Карапузу, и часто Мама, заходившая перед сном к детям все проверить и поправить постоянно сбивающиеся одеяла, заставала Шарика спящим в объятиях Карапуза. Кормили без изысков, обрезками с кухни, но какие это были обрезки! Более того, Папа, совершив маленькое насилие над собой, заехал в аптеку и купил всяческие витамины и препараты по совету Ветеринара и теперь заботой Мамы было следить, чтобы дети не перекормили Шарика таблетками. Но лучше всего были игры! Дети не давали ему ни минуты покоя, таская по участку, кидая палки и мячик, предлагая побегать наперегонки. Он быстро набирал силу и последовательно начал обгонять всех, но только на коротких дистанциях, на длинных, до конца поселка, не хватало выносливости и Мальчик прибегал первым, картинно вскинув руки.

Второй после исчезновения братьев и сестер несчастливый день в жизни Шарика начался привычно, но вскоре он заметил какую-то необычную суету: Мама перебирала детские вещи, упаковывая часть из них в сумки, Папа закрыл ставни на доме, бане и других строениях, собрал разбросанные по всему участку садовые инструменты, снял гамак и качели, закрыл тентом небольшой бассейн, в котором Шарик так полюбил купаться. Дети тоже заразились родительской деятельностью, бегали по участку с лопатами и граблями, мешаясь друг другу, Карапуз выгребал из всех углов свои книжки с раскрашенными крупными картинками и подсовывал их Маме, Мальчик, ругаясь, («Нельзя позволять им общаться с местными», – думала при этом Мама) искал какой-то диск с любимыми записями, Девочка аккуратно укладывала в сумку тетрадки со школьными заданиями на лето. Шарик тоже трудился, как мог, что-то находил, но больше путался под ногами. Вот уже все вещи загрузили в большую машину Папы и она заурчала, подрагивая.

– Что, дети, кончилось лето?! Завтра в школу! – воскликнул Папа и пошел запирать дом.

– А мы Шарикину плошку забыли, – закричал Карапуз.

– Мы не забыли, мы специально оставили, – успокоил его Папа, – Шарик будет здесь нас ждать, ему здесь хорошо. Вот мы ему тут, у крыльца, плошечку поставим.

– Не поедем без Шарика, – вразнобой закричали дети.