Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Огнем и мечом
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Письмо к гетману! – кричал старый казак.
– Откуда вы?
– Мы – чигиринцы. День и ночь с письмом идем. Вот оно!
Хмельницкий взял письмо из рук казака и начал читать. Лицо его вдруг изменилось, и, прервав чтение, он произнес громким голосом:
– Панове атаманы! Великий гетман высылает на нас с войском сына своего Стефана. Война!
В избе поднялся страшный шум: неизвестно – радости или ужаса. Хмельницкий вышел на середину избы, подбоченился, глаза его метали искры, а голос звучал грозно и повелительно:
– Куренные, по куреням! Выстрелить из пушек на башне! Разбить бочки с водкой! Завтра чуть свет в поход!
С этой минуты в Сечи прекращались и общая рада, и совещания атаманов, и сеймы, и влияние товарищества. Хмельницкий принимал в руки неограниченную власть. За минуту перед этим, опасаясь, что разъяренное товарищество не выслушает его голоса, он должен был хитростью спасать пленника и хитростью же сгубить нежелательных ему людей. Теперь же он был господином жизни и смерти всех. Так, впрочем, бывало всегда. До похода и после него, хотя бы даже гетман был уже выбран, толпа все-таки навязывала кошевому и атаманам свою волю, противиться которой было небезопасно. Но как только протрубили «в поход», – все товарищество превращалось в войско, подчиненное военной дисциплине, куренные – в офицеров, а гетман – в вождя-диктатора.
Вот почему, услышав приказ Хмельницкого, атаманы немедленно направились к своим куренным. Совещание было окончено.
Спустя некоторое время выстрелы в воротах, ведущих из предместья Гассан-паши на майдан, потрясли стены радной избы и мрачным эхом отдались по всему Чертомелику, возвещая войну. Ими же начиналась и новая эпоха в истории двух народов, но об этом не знали ни пьяные низовцы, ни сам запорожский гетман.
XII
Хмельницкий со Скшетуским пошли ночевать к кошевому, а с ними и Тугай-бей, которому было слишком поздно возвращаться на Базавлук. Дикий бей обращался с наместником не как с невольником, а как с пленником, за которого мог получить богатый выкуп, и выказывал ему больше почтения, чем казакам, так как в свое время видел его в ханском дворце в качестве княжеского посла. Увидев это, кошевой пригласил Скшетуского в свою избу и тоже переменил с ним обращение. Старый атаман был душой и телом предан Хмельницкому, который завоевал его расположение и всецело овладел им; он заметил, что Хмельницкий во время рады был заинтересован в спасении пленника, но удивился еще больше, когда Хмельницкий, едва успев войти в хату, обратился к Тугай-бею с вопросом:
– Послушай, Тугай-бей, сколько ты думаешь взять выкупу за этого пленника?
Тугай-бей посмотрел на Скшетуского и сказал:
– Ты говорил, что это знатный человек, а я знаю, что это посол страшного князя, а князь любит своих! Бисмиллах! Один заплатит и другой заплатит – всего… – Тугай-бей задумался… – две тысячи талеров.
Хмельницкий ответил:
– Я дам тебе эти две тысячи!
Татарин помолчал несколько минут. Его раскосые глаза, казалось, хотели пронизать Хмельницкого насквозь.
– Ты дашь три! – сказал он.
– Зачем мне давать три, если ты сам требуешь две.
– Если ты хочешь иметь его, значит, он тебе нужен, а если он тебе нужен, то ты дашь три.
– Он спас мне жизнь!
– Алла! Это стоит еще тысячу!
Тут Скшетуский вмешался в торг.
– Тугай-бей! – сказал он с гневом. – Я не могу обещать тебе княжеской казны, но сам дам тебе три тысячи, хотя бы мне пришлось разориться. У меня есть почти столько на сбережении у князя и, кроме того, большая деревня. Этого хватит. А гетману я не хочу быть обязанным жизнью и свободой.
– А откуда ты знаешь, что я хочу с тобой сделать? – спросил Хмельницкий. И, обратившись к Тугай-бею, сказал:
– Начнется война. Ты пошлешь к князю гонца, но прежде чем он вернется, в Днепре утечет много воды, а я завтра сам отвезу тебе деньги в Базавлук.
– Дай четыре, тогда я не буду говорить с ляхом, – нетерпеливо ответил Тугай.
– Дам и четыре, только дай слово!
– Пан гетман, – сказал кошевой, – если хочешь, я сейчас же дам тебе деньги. У меня тут под стеной, может, и больше.
– Завтра отвезешь их в Базавлук, – сказал Хмельницкий.
Тугай-бей потянулся и зевнул.
– Спать хочется, – сказал он. – Завтра на рассвете надо ехать в Базавлук. Где мне лечь?
Кошевой указал ему на кучу овчин у стены.
Татарин бросился на них. Через несколько минут он захрапел, как лошадь.
Хмельницкий прошелся несколько раз по узкой избе и сказал:
– Сон бежит от глаз. Не усну. Дай мне чего-нибудь напиться, пан кошевой.
– Водки или вина?
– Водки. Не усну…
– На небе уж светает, – сказал кошевой.
– Поздно. Иди и ты спать, старый друг. Выпей и иди!
– За славу и счастье!
– За счастье!
Кошевой обтер рукавом губы, потом подал руку Хмельницкому и, отойдя в другой конец избы, весь почти зарылся в овчины, так как от старости мерз. Вскоре его храп завторил храпу Тугай-бея.
Хмельницкий сидел за столом, погруженный в молчание.
Вдруг он очнулся и, посмотрев на Скшетуского, сказал:
– Ты свободен, пан наместник!
– Благодарю тебя, мосци-гетман запорожский, хотя не скрою, что я предпочел бы кому-нибудь другому быть обязанным свободой.
– Тогда не благодари. Ты спас мне жизнь – я отплатил тебе тем же! Теперь мы квиты. Но должен тебе сказать, что не отпущу тебя, пока ты не дашь рыцарское слово, что, вернувшись, ничего не скажешь ни о наших приготовлениях, ни о силах, ни о чем, что ты здесь видел в Сечи.
– Вижу, что ты только подразнил меня свободой, – такого слова я тебе не дам, давая его, я поступил бы как изменник.
