Потоп. Огнем и мечом. Книга 2

– Удивительно, однако, какой злой человек! – заметил маленький рыцарь. – Ведь не хвалясь скажу, что совсем недавно мы вдвоем с Ганхофом спасли ему жизнь.

– А я сперва у его отца, а теперь вот у него уже тридцать пять лет служу! – сказал Станкевич.

– Страшный человек! – прибавил Станислав Скшетуский.

– Так вот такому лучше в пасть не лезть! – решил Заглоба. – Ну его к дьяволу! Не будем мы ввязываться в бой с ним, зато имения, которые встретятся нам по дороге, accurate[60 - Исправно (лат.).] ему разорим. Идемте к витебскому воеводе, чтобы защита у нас была и господин над нами, а по дороге будем брать, что удастся, из кладовых, конюшен, хлевов, амбаров и погребов. Очень мне это улыбается, и уж будьте уверены, тут я никому не дам опередить себя. Денег в имениях раздобудем – так тоже с собой прихватим. Чем богаче мы будем, когда явимся к витебскому воеводе, тем ласковей он нас примет.

– Он и без того нас ласково примет, – возразил Оскерко. – Однако дельный это совет – идти к нему, лучше сейчас ничего не придумаешь.

– Все мы отдадим за это свои голоса, – прибавил Станкевич.

– Святая правда! – воскликнул пан Михал. – Стало быть, к воеводе витебскому! Пусть же будет он тем вождем, о котором мы просили Бога.

– Аминь! – сказали остальные.

Некоторое время рыцари ехали в молчании, наконец пан Михал заерзал в своем седле.

– А не потрепать ли нам где-нибудь по дороге шведов? – спросил он наконец, глядя на своих товарищей.

– Мой совет такой: встретится случай, так почему же не потрепать? – ответил Станкевич. – Радзивилл, наверно, внушил шведам, что у него вся Литва под пятой и что все охотно предают Яна Казимира, так пусть же выйдет наружу, что это неправда.

– Верно! – воскликнул Мирский. – Попадется по дороге какой-нибудь отряд – растоптать его. Я согласен и с тем, что на самого князя нападать не следует, не выдержим мы. Великий это воитель! Но, не ввязываясь в бой, стоило бы дня два повертеться около Кейдан.

– Чтобы разорить его имения? – спросил Заглоба.

– Нет! Чтобы людей собрать побольше. К нам примкнет моя хоругвь и пана Станкевича. А если они обе уже разбиты, что весьма возможно, так и тогда солдаты поодиночке будут приставать к нам. Да и из шляхты тоже кое-кто присоединится. Больше людей приведем к пану Сапеге, и ему легче будет что-нибудь предпринять.

Расчет и в самом деле был правильный, и первым доказательством тому могли послужить драгуны пана Роха, которые все, за исключением его самого, без колебаний перешли к пану Михалу. В рядах радзивилловских войск таких людей могло найтись немало. Можно было к тому же надеяться, что при первом ударе по шведам в Жмуди вспыхнет всеобщее восстание.

Володыёвский решил поэтому двинуться в ночь по направлению к Поневежу, в окрестностях Упиты привлечь еще в хоругвь лауданцев, сколько удастся, а затем углубиться в Роговскую пущу, куда, как он предполагал, будут скрываться остатки разбитых Радзивиллом хоругвей. А пока он остановился на отдых на берегу реки Лавечи, чтобы дать подкрепиться людям и покормить лошадей.

Там они простояли до самой ночи, выглядывая из зарослей орешника на дорогу, по которой тянулись все новые и новые толпы крестьян, бежавших в леса от нашествия шведов.

Солдаты, которых Володыёвский время от времени посылал на дорогу, приводили к нему отдельных крестьян, но разузнать от них о шведах удалось не много.

Перепуганные насмерть крестьяне твердили только, что шведы вот-вот придут, но объяснить что-нибудь толком не могли.

Когда совсем стемнело, Володыёвский приказал садиться по коням, но не успели люди тронуться в путь, как до слуха их долетел довольно явственный колокольный звон.

– В чем дело? – спросил Заглоба. – К вечерне слишком поздно.

Володыёвский минуту напряженно прислушивался.

– Это набат! – сказал он.

Затем поехал вдоль шеренги.

– Не знает ли кто из вас, – спросил он у солдат, – что за деревня или городок в той стороне?

– Клеваны, пан полковник! – ответил один из Гостевичей. – Мы туда поташ возим.

– Вы слышите звон?

– Слышим! Что-то там стряслось!

Пан Михал кивнул трубачу, и вскоре тихий звук рожка раздался в темных зарослях. Хоругвь тронулась вперед.

Глаза всех были устремлены туда, откуда все громче доносился набат, и недаром люди глядели в темноту: вскоре на горизонте блеснул красный свет и стал разгораться с каждой минутой.

– Зарево! – пробежал шепот по рядам.

Пан Михал наклонился к Скшетускому.

– Шведы! – сказал он.

– Попытаем! – ответил пан Ян.

– Странно мне только, что жгут.

– Наверно, шляхта дала отпор или мужики поднялись, коль они на костел напали.

– Что ж, посмотрим! – сказал пан Михал.

И засопел с удовлетворением.

Но тут к нему подъехал Заглоба:

– Пан Михал!

– Что?

– Я уж вижу, пахнет тебе шведское мясо. Верно, бой будет, а?

– Как Бог даст, как Бог даст!

– А кто будет пленника стеречь?

– Какого пленника?

– Ну не меня же, Ковальского. Видишь ли, пан Михал, это очень важно, чтобы он не убежал. Не забудь, что гетман ничего про нас не знает и ни от кого не дознается, если только ему Ковальский не донесет. Надо верным людям приказать стеречь его, – ведь во время боя легко дать деру, тем более что он и на хитрости может пуститься.

– На хитрости он так же способен, как та телега, на которой он сидит. Но ты прав, надо около него кого-нибудь оставить. А не хочешь ли ты это время постеречь его?

– Гм… Жаль бой пропускать! А впрочем, ночью при огне я почти ничего не вижу. Кабы днем надо было драться, ты бы меня ни за что не уговорил. Но коль скоро publicum bonum[61 - Общее благо (лат.).] этого требует, быть по сему!

– Ладно. Я тебе в помощь человек пять оставлю, а вздумает бежать, пустите ему пулю в лоб.

– Не бойся, он у меня шелковым станет! А зарево-то все разгорается. Где мне с Ковальским остановиться?