По законам тайги

…За Папой пришли под утро. Рома поначалу начал, как всегда, будить весь дом, весело прыгая и лая, но потом притих, увидев незнакомых людей с какими-то белёсыми, ничего не выражающими лицами. Дети не хотели просыпаться так рано, а Мама стояла и плакала, когда Папа, растеряно улыбнувшись, ушел… навсегда. Потом забрали и Маму, а когда пришли за детьми, Витя с псом успели сбежать…

Они бежали без оглядки, прятались, скрывались от милиции, питались тем, что могли раздобыть, спали в обнимку в сырых, грязных подворотнях, а когда наступали минуты, и мальчишка, отчаявшись вконец, плакал от обиды и тягостного страха перед неизвестностью, Рома прижимался к нему и тяжело вздыхал. Что было потом?.. Потом они сумели выжить и уцелеть, когда началась война, и все эти годы скитаний и горестей они не разлучались ни на мгновение, хранили в сердцах искреннюю любовь, верность и дружбу…

…Виктор положил на стол фотографию, словно прямоугольный пожелтевший кусочек счастья, что когда-то был в его жизни. Папа с Мамой сгинули навсегда в сибирских лагерях, брата и сестренку он всё же отыскал спустя годы. А Рома?.. Он был рядом многие годы, был рядом до последнего вздоха и умер у него на руках, все же успев лизнуть его в щеку, словно сказал последнее «прощай».

Виктор, став капитаном дальнего плавания, всю свою жизнь бороздил моря и океаны, храня в сердце память о друге, самом лучшем друге на свете, благодаря которому он выжил в этом жестоком мире, где все-таки, несмотря ни на что, есть место верности, дружбе и искренней любви.

    2019 г.

ЕГОРША

…Егорша появился в доме Натальи по воле судьбы, будто указавшей перстом провидения крохотному щенку, продрогшему и промокшему под проливным дождем, найти и свернуться в бублик у дверей дома, где жило отзывчивое сердце.

Наталья, услышав тоненький писк, выбежала на улицу и увидела щенка, дрожащего от пронизывающего холодного ветра. Увидев человека, он с трудом встал и виновато опустил голову, словно извиняясь за то, что улегся тут, у грязной лужи, не спросив разрешения. Он хотел было уйти, но Наталья, не глядя на колко хлещущий ливень, подошла к нему, взяла на руки и, прижавшись щекой, горько заплакала, как в тот день, когда врач, старательно избегая ее прямого и жаждущего доброй вести взгляда, нервно потирая руки, тихо сообщил, что новорожденный сынок… не выжил. Она не закричала и не зарыдала. Она просто крепко сжала губы, и ее горячие слезы безудержно катились по лицу…

Егорша стал жить в доме молодой женщины, своим веселым и ласковым нравом скрашивая ее тягостное одиночество. Сам не помнил и не знал, как потерял свою мать. Еще слепой, тычась мордочкой в пустые сосцы, он услышал чей-то злой смех, что-то толкнуло его грубо и жестоко, а потом… Он ощутил, что нежное тепло покидает тело матери и жизнь ее, прерванная каким-то изувером, уходит, не оглянувшись на прощание…

Как он выжил… Жестокая судьба иной раз бывает благосклонна к сироте. Кто-то не дал подонку забить и его до смерти, спугнул, а потом, заботливо взяв на руки, покормил, уложил спать на мягкой подстилке в тепле. Кто-то милосердный и добрый выходил его, помог выжить, не дал этому жестокому и циничному миру проглотить одинокого беззащитного малыша. Кто был тот человек? Может быть, ангел, посланный свыше?.. Малыш этого не знал, лишь крохотное сердце навсегда запомнило его теплые и ласковые руки…

Но пришло время, и добрый человек исчез… Щенок забеспокоился, испугался, он словно вновь остался один на один с хищным миром, пугающим его злым и жадным взглядом. А потом пришло осознание того, что надо попытаться выжить, несмотря ни на что, выжить наперекор всему. Многое ему пришлось пережить: кто-то одаривал лаской, кто-то кусочком колбасы, кто-то, глядя с искренним сожалением на малыша, возмущаясь несправедливостью злодейки-судьбы, просто проходил мимо, а кто-то, скривив рот в брезгливой ухмылке, давал пинка, радуясь тому, как щенок, упав на тротуар, скулит и плачет от боли и обиды… Но все равно, несмотря на жестокость и черствость людей, обитающих в огромном и шумном городе, похожем на многоголовое и разноликое чудовище, малыш не потерял воли к жизни, продолжая верить в то, что в один из дней теплые руки погладят его по голове, и он вновь ощутит чью-то заботу и любовь…

…Егорша всей душой и сердцем полюбил Наталью, ни на шаг не отпуская её от себя. Он очень боялся вновь потерять ставшего ему близким человека. С раннего утра до вечера, пока Наталья трудилась в своей поликлинике, верный пёс смиренно сидел неподалеку от дверей, выбрав себе укромное место под раскидистой ивой. Прохожие и посетители поликлиники удивлялись, глядя на собаку, день напролет тихо ожидавшую кого-то, старательно избегавшую любопытных взглядов. Но едва Наталья выходила из здания, Егорша моментально преображался и, подбегая к хозяйк, подставлял голову для того, чтобы она, как обычно, потрепала его за ушами…

…Они возвращались домой поздним зимним вечером – молодая женщина и большой крепкий пес. Егорша, как всегда, шел рядом с Натальей, поглядывая на хозяйку, словно улыбался ей. Ведь она стала для него родной и близкой, той тростиночкой, благодаря которой он не чувствовал себя одиноким.

…Эта навороченная иномарка, ослепляя светом фар, вынырнула из-за угла на большой скорости, завернула, едва удерживаясь на обледеневшей, скользкой дороге. Машина, взревев двигателем, ринулась вперед, но все же ее закрутило, широко занесло. От сильного удара Наталью и Егоршу подбросило и швырнуло на стену дома… Не глуша мотора, из машины вышел пьяный водитель, и едва удерживаясь на ногах, подошел к лежащей навзничь Наталье.

– Вот… блин, а… угораздило… Жива что ли?… Кажись, отходит…

Водитель, шепча проклятья, пощупал помятый бампер, и со злобой поглядев на стонущую женщину, вернулся к машине и вытащил из багажника биту. Он осмотрелся по сторонам – улица, тускло освещенная одним-единственным фонарем, была пустынна и безлюдна – ни автомобилей, ни прохожих. Его шатало в стороны, взгляд туманился, но мужик, широко размахнувшись, наметился ударить в голову наверняка. Добить сейчас, чтобы потом не было проблем… Едва он поднял биту, как за спиной раздалось громкое рычание… Вздрогнув от испуга, водитель обернулся и увидел окровавленного пса, поднявшего перебитую лапу. Рычание перешло в жуткий рык, и в то же мгновение Егорша, с трудом оттолкнувшись от промерзшего тротуара, бросился на нелюдя…

… – Глазам своим не верю, никогда такого видеть не доводилось, – сказал следователь, пожимая руку брату Натальи, ожидающему его в больничном коридоре. – Сестра ваша поправится, конечно, слава Богу, травмы не очень серьезные. А вот собака… Эх-х… Не собака, а воин верный. Весь переломанный, еще и травмы внутренние. Звонил я ветеринарам, они говорят, что надежда все же есть, хотя и слабая. А пёс отважный… Пока патруль не подъехал, держал подонка того на земле мёртвой хваткой, но прежде искусал всего, живого места не оставил.

– Жив тот гад? – спросил брат, сжав губы.

– Жив, сволочь… Хотя лучше бы… Э, да ладно…

Следователь, махнув рукой, ушел, гулко ступая по коридору, а мужчина подошел к окну, закрыл глаза, и сжимая в ладони иконку, стал шептать слова молитвы о Наталье и Егорше…

    2019 г.

ЖИВИ И РАДУЙСЯ, ЗАЙЧИШКА!

Красавица-весна пришла в таежные края нежно, восхитительно, чудесно! Словно веселая девушка-чаровница, закружила в ярком танце по лесам густым, озерам голубым, бирюзой волшебной сияющим, ручейкам хрустально-чистым да тропинкам мшистым, петляющим в места потаенные, где обитают духи лесные да разные другие сказочные жители. Ушла зимушка в нарядах своих кружевных далеко-далече, в свои чертоги ледяные, где постелены ей перины мягкие, а в домике ее льдинки да узоры на окошках слюдяных. Хорошо ей там, уютно. Погуляла она вдоволь по таежным краям да весям, снежком посыпала, вьюгами да метелями покружила, поморозила, попугала поземкою сердитою, да и поцеловала весну-красавицу в румяную щечку на прощание.

Весна пришла в тайгу… Отзвенели последние капели, а солнышко ласковое, на радость обитателям лесов, так греет заботливо, что на душе светлее становится и радостно. Напоила душенька-весна воздух серебряный ароматами да запахами чудесными – дышишь воздухом этим волшебным, не надышишься. Воздух этот пьешь, словно нектар сладостный, будто воду живую пригубил – и вон из тебя все хвори да недуги. Тайга-маменька, любезная, всех своих жителей и кормит, и поит, и лаской своей безграничной одаривает, и каждому из них живется вольготно.

Ох, весна ты, весна! Как же любо стало в лесу, боже ты мой! Взмахнула ты рукой, и прилетели вслед за тобой птахи разные, щебечут, поют так заливисто, что, кажется, вот дай мне, Боженька, жизни сто лет, так бы и слушал всегда эти трели сладкие! Ой, весна ты моя, девушка ненаглядная… До осени, в золотую парчу одетую, царствовать тебе в таежных краях безраздельно, расцветать цветами яркими, и пусть ветерочек-дружочек тебе песню напевает красивую…

…Охотился понарошку волк-серый бок по весенней тайге, зайца как бы промышлял. Шел он по следу косого долго, настойчиво – то там спрячется за ель разлапистую, то здесь припадет к земле тихонечко так и прислушивается. Да и не охотится он вовсе, а играет с зайчишкой. А у длинноухого душа в пятки ушла. Бежит он со всех сил от серого, петляет то туда, то сюда, на мгновение замрет, притаившись, а сердечко-то колотится вовсю от страха. Ну вот, где-то у болота промелькнул заяц, тихонечко так, будто и не он вовсе, а тень его. Эх, дурачок длинноухий, кого же ты обмануть хотел? Волка серого? Такого не обманешь, он тайгу сердцем чует, каждый шажок в лесу бескрайнем ему сызмальства известен. Посидел заяц в густом ельнике, сердечко его чуток унялось, ну, думает, все, миновала беда, ушел волк проклятущий обратно в свои глухие места. Только ушастый из ельника-то выскочил, а волчишка-то тут как тут – заяц ему к лапам и подкатился! Закричал заяц от страха тоненько, уши прижал, глаза зажмурил – вот сейчас клыки волчьи схватят его за шею, и все!

Заплакал заяц от обиды, что вот так, молоденьким, еще не пожившим даже малость, умирать придется. А волк удивленно смотрит на него: ты что, дурачок, я же игрался с тобой! Живи, милый, сегодня весна пришла волшебная! Живи и радуйся весне, зайчишка длинноухий!

    2019 г.

ЖУРАВУШКА

Алеша поселился в доме Натальи Степановны, будто добрый ангел пришел и в двери постучался робко. Пошла она как-то раз в лес по грибы и нашла его, несчастного, в крови, с крыльями перебитыми. Журавушка уж и с жизнью своей попрощался, всплакнул в душе, себя несчастного жалеючи, посетовал на судьбу свою горькую, что вот так, молодым-молоденьким умирать доводиться, и закрыл очи свои ясные. Чего уж теперь… Летел журавушка высоко, солнцу весеннему радовался, летел так, словно песню красивую пел там, в лазурных небесах, словно хотел крылами своими облаков пушистых коснуться. Летел, и не увидел, как черная тень мелькнула рядом. Напал на него беркут-разбойник, ударил страшно и жестоко. И упал журавушка в леса густые, ударился он о ветки сосен вековых, крылья свои сильные сломал. Умирал журавушка, кровью алою истекая, умирал, прощаясь с жизнью навсегда… Кинулся было беркут-разбойник растерзать его среди леса густого, всласть насытиться кровушкой, да женщина добрая невзначай помешала.

… – Ой ты, миленький мой, да кто же тебя так несчастного? – всплеснула руками Наталья Степановна. – Как же тебя угораздило?

Опустилась женщина сердобольная на колени и, отбросив лукошко с грибами, осторожно взяла на руки тельце беспомощное, словно ребенка, едва дышащего…

Как Степановна в деревню бежала, ног под собой не чуя… Дородная, в косынке, на плечи сбившейся, запыхавшаяся вся, да с журавушкой, стонущим на руках.

Положила она в избе журавля и, едва отдышавшись, принесла из колодца воды студеной и сена духмяного. Водою той лицо да руки омыла, уложила журавлика на сенную подстилку, помолилась горячо, искренне на иконы святые в красном углу, перекрестилась трижды и приступила к лекарскому таинству…

Руки у Натальи Степановны золотые… На фронте она медсестрою была, скольким нашим бойцам жизнь спасла, а как война-то, проклятая, кончилась, так поселилась она в деревне глухой, подальше от суеты мирской, поближе к природе, лесу русскому, людям простым душою и сердцем. Стала Наталья Степановна жителей деревенских пользовать, от болезней-недугов избавлять, помогать, чем может, на что ее талантом Боженька сподобил. Жила она одна-одинешенька – так уж судьба ее сложилась – ни мужика у нее, ни детей… А тут вдруг счастье в ее избу вошло – журавушка, ни живой ни мертвый. Но Наталья Степановна смерти костлявой разгуляться не дозволила – искусным своим врачеванием вернула она птицу вольную с того света и прогнала старуху холодом леденящщим вон из избы…

Назвала она журавушку Алешей, в память о солдатике, которого едва живого вынесла с поля боя… И стал Алеша жить в доме сердобольной женщины и так к ней привязался, что ни шагу от нее не отходил. Будто боялся, что вновь один останется. Бывало, идет Наталья Степановна по деревне, люди с ней почтительно здороваются, улыбаются, а Алешка за ней поспешает и тоже в ответ шею сгибает, да клювом пощелкивает, будто говорит:

– Здравствуйте, здравствуйте вам, честной народ! Как поживаете-то? А мы вот с хозяюшкой гуляем тут. Ну, до свидания что ли?

Вот так и жили душа в душу – женщина добрая и журавль верный и ласковый. Иной раз забалует во дворе Алешка, с собаками соседскими повздорит, закричит голосом звонким, крылья распустит и пойдет гарцевать на собаку, ногами длинными, тонкими перебирать. Собака полает, полает, да и в конуру свою обратно… А журавушка не уймется, пойдет собаку дразнить, клювом доставать ее, а она давай скулить и визжать… Наталья Петровна хватится Алешку, выбежит на двор и хохотать…

…Прошли годы. Постарела Наталья Петровна, белые снега покрыли ее головушку, занедужила она… Скольких людей от хворей избавила, а тут ее саму болезнь тяжкая вдруг одолела, видать, время пришло. Стала таять, словно свеча восковая, и с кровати больше не встает. Только гладит по голове Алешу, да слезы по впалой щеке катятся. А Алёшка смотрит на нее и сам в душе своей журавлиной слезами умывается. Да как же это так? Разве можно вот такое, чтобы она – родной человек, кровинушка милая ушла насовсем?

Распустил крылья Алёшка, накрыл Наталью Петровну, словно защитой ангельской, и стал тепло свое животворное отдавать да молиться Богу по-своему, по-птичьи. Вот так целыми днями и ночами: даст соседям покормить Наталью Петровну, словно дитя малое из ложечки, а потом вновь крылами обнимет… И выгнал он смерть из избы прочь, наказав, чтобы пришла не скоро, а многие годы позже…

На пятый день встала Петровна с кровати, подошла к иконам, помолилась и попросила каши сытной с маслом да хлеба из печи, горячего. Поела Наталья Петровна с доброй охотой, прижала к себе журавлика и поцеловала за исцеление чудесное…

Прожили они еще немало… А когда пришло время расставаться, то простились родными душами – добрая женщина и верный журавль…

    2019 г.

ПО ЗАКОНАМ ТАЙГИ

Они ходили кругами, притаптывая лапами снег, выпавший по раннему утру, словно готовили себе сцену, где разыграется драма без ненужных реверансов и жалости. Старый вожак стаи, умудренный седыми снегами и быстрокрылыми годами, и молодой, полный сил и желаний претендент, бросивший вызов дерзко и нагло.

Стая наблюдала… Волки смотрели, внимательно вглядываясь в соперников, не желающих делить власть, осмелившихся прямо заглянуть в глаза судьбы и прочесть там окончательный вердикт.

Стая молчала… Серые хищники, от малых волчат до стариков, затаили дыхание в ожидании кровавой схватки, где победителю останется все, а побежденный, если повезет, останется просто в живых. Здесь, на краю мира, где-то в глубине древней и суровой тайги царили свои особые законы, страшные по своей сути, но справедливые, без лишних объяснений и догадок. Здесь все происходило без сомнений и обиды на прямолинейность жизни, в самом начале решавшей, кому быть сильным и царствовать, повелевая другими, а кому плестись в хвосте, трясясь и пугаясь звука хрустнувшей ветки.

Стая ожидала… Два волка, старый и молодой, встали на путь войны, не желая уступать, не желая, поджав хвост, трусливо выбежать из круга, навсегда покрыв позором себя и своих предков. Трусу не будет отныне места в стае, ему не достанется молодая самка, способная родить крепких детенышей; трусу не будет места на пиру, где лучшему и отважному достанутся самые жирные куски мяса. Сбежавшему с поединка волку достаточно будет довольствоваться жалкими объедками со стола сильных и удачливых. А потом… Ему все равно придется уйти из стаи и сгинуть в одиночестве где-то там, в дебрях мудрой и старой тайги…

…Они достаточно утоптали площадку и теперь, стоя на морозе, выдыхая пар из оскаленных, рычащих пастей, неотрывно глядели в желтые точки глаз, стараясь прощупать слабину в ёкнувшем сердце соперника.

Первым напал молодой волк… Он давно вышел из повиновения вожаку, огрызался, старался при каждом удобном случае показать всем, как он силен, ловок и удачлив, и что пора бы старику уйти в сторону. Вожак стар, в его жилах уже не так быстро бежит кровь, и она не так горяча, как раньше. Все чаще он промахивается, бросаясь на оленя. И пусть даже он в итоге все равно берет жертву хитростью, всё равно, старик должен уйти!