Меч между мной и тобой (сборник)

Меч между мной и тобой (сборник)
Георгий Викторович Баженов

Книгу составляют лучшие повести Георгия Баженова о любви. Они многократно издавались в России; знаком с ними и зарубежный читатель.

Читайте и наслаждайтесь, дорогие друзья.

Георгий Баженов

Меч между мной и тобой

Метаморфозы

Мы или делаем себя жалкими, или делаем себя сильными – затраты души одни и те же.

    Карлос Кастанеда

Евграфов умер неожиданной смертью: в чужой квартире, в постели любовницы, от сердечного приступа.

Было мнение: Евграфова доконала Жан-Жанна. Шутка ли, на двадцать один год моложе старика. Евграфов любил жизнь, любил женщин, но ухитрялся делать свои дела так, что невозможно было понять: есть у него женщины или нет. Улыбнется только, усмехнется – и все.

И вот – умер.

Однажды к жене Евграфова, прямо на улице, подошел незнакомый мужчина.

– Извините, ради бога, Екатерина Марковна, – начал он, запинаясь, – я, собственно, хотел извиниться…

Жена Евграфова не терпела уличных разговоров, а тут, услышав свое имя и отчество от незнакомого мужчины, просто испугалась.

– Простите, но… кто вы? Что вам нужно?

– Я – муж Жан-Жанны. – Он опустил голову.

– Ах, вон что! – Екатерина Марковна вспыхнула – от стыда, унижения, а еще больше – от нелепости ситуации. И быстро-быстро засеменила прочь от мужчины.

Он не стал догонять ее. Просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, и с тоской смотрел ей вслед.

Через неделю в квартире Екатерины Марковны раздался телефонный звонок. Жена Евграфова подняла трубку.

– Простите, Екатерина Марковна, что вновь беспокою вас. Это – муж Жан-Жанны.

– Слушаю, – холодно произнесла Екатерина Марковна.

– Дело в том, что у нас остались некоторые вещи вашего мужа…

– Можете выбросить их.

– Видите ли, в «дипломате», среди прочих вещей, есть запечатанный конверт.

– Меня не интересуют его письма.

– Конверт без адреса. На нем крупно выведено: «На случай моей смерти – распечатать».

– Можете распечатать, мне все равно.

– Не могу. Письмо, вероятней всего, адресовано вам.

– А вдруг вашей жене? – горько усмехнулась Екатерина Марковна.

– Не думаю. Во всяком случае, официально женой Евграфова являетесь вы, а не Жан-Жанна.

– И вы можете спокойно говорить об этом?

– Я вынужден говорить…

– Одним словом, – прервала его Екатерина Марковна, – все, что связано с моим мужем и вашей женой, мне абсолютно неинтересно. И прошу впредь не беспокоить меня.

И положила трубку.

Еще через неделю на имя Екатерины Марковны пришла посылка: обшитый белой наволочкой «дипломат» Евграфова. В «дипломате» оказались запасная рубашка Евграфова, тапочки, носки, запонки, колода карт, валидол, а в отдельном кармашке – номер «Литературной газеты», чистые листы бумаги, шариковая авторучка «Паркер» и злополучный конверт: «На случай моей смерти – распечатать».

Как-то Екатерина Марковна возвращалась с работы домой. Обычно от метро «Сокол» она выходила переулками на улицу Алабяна, пересекала ее у моста, затем шла тихими, почти деревенскими, улочками небольшого московского поселка художников (дома здесь сплошь деревянные, с садами и даже огородами – райский островок в безбрежном море высотных домов) и, наконец, выходила к своему дому, многоэтажной тяжелой коробке на улице Панфилова, на третьем этаже которой и располагалась ее пустынная квартира. Правда, мимо дома, со стороны фасада, день и ночь проносились электрички, пассажирские и грузовые поезда, которые когда-то раздражали, когда жизнь в доме кипела и шумела, а теперь грохот железной дороги привносил в мертвенную тишину квартиры не только странное успокоение, но и некоторую радость: все-таки жизнь не кончилась, продолжается, вон она – шумит, гудит, движется…

Подходя к своему дому, Екатерина Марковна обратила внимание на шум и возню около соседнего подъезда.

– И правильно, и забирайте его! Ходют тут всякие, ходют… – услышала она знакомый голос.

Знакомый? Ну да, это был голос Марка Захаровича, пенсионера из соседнего подъезда, грозы всего дома. Грозность его заключалась в том (нелепая и смешная грозность), что он везде и всюду стремился навести порядок: «Как полагается!», совал нос во всякую неурядицу, а таковой ему представлялась любая чужая жизнь.

– Ну так что, гражданин, сами пойдете… или?.. – Это уже был голос милиционера; рядом стоял еще милиционер; тут же, с ярко зажженными фарами, поджидала специальная машина.

– А вон и Екатерина Марковна! – от этого возгласа, как от выстрела, Екатерина Марковна испуганно вздрогнула. – Екатерина Марковна, ну хоть вы-то им скажите!..

Она невольно замедлила шаг, стала пристально щуриться – страдала близорукостью, а очки носить не любила, особенно на улице.

– Екатерина Марковна!

Ногами, будто налившимися свинцом, она направилась к группе людей.

– Старший сержант Поликарпов! – козырнул ей милиционер. – Простите, это вы будете Евграфова Екатерина Марковна?

– Да, я, – ответила она. – А что случилось?

– Вот этот гражданин, по паспорту Нуйкин Семен Семенович, утверждает, что поджидает именно вас. Между прочим, в нетрезвом состоянии. Вы знаете этого гражданина?

– Екатерина Марковна, да скажите вы им!.. – Он смотрел на нее умоляюще. Ей и хотелось бы сказать: нет, не знаю такого, но совесть не позволяла: ведь она знала его, хоть и знать не желала, – это был муж Жан-Жанны.

– Так знаете вы этого гражданина или нет? – Старший сержант Поликарпов истолковал заминку Екатерины Марковны в том смысле, что тут наверняка какая-то пикантная и запутанная история.

– Они часа два тут и ходют, и ходют… подозрительный такой из себя человек, в очках, – вставил слово пенсионер-общественник Марк Захарович. – Я сразу сообразил – и в милицию, и в милицию…