Меч между мной и тобой (сборник)

– Ну, а что я должна была сообщить ей? Умер в постели любовницы? (Простите, конечно…) Приезжай? Да и каково ей было бы тут, приедь она сюда, во время этого гнусного похоронного позора.

– Но ведь отец все-таки.

– Отец… В том-то и дело. Я позже написала, конечно, объяснила… Она отца не любила, отчасти потому и уехала, из-за наших с ним отношений… Но – смерть есть смерть. Я понимаю Тосю: она в растерянности, никак не может выработать в себе верного отношения к случившемуся…

– А вот и мы! – В дверях кухни, улыбающаяся, появилась Тося, держа за руку дочь.

Юля стояла на ногах твердо, смотрела вокруг осмысленно и в то же время вопросительно: кто этот чужой дядя?

– Ну, иди к нам, – поманила ее бабушка. – Оп-ля!

Юля еще некоторое время стояла в нерешительности, словно думая: стоит идти или нет, раз около бабушки какой-то незнакомый, – но вот смело шагнула вперед и быстро потопала к бабушке, с радостным визгом ткнувшись, наконец, в ее колени.

– Ух ты, моя хорошая! – Екатерина Марковна подхватила ее на руки, затормошила, затискала так, что Юля время от времени вскрикивала и заливалась тонким смехом.

И вдруг по колготкам ее заветвилась тонкая струйка…

– Ах ты, проказница! Ну-ка, пойдем менять штанишки… И не стыдно тебе, не совестно? При гостях? В день рождения? – Екатерина Марковна, шутливо-укоризненно покачивая головой, вынесла Юлю из кухни.

Нуйкин с Тосей остались одни. Семену Семеновичу было совсем неловко: молчать стыдно, а говорить – так и вовсе не знал о чем.

– Простите, конечно, – произнесла Тося, – вы, наверное, хорошо знали папу?

Нуйкин вздрогнул от этого вопроса.

– Не совсем… То есть, если откровенно, знал мало. Вообще не знал…

– Да-а? – удивленно протянула Тося. – Странно… Тогда, значит, вы мамин знакомый?

– Выходит, да. Совершенно верно. Екатерины Марковны.

– Понятно-о… – многозначительно произнесла Тося. И не только с удивлением, но и как бы с некоторой настороженностью оглядела Нуйкина с ног до головы. – И давно вы познакомились?

– Нет. Если честно, совсем недавно. С полгода назад…

– Понятно-о… – вновь многозначительно протянула Тося. – Но вы хоть знаете, что у нас случилось в семье? Что умер папа?

– Да, да, конечно. – Нуйкин не мог смотреть на Тосю, опустил глаза.

– Семен Семенович, у меня к вам просьба… Но только дайте слово, что ничего не расскажете маме?

– Ну, это само собой. Не беспокойтесь.

– Папа у нас был замечательный человек. (Нуйкин так и обмер от этих слов.) Замечательный. И мама глубоко переживает его смерть. Прошу вас, Семен Семенович, никогда не говорите с мамой на эту тему. Для нее это – незаживающая рана. Боль. Не нужно травмировать ее. Прошу вас!

– Ну что вы, Тося, что вы! Обещаю вам! Да мы и так никогда не говорим об этом. Зачем?..

– О, я смотрю, у вас тут оживленный разговор… Познакомились поближе? Ну и молодцы! – Екатерина Марковна, улыбаясь, ввела внучку за руку на кухню. – Ты бы вот о тайге Семену Семеновичу рассказала… Вы не представляете себе, Семен Семенович, как это, оказывается, интересно… и страшно. Правда, Тося?

– Бывает. Поначалу, – ответила Тося.

И тут спасительно зазвонил телефон. Тося вышла в коридор. И, вернувшись буквально через минуту, сказала Екатерине Марковне виноватым, просительным голосом:

– Мам, если я уйду ненадолго… Ты ничего?

– Ну, о чем разговор.

– Там у нас одноклассники собрались. Ведь не виделись сколько…

– Да иди, иди, господи! Нашла, о чем переживать! Иди! – Екатерина Марковна улыбнулась. – Справимся мы тут с проказницей Юлькой. Верно, Юлька? – Она потормошила внучку.

– Ну, я тогда побежала… Всего доброго, Семен Семенович!

– До свидания, – ответил Нуйкин. Он очень не хотел показывать Екатерине Марковне, что у них с Тосей состоялся какой-то тайный разговор. Интонация его голоса была самой нейтральной, обычная вежливость при прощании, не больше.

Остались одни. Екатерина Марковна усадила внучку за детский стол, положила ей пирожное на тарелку, налила в кружку-непроливашку теплого чая.

– Сколько Тосе лет? – спросил Нуйкин.

– В августе будет девятнадцать. А что?

– Совсем девчонка. А глаза – серьезные. Печальные даже.

– Помыкалась там. Говорю: оставайся дома. Не хочет. Поеду обратно – и все.

– А Юля?

– В том-то и дело. Умоляю оставить ее здесь. Пока не решили.

– А где она там живет?

– В зимовье.

– Это что такое? – Слово «зимовье» Нуйкин слышал не раз, но положа руку на сердце не знал, что оно из себя представляет.

– Ну, это избушка, что ли, такая. В тайге. В глухом лесу. Летние бывают избушки, зимние. Всякие. Живут они там все вместе, бригадами.

– Зимой холодно?

– Бывает, что очень. Но от Тоси мало чего добьешься. Все больше отмалчивается.

– Характер?

– Нелюдимой стала. Совсем не та, что уезжала. Прямо узнать не могу.

– Ба-ба, ма-ма, – лепетала за своим столом Юля. Сидела довольная, вся перемазалась в креме, что, видно, особенно нравилось ей. Бабушка не обращала внимания, не ругала.

– А что же она одна приехала? Без мужа? – спросил Нуйкин.