Тайна любви

Тайна любви
Георгий Иванович Чулков

«Изв?стный апологетъ семьи В. В. Розановъ любитъ называть себя въ своихъ статьяхъ «добрымъ буржуа» – и всегда, когда ему приходится касаться вопроса о собственности, онъ остается в?ренъ себ? и утверждаетъ собственность какъ начало неприкосновенное. Этотъ писатель среди «своихъ талантливыхъ» темъ представляется мн? челов?комъ проницательнымъ и посл?довательнымъ, и не случайно у него такъ сильно развиты эти два чувства: чувство семьи и чувство собственности. Да, семьянина непрем?нно потянетъ къ своему дому и своей земл? и онъ ревниво будетъ смотр?ть на своего сос?да и посп?шитъ огородить свое жилище высокимъ заборомъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Георгий Иванович Чулков

Тайна любви

«Стоитъ среди васъ Н?кто

Котораго вы не знаете».

    Іоаннъ. Еванг. I гл., 26 ст.

I

Изв?стный апологетъ семьи В. В. Розановъ любитъ называть себя въ своихъ статьяхъ «добрымъ буржуа» – и всегда, когда ему приходится касаться вопроса о собственности, онъ остается в?ренъ себ? и утверждаетъ собственность какъ начало неприкосновенное. Этотъ писатель среди «своихъ талантливыхъ» темъ представляется мн? челов?комъ проницательнымъ и посл?довательнымъ, и не случайно у него такъ сильно развиты эти два чувства: чувство семьи и чувство собственности. Да, семьянина непрем?нно потянетъ къ своему дому и своей земл? и онъ ревниво будетъ смотр?ть на своего сос?да и посп?шитъ огородить свое жилище высокимъ заборомъ.

Еще ран?е Розанова на внутреннюю, интимную связь семьи и собственности указалъ Ницше. Но Ницше, впрочемъ, сурово разд?ляетъ тему брака отъ темы семьи. «Учрежденiе никогда не основываютъ на идiосинкразiи – говоритъ Ницше – бракъ не основываютъ на „любви“ – его основываютъ на половомъ инстинкт?, на инстинкт? собственности (жена и ребенокъ, какъ собственность), на инстинкт? властвованiя»…

При сопоставленiи этихъ темъ – семья и собственность – становится очевиднымъ, что проблема соцiализма вовсе не только формально-соцiологическая, но и проблема религiозная. Оказывается, что если любовь раскрывается, какъ начало семейное, т. е. если полъ утверждаетъ себя въ д?торожденiи, то всл?дъ за такимъ утвержденiемъ – по какому-то метафизическому и психологическому закону – влечется и утвержденiе, закр?пленiе чувства собственности.

Итакъ, семьянинъ по природ? своей всегда собственникъ, и намъ, освободившимся въ сознанiи своемъ отъ власти вещей, необходимо подвергнуть р?шительной критик? семью, какъ начало, угрожающее желанному намъ ускоренiю историческаго процесса.

Семья современная, т. е. непрем?нно буржуазная семья, уже не разъ разсматривалась критически съ вн?шней стороны. Марксъ, Энгельсъ, Бебель, Каутскiй и многiе иные соцiалисты подвергли блестящему и остроумному анализу институтъ семьи и показали съ достаточной очевидностью непрем?нную связь буржуазной семьи съ проституцiей: право собственности, поощряя счастливыя и сытыя пары къ размноженiю новыхъ и новыхъ м?щанъ, въ то же время толкаетъ въ публичный домъ и на улицу т?хъ голодныхъ д?вушекъ, которыя не им?ли счастья заручиться супругомъ.

Но блестящiй анализъ семейнаго института, сд?ланный соцiалистами-позитивистами, совершенно не касается сущности семьи, а пожалуй также и сущности собственности. Эта поверхностность соцiологовъ обнаруживается тогда, когда они думають найти разр?шенiе проблемы семьи въ коллективистическомъ обществ?, мечтая, что новый соцiальный принципъ регулированiя интересовъ спасетъ сущность брачныхъ отношенiй.

Современный соцiалъ-демократъ, пожалуй, даже не безъ гордости скажетъ: мы, в?дь, не коммунисты какiе-нибудь, мы не станемъ отнимать у индивидуума одежды и утвари: только орудiя и средства производства должны быть въ рукахъ соцiалистическаго общества, а все остальное приложится, – а потому и семья, освобожденная юридически и обезпеченная экономически, не погибнетъ, а расцв?тетъ въ новомъ обществ?.

Но пожелаемъ ли мы этого расцв?та семьи и до-рожимъ ли мы т?мъ «своимъ кускомъ», которымъ манятъ насъ? Соглашаясь всец?ло съ соцiалистами, пока ихъ разсужденiя не выходятъ за пред?лы соцiологiи, я перестаю ихъ понимать, когда тема семьи и собственности явно д?лается темой религiозной, т. е. когда разр?шенiе интересующей насъ проблемы уже не зависитъ отъ того или иного механическаго устроенiя общества, а всец?ло зависитъ отъ личности и входитъ въ насъ, какъ острый вопросъ религiознаго сознанiя.

Наступаетъ душевный кризисъ: челов?къ перестаетъ желать семьи и вм?ст? перестаетъ желать своего дома. Это новое нежеланiе семьи вовсе не тотъ вульгарный и неумный уходъ отъ семьи въ проституцiю и развратъ безъ любви, которые мы наблюдаемъ въ м?щанскомъ обществ?, а исходъ въ новую любовь, которая уже свободна совершенно отъ узъ механической общественности. Соцiализмъ оказывается необходимымъ моментомъ для реализацiи этой новой любви, потому что только при немъ индивидуумъ освобождается отъ власти вещей, но соцiализмъ еще не все: имъ еще не все дано.

Если Марксъ и его посл?дователи, въ силу своей религiозно-философской сл?поты, не понимали, что тема брака выходитъ иэъ сферы соцiологiи, то съ другой стороны – теологи, метафизики и мистики нер?дко впадали въ другое заблужденiе, в?руя, что роковая проблема можетъ разр?шиться помимо т?хъ путей, по коимъ влачится всемiрная исторiя.

Брезгливое отношенiе къ соцiализму, какое мы наблюдаемъ и у н?которыхъ современныхъ теологовъ, свид?тельствуетъ о чрезвычайномъ легкомыслiи этихъ писателей. Эти писатели, несмотря на непрестанные разговоры о синтез? духа и плоти, трусливо уходятъ отъ того желаннаго намъ религiознаго реализма, который раскрываетъ смыслъ и мистическое содержанiе грядущаго и желаннаго намъ коммунистическаго общества.

И такъ, или мы должны утвердить себя въ безусловномъ аскетизм?, отрицая всякiй смыслъ въ историческомъ процес?; или мы должны признать вм?ст? съ Соловьевымъ, что «соцiализмъ является, какъ сила, исторически оправданная».

Т?, которые мыслятъ себ? соцiализмъ, какъ начало статическое, какъ благополучное устроенiе челов?чества, какъ счастливый «муравейникъ», мыслятъ ненаучно и по существу вульгарно: соцiализмъ принимается нами только въ его движенiи, т. е. постольку, поскольку онъ разлагаетъ устои буржуазнаго общества и освобождаетъ челов?ка отъ власти вещей.

Съ другой стороны, мы не в?римъ, какъ в?рятъ н?которые соцiалисты-позитивисты, что существуетъ будто бы въ возможности какая-то форма коллективистическаго общества, при которой самъ собою разр?шается вопросъ о семь?. Такой формы н?тъ, и быть не можетъ: даже безусловное отрицанiе всякаго права на собственность опред?ляетъ только съ вн?шней стороны природу новаго брачнаго союза. Мы же интересуемся въ данномъ случа? не только вн?шними формальными условiями, въ которыхъ осуществится новая любовь и новыя брачныя отношенiя, но и сущностью этихъ отношенiй; мы желаемъ, если не разр?шить, то по крайней м?р? поставить тему: любовь и бракъ при св?т? современнаго религiознаго сознанiя, какъ мы понимаемъ его.

Итакъ, мы принимаемъ, что среда, въ которой возможно будетъ создать новую формусвободнаго любовнаго союза, есть среда общества коммунистическаго. Самъ по себ? – разум?ется – соцiализмъ ничего положительнаго внести не можетъ въ область Эроса, но уничтоженiе буржуазныхъ экономическихъ отношенiй освободитъ личность отъ вн?шнихъ механическихъ преградъ и откроетъ для нея свободные пути для взаимод?йствiя съ челов?чествомъ. Но ненадо быть пророкомъ, чтобы предсказать, что будущее общество, утомленное и осл?пленное исторiей, не сум?етъ сразу найти тотъ первоисточникъ любовной энергiи, который является единственнымъ началомъ, способнымъ соединить челов?чество, утверждая его, а не порабощая. Ч?мъ же характеризуется это единое начало и въ чемъ же смыслъ любви? Вл. Соловьевъ утверждалъ, что смыслъ любви заключается въ процесс? становленiя отъ множественности къ единству, и это утвержденiе его – мудрое по существу – не только опред?ляетъ идею любви, но и предр?шаетъ природу того единаго начала, ко-торое соединяетъ людей. Природа этого начала – природа богочелов?ческая. Развитiе любовныхъ и брачныхъ отношенiй лучше всего характеризуется, какъ уходъ изъ дурной безконечности (д?торожденiе) въ безконечность истинную (утвержденiе абсолютнаго начала въ личности и личности въ абсолют?). Интеграцiя челов?чества въ любви не противор?читъ истинному индивидуализму, который не боится религiозной общественности. Мы всегда исходимъ изъ идеи посл?дняго освобожденiя и утвержденiя личности и оставаясь въ этомъ смысл? индивидуалистами – ищемъ путей для наилучшаго осуществленiя этого волевого устремленiя. Но такъ какъ ничто такъ не утверждаетъ личности, какъ любовь, и такъ какъ въ то же время любовь нельзя мыслить вн? взаимод?йствiя между собой личностей, то мы естественно должны прiйти къ выводу, что истинный индивидуализмъ ведетъ насъ къ соборности.

Сознавая, что сизигическая природа любви требуетъ внутренняго взаимод?йствiя личностей, мы не можемъ доказать безусловной необходимости любви парной. То, что христiанская культура выдвинула эту форму брака, какъ единственно возможную, вовсе не доказываетъ, что она является посл?дней и исключительно желанной формой любовныхъ отношенiй. Если половая любовь мужчины и женщины им?етъ особый метафизическiй смыслъ и мистическое значенiе въ момент? посл?дняго погруженiя въ хаосъ страсти, это еще не значитъ, что и бракъ долженъ носить непрем?нно форму парнаго союза: бракъ сложн?е и значительн?е, ч?мъ простая страсть двухъ индивидуумовъ.

Формы любви – безконечно-разнообразны, но всегда желаннымъ моментомъ истинной любви является исходъ изъ «эгоизма вдвоемъ», изъ любви парной къ любви вселенской. Если же мы желаемъ утвердить себя въ томъ индивидуализм?, который ищетъ опоры въ себ? самомъ вн? религiозной общественности, то намъ необходимо ради посл?довательности отказаться и отъ парной любви для любви уединенной, для самовлюблен-ности. Самовлюбленность, какъ полюсъ, противоположный полюсу любви вселенской, им?етъ свой смыслъ, опред?ляя истинную природу декадентства. Отсюда глубокое различiе двухъ теченiй въ современной поэзiи. Я говорю о поэзiи, какъ о музыкальномъ выраженiи сокровенныхъ религiозныхъ переживанiй, ибо «музыка – какъ училъ Платонъ – есть знанiе любви въ области ритма и гармонiи». Тема любви и тема музыки связаны между собой по существу.

Только путемъ возсозданiя музыки и ритма возможно внести начало Эроса въ сложность жизни. Надо ли это? Вс123; ли элементы жизни достойны Эроса? Я полагаю, что отв?тъ на этотъ вопросъ долженъ быть положительный. Если мы желаемъ соэдать ц?льное мiроотношенiе, намъ нельзя высоком?рно обходить ту или иную область жизни, какъ недостойную нашей личности: такихъ областей н?тъ. Не принявъ мiра даннаго, мы однако – утверждаемъ мiръ желанный, но в?дь – этотъ мiръ потенцiально эаложенъ въ элементахъ мiра эмпирическаго. Не новый мiръ надо создавать, а въ корн? изм?нить природу этого мiра: изначальные элементы прiобр?тутъ совершенно иное значенiе и по иному раскроются въ нашей душ?. Такъ мы принимаемъ мiръ вторымъ прiятiемъ[1 - Религiозное отношенiе къ мiру заставляетъ насъ искать музыкальнаго начала и въ труд?. Трудъ, оскверненный и обезображенный рабствомъ и принужденiемъ, возникаетъ въ новомъ св?т? въ обществ? коммунистическомъ. Формальная наука д?ловито, но – конечно – сл?по подходитъ къ той же теме ритма въ труд?: См. кн. Бюхера «Arbeit und Rhytmus». 1899.].

Богочелов?ческiй путь раскрывается двусторонне: объективно и формально онъ совпадаетъ съ «прогрессомъ»,если посл?днiй разсматривать въ безм?рно-ускоренномъ процесс? становленiя. «Прогрессъ» превращается въ «непрерывную революцiю». Но – разум?ется – это только вн?шняя сторона становленiя мiра къ началу абсолютному. По существу путь богочелов?чества – путь любви. Итакъ, непрерывная и непримиримая борьба съ началомъ механическимъ, во-имя начала музыкальнаго, и – съ другой стороны – устремленiе къ интеграцiи мiра въ Эрос?.

Да: «стоитъ среди васъ Н?кто, котораго вы не знаете» – вотъ во истину в?чный укоръ пророка намъ – сл?пцамъ; въ любви мы чаемъ узнать таинственное лицо Единаго Начала и чрезъ Него самихъ себя, въ нашей полнот?, утверждая въ себ? изначальную силу любви.

Да! Съ нами Богъ, – не тамъ въ шатр? лазурномъ,
Не за пред?лами безчисленныхъ мiровъ,
Не въ зломъ огн? и не въ дыхань? бурномъ,
И не въ уснувшей памяти в?ковъ.

Онъ зд?сь теперь, – средь суеты случайной,
Въ поток? мутномъ жизненныхъ тревогъ.
Влад?ешь ты всерадостною тайной:
Безсипьно зло; мы в?чны; съ нами Богъ!

И вотъ основная наша тема – антиномiя свободы и необходимости – находитъ себ? разр?шенiе въ любви. Трагическое столкновенiе личности съ закономъ раскрывается въ св?т? сознанiя, что Богъ, т. е. любовь, «не тамъ въ шатр? лазурномъ, не за пред?лами безчисленныхъ мiровъ, а здесъ, теперъ». Привходитъ новая Радость подобно тому, какъ въ Девятой Симфонiи Бетховена финальная часть пронизывается лучами религiознаго д?йствiя, которое прозр?ваетъ въ хор? Вя чеславъ Ивановъ. И мы вторимъ Шиллеру:

Прочь вражда съ земного круга!
Породнись душа съ душой

II

Смыслъ любви заключается не только въ процесс? становленiя отъ множественности къ единству, но и въ утвержденiи такого начала, которое разлагаетъ окружающую насъ среду, которое разрушаетъ механическую общественность. Любовь – это Неувядэдощая Роза. Ея чары разбиваютъ вс? замки и раздробляютъ вс? ц?пи. Ни въ одномъ в?к? такъ не торжествовало начало иэм?реннаго жел?за, принципъ вн?шняго равнов?сiя, какъ въ минувшемъ XIX в?к?. Необходимо противопоставить такой мертвой культур? опытъ любви и любовнаго союза.

Если мы признаемъ, что природа любви не только существенно отличается отъ т?хъ элементовъ жизни, которые опред?ляютъ канву, «нормальной» общественной жизни, но и эаключаетъ въ себ? н?что прямо враждебное этимъ элементамъ, мы поймемъ значенiе любви, какъ начала анархическаго. Въ самомъ д?л? наша механическая общественность характеризуется идеей права и регулируется вн?шними нормами государственнаго порядка и соцiальнаго уклада. Но какiя нормы и какое право им?ютъ силу въ области любви? Вотъ почему любовь для насъ прежде всего чудо и вотъ почему природа ея не принадлежитъ кругу т?хъ переживанiй, которыя связываютъ насъ съ мiромъ подзаконнымъ.

Любовь притягиваетъ къ себ? и одновременно отталкиваетъ. Она требуетъ всего и не мирится съ компромиссами. Она безусловна. Быть въ любви это значитъ не принять мiра даннаго и утвердить мiръ чудесный.

Не смотря на грохотъ машиннаго «прогресса» мы сум?емъ уловить «дыханiе» любви. И это исц?ляющее дыханiе уже носитъ въ себ? залогъ того Эроса, который смахнетъ в?янiемъ своихъ крыльевъ пыль съ лица челов?ческаго. Природа влюбленности только что обручившихся во истину тождественна съ тою влюбленностью, которая присуща Земл?, стремящейся къ Всеединству.

Многiе не понимаютъ, какая сила заложена въ природ? любви. Но Платонъ понималъ ея могущество. «Еслибъ какъ-нибудь – говоритъ онъ: – могли существовать народъ или войско, состоящiе только изъ влюбленныхъ, то этотъ народъ бол?е другихъ любилъ бы доброд?тель и ненавид?лъ бы порокъ. Люди, соединенные такимъ образомъ, хотя бы въ меньшинств? могли бы въ сраженiи поб?дить весь мiръ… Всякiй скор?е предпочтетъ умереть на м?ст?, ч?мъ покииуть въ опасиости своего возлюбленнаго».

Н?тъ ничего реальн?е любви, н?тъ ничего изначальн?е пола: эти дв? сущности, или два аспекта единой сущности, являются нашими водителями на путяхъ жизни. Мы исходимъ изъ этого реальнаго опыта (и объективно даннаго) и утверждаемъ: любовь-влюбленность – вотъ то единое Начало, которое можетъ замкнуть распавшiйся хороводъ челов?чества. Сила любви параллельна той сил?, которую Евангелiе называетъ силою Святого Духа. «Духъ дышитъ, гд? хочетъ, и голосъ его слышишь, а не знаешь, откуда приходитъ и куда уходитъ: такъ бываетъ со всякимъ, рожденнымъ отъ Духа».

Такъ и любовь: ея голосъ, ея нап?вы, ея ритмическiя движенiя въ пляск? мы познаемъ нежданно. И неизв?стно, откуда она приходитъ и куда уходитъ,

Но настанетъ время и все тайное станетъ явнымъ. Такъ антиномiя свободы и необходимости разр?шается, въ любви, т. е. – иными словами: гд? Духъ Святой, тамъ свобода, тамъ чудо, тамъ все дозволено, и ничто не обладаетъ личностью. Если личность утверждаетъ себя въ любви, мiръ изм?няется для нея. Банальное, ходячее выраженiе-«влюбленному все кажется въ розовомъ св?т?» – прiобр?таетъ особенный смыслъ, когда мы им?емъ опытъ высшей формы любви. Мученики, сожигаемые на кострахъ, испытывали высокое блаженство: такова была сила влюбленности; таковъ былъ «розовый св?тъ, св?тъ новой зари, которую имъ дано было увид?ть». И эти «влюбленные» не только вид?ли новый св?тъ, они слышали новую музыку, «п?нiе ангельское». И не эта ли муэыка опьяняетъ насъ, когда в?ютъ красныя и черныя знамена и баррикады обагряются жертвенной кровью?

Любовь всегда находитъ свое выраженiе въ музык?. И Шекспиръ былъ правъ, влагая въ уста одного изъ своихъ героевъ ув?ренiя, что «движенiя души темны, какъ ночь», у т?хъ,

«Кто музыки не носитъ самъ въ себ?»…

III

«Стоитъ среди васъ Н?кто, Котораго вы не знаете». Онъ невидимой рукой касается вашихъ глазъ, и вы начинаете прозр?вать въ лепесткахъ и въ стебляхъ новую тайну; Онъ касается вашихъ устъ, и они – опаленные – жаждутъ новыхъ и новыхъ непонятныхъ прикосновенiй; Онъ чертитъ кругъ на песк?, и камни выпадаютъ изъ рукъ лицем?ровъ… Неизв?стный идетъ какимъ-то в?рнымъ путемъ, и вы идете за Нимъ, но рядомъ влачится смерть. Не то благогов?йно, не то насм?шливо древнiе индусы давали богу смерти Шив? въ атрибутъ между прочимъ и фаллическiй знакъ, лингамъ, символъ рожденiя. Въ самомъ д?л? рожденiе не равноц?нно ли смерти, и д?торожденiе не равноц?нно ли убiйству? Но намъ необходимо найти не эквивалентъ смерти, т. е. продолженiе рода (дурная безконечность), а то, что поб?ждаетъ смерть, т. е. то, что не-плоско, не-механично, т. е. любовь, такъ какъ ц?ль любви – безсмертiе.

Мы влюблены въ Афродиту Небесную, Мадонну, Беатриче, Сольвейгъ, Прекрасную Даму, – быть можетъ – Лауру, но рядомъ возникаетъ Афродита иная, Коринна, Фiаметта и даже Морэлла.