– Подумаешь, военный! На лбу у тебя ничего не написано. А военный костюм, сам сказал, из отцовского сшить можно.
– А это? – И мальчик указал на две колодки медалей, висевшие у него на груди.
Он поспешно вынул из кармана аккуратно сложенные потертые бумаги и с привычной готовностью протянул их девушке.
– А ну, разверни сам, а то у меня руки заняты, – сказала девушка.
Она стала читать поднесенные к ее глазам документы, и удивление ее было так искренне, что она даже забыла о машине, и «эмка» заехала бы в арык, но мальчик вовремя перехватил руль и выправил ход машины.
Девушка спохватилась и вывела машину на дорогу.
– А я думала, ты хвастаешь, – просто призналась она.
– Я никогда не вру! Вот разве для соблюдения военной тайны. Мы так договорились с полковником Сапегиным. Ох, он и не любит врунов!
Мальчик вынул из кармана помятую фотографию и протянул. Девушка ожидала увидеть пожилого, солидного полковника и была очень удивлена, увидев возле разбитого каменного фашистского орла юного фронтовика, вооруженного автоматом, а рядом с ним не по званию молодого стройного полковника.
Узкое лицо командира с короткими черными усами было строго и красиво. Из-под серой кубанки выбивалась непокорная прядь черных волос. Чуть прищуренные серые глаза смотрели слишком пристально и чуть-чуть насмешливо. Во всей фигуре полковника заметны были фронтовое щегольство и безудержная удаль.
– Славный! – сказала девушка.
– Еще бы! – с гордостью ответил мальчик. – В беде не оставит, а соврешь – убить готов. На фронте обман может стоить жизни или сорвать победу, – нравоучительно сказал мальчик, видимо повторяя чужие слова, и, помолчав, продолжал с воодушевлением: – Даже в пустяках за ложь не спускал.
– Ты что же, из семьи на фронт убежал?
– Нет. Я ленинградец… родители погибли, я остался один… Голодал. Чуть не умер. Как объявят воздушную тревогу, все бегут в убежище, а я с ребятами – на Неву, на лед. Смотрим, где самолеты бомбы кинули. Попадет бомба в реку, оглушенная рыба в полынье вверх животами всплывет, ну, мы ловим… А потом в 1942 году меня ранило на льду осколком в ногу и в руку. Вот зенитчики и отнесли меня в госпиталь.
Девушка сочувственно кивнула головой. Насмешливая улыбка исчезла с ее лица.
– Попал в ленинградский военный госпиталь, – продолжал мальчик, – а там лежал раненый Сапегин, он тогда еще капитаном был. Он и сапер и авиадесантник. Его все любили, и я полюбил… Скажи он мне: «Умри», я умер бы… Ну, я и упросил его взять меня к себе в часть и стал воспитанником капитана Сапегина. Очень он любил песни петь, а у меня тоже голос, дискант…
Иногда с собой брал в наступление. Только редко. Мина летит, он упадет в ямку, а я сверху, чтобы не поранило его осколком. Он бывало сердится! А бойцы мне говорят: «Молодец, так и надо!» Да я и сам, без них, знаю… А в сорок пятом возле Эльбы перед самой победой полковника тяжело ранило. Я хотел с ним ехать, а он говорит: «Жди, обязательно вернусь из госпиталя в часть». А тут война окончилась, и его демобилизовали по инвалидности. Он мне тогда письмо написал, чтобы я к нему домой в Джелал-Буйнак ехал… А мы в Германии были, около Бунцлау… Там могила и памятник Кутузову… Знаете об этом?
Девушка отрицательно покачала головой. Мальчик охотно объяснил: Кутузов, когда преследовал Наполеона, умер за городом Бунцлау. Это между Бреслау и Дрезденом. Его набальзамированное тело отправили в Россию, а внутренности похоронили. Там, на холме, возле дороги, есть роща, и в ней усеченная колонна стоит, памятник. Ему и в Бунцлау огромный памятник немцы в старину поставили в благодарность за освобождение Германии от Наполеона. А теперь возле Бунцлау, около могилы Кутузова, устроено кладбище для погибших советских бойцов. Каждому – памятник отдельный, цветы кругом…
Мальчик помолчал.
– Я и в Берлине был, и в Вене, и в Будапеште. А теперь еду к полковнику Сапегину и Барса с собой везу.
– Кого?
– Овчарку, Барса.
Пес, услышав свое имя, спрыгнул с заднего сиденья и просунул огромную голову между седоками.
– Это Барс полковника Сапегина. Нас обоих демобилизовали. Я из-за него и задержался – его долго не отпускали. У него пять серебряных медалей.
– У собаки медали? Что-то я об этом не слышала.
– Ему наши саперы сами выбили за бесстрашие. Только эти медали я теперь не показываю, а то одну у меня взяли посмотреть и не отдали.
– А ну покажи!
– А ты сразу вернешь? Дай честное слово.
– Вот еще! – И девушка засмеялась. – Конечно, верну!
Мальчик достал из кармана гимнастерки медали. Девушка уменьшила ход машины и хотела взять их в руки, но мальчик не дал:
– Смотри так.
– Это за что же ему дали? – спросила она.
– Ого! Ты слышала, что были собаки – миноносители, разведчики, связисты, санитары?
– Кое-что слышала.
– Так он все умеет делать. – Мальчик ласково обнял собаку за шею, и пес уткнулся ему носом в плечо. – У него семнадцать ран.
– А где вы его взяли?
– Барс из Ленинграда. Его вырастил и сдал в армию пионер Борис Ладыгин. Этому пионеру полковник Сапегин письма писал о Барсе, а потом перестал: отец у Бориса был на фронте, а сам Борис уехал куда-то. Теперь пес принадлежит полковнику Сапегину.
Барс посмотрел в глаза мальчику и сморщил верхнюю губу, как будто улыбаясь. Девушка хотела погладить собаку, но юный фронтовик во-время остановил ее;
– Нельзя! Барс не любит, когда его чужие гладят, и может укусить… Барс, на место!
Пес послушно убрал голову.
– А ты откуда? – спросил мальчик.
– Я из Джелал-Буйнака.
– Вот здорово! Ты, наверное, знаешь полковника Сапегина?
– Сапегина? – Девушка задумалась. – Что-то не слыхала, – ответила она нерешительно.
– Как же ты полковника Сапегина не знаешь? – огорчился мальчик. – Он в Джелал-Буйнаке…
– Ну, знаешь, за эти годы в Среднюю Азию приехало много новых людей, всех не упомнишь. А ты что делать хочешь?
– Я? Буду пока охотиться за обезьянами.
– Что? Что?
– Буду обезьян в лесах ловить для зоологических садов, а потом осенью учиться.
– Здесь никаких обезьян нет, – уверенно сказала девушка.