Революция.com: Основы протестной инженерии

Рис. 3. Реализация протестности в физическом пространстве

Недостаточность собственного ресурса отражается в постоянном захвате ресурса другой стороны. Поле чужих механизмов / ресурсов, которые подлежат захвату, революция 191 7 года определяла как «почта, телеграф, телефон», сегодня это следующий набор:

• СМИ и через них информационное пространство;

• плошали и улицы и через них иное физическое пространство;

• население и пространство решений массового сознания;

• армия, спецслужбы и любые другие механизмы по противодействию революции.

Оранжевая революция 2004 года использовала также инерцию избирательной кампании для подготовки протестных настроений, что позволяло канализировать их либо в направлении выборов, либо в направлении революционных действий.

Революционный проект строится в системе «действие – противодействие». Идет поиск действий, которые будут встречать минимум противодействия. Этими типами действий оказались так называемые ненасильственные действия, происходящие в пространстве, к которому не готова государственная власть. Еще одним вариантом стратегии становится ускорение принятия решений, против которого также оказывается слабой бюрократическая машина, требующая иерархических согласований. Суммарно эти действия, на которые сложно строить противодействие, предстают в следующем виде:

• ненасильственные варианты действий, поскольку они являются асимметричными по отношению к возможностям государственной машины;

• ускоренные варианты действий, поскольку государственная машина работает медленно;

• включение проекта в международную рамку, поскольку она не подлежит внутренним законам (это международные наблюдатели, давление международных государственных деятелей и так далее).

Поскольку борьба ведется за пространство решений массового сознания, то очень важны процессы интерпретации и реинтерпретации событий, а также создание таких событий в нужном месте и в нужное время, которые получат нужную интерпретацию. Отсюда необходимость проведения всех протестных действий в столицах, перед центральными институциями и иностранными представительствами.

Чужой ресурс, как правило, блокируется не столько реальными действиями в физическом пространстве, как страхом от появления таких действий. То есть физические действия блокируются действиями когнитивного порядка. Бархатная революция вообще проводит большую часть своих действий в информационном и когнитивном пространствах, создавая в физическом только те виды событий и действий, которые несут символическое значение. Например, действия периода оранжевой революции (массовые митинги, блокирование административных зданий) в чисто физическом измерении не являются такими страшными. Более важна их символическая роль, указывающая на то, что власть теперь не является главным игроком, задающим правила.

Уверенней к победе движется тот проект, чья достоверность вызывает меньше сомнений у массового сознания. Достоверность одного проекта автоматически отражается на достоверности другого. Странным образом массовое сознание не может признать оба проекта достоверными, можно находиться только в одном. Советский глобальный проект также противостоял в этом плане проекту западному. Но это было облегченной ситуацией, поскольку сторонники того и другого проекта были разделены физически, а дипломаты отличаются от нормальных людей как раз способностью жить сразу в нескольких проектах.

Проект-1 может победить проект-2 путем присоединения себя к будущему, что каждый раз делали Борис Ельцин или Леонид Кучма, относя своих противников-коммунистов к прошлому. Новый проект всегда привлекательнее уже состоявшегося. Западный глобальный проект победил советский еще и по этой причине. Он также победил, задав больший уровень глобальности своему проекту, делая из советского проект регионального порядка. Однотипно оранжевая революция вписывала себя в проект Европы и США, а Виктора Януковича – в проект России и Казахстана. То есть уровень глобальности в одном случае был явно выше другого.

Введение ситуации в хаос позволяет стремиться к выигрышу тому, кто был к этому более подготовлен или обладает большими ресурсами, позволяющими пройти его более безболезненно. Дж. Форан определяет период хаоса в случае Ирака следующими словами: «США разрешили открыть период хаоса, поскольку они неверно поняли желание иракского народа, недостаточно разобрались во внутреннем разделении и политической культуре и не смогли развернуть полицейские силы вовремя, чтобы предотвратить начало плохой динамики. Интересно, был ли этот хаос предсказуем или сознательно создавался» [1].

Революция всегда действует в условиях хаоса, тем самым усиливая имеющиеся разрушительные тенденции. Революция приходит в момент хаоса и сама его создает. Это смена доминирования той или иной силы, которая возможна как следствие хаоса, то есть ухода одной из нормирующих сил.

Кризисная ситуация несет с собой сужение набора возможных ролей, откуда следует известное черно-белое восприятие мира. Возникает обязательность выбора ролей – либо друг, либо враг. Можно построить следующую таблицу возможных соотношений поля решений и поля возможностей (ресурса) (см. табл. 13).

Таблица 13

Соотношения поля решений и поля возможностей (ресурсов)

Развитие того или иного варианта проекта вытягивает определенные типы ролей, другие отодвигает на задний план. Революционный проект требует пламенных революционеров, требует революционных ораторов, что и произошло – на заранее заявленные роли пришли конкретные люди. Часто даже интерпретация ролей берется из старой истории, например, Юлия Тимошенко подавалась в свое время как Жанна д'Арк.

Социальный хаос в отличие от физического представляет собой удержание определенной зоны сверхпорядка на фоне общего хаоса, а точнее на фоне введения новых правил. Эти зоны (например, в случае оранжевой революции – охрана определенных административных зданий) удерживались за счет сверхнормативного использования имеющихся сил (условный пример: число милиционеров на квадратный метр на территории администрации президента превосходило все нормативы). Но и протестная масса на площади Независимости также была сверхнормативной. В этом случае удержание новых норм создается тем же способом, что и удержание старых.

Для строительства проекта внутри другого проекта важным является использование энергетики другого проекта из-за недостаточности своей собственной. В выборах в этой роли выступают политическая реклама, слоганы, критика оппонента. Оранжевая революция «питалась», например, за счет высмеивания образа Януковича («проффесор», «козлы», «американские валенки»). Каждое из этих обозначений несло свои собственные нарративы. Нарратив структурирует действительность под определенным углом зрения, тем самым он «вытягивает» определенные аспекты действительности, в ряде случаев делая осознаваемым то, чего может и не быть в такой активной позиции в самой действительности.

Возможности одного проекта внутри другого проекта опираются на смену идентичностей, благодаря чему происходит перераспределение ресурса. Сегодняшний мир предоставляет человеку целый набор идентичностей, причем большинство из них носят транснациональный характер. «В любой момент некоторые индивиды будут выбирать эти супертерриториальные, внетерриториальные, внегосударственные сущности, расширяя свои системы идентичностей за унаследованные пределы» [2].

Оранжевая революция вызвала сильное противостояние за счет борьбы на уровне идентичностей: «за» большой проект «западный», либо «за» большой проект «восточный». Произошла серьезная активация виртуальных идентичностей и границы между ними.

Революционное требование социальных изменений само может строиться разными проектами как общая цель, к которой можно двигаться при помощи разных механизмов. Революция в Латинской Америке, в частности в Сальвадоре, возникает сквозь удержание революционных идей в рамках трех институций: коммунистической партии, университетов и католической церкви [3]. Каждая из этих институций трактует себя как единственную способную выразить волю народа, каждая мобилизует молодых радикалов.

Студенчество приняло активное участие в оранжевой революции, будучи по определению антивластным ресурсом. В этот раз давление властей было снято (типа исключения за пропуски лекций), что вызвало высокий уровень участия. Тем более что само протестное движение оранжевой революции моделировалось в стилистике молодежного модного движения, где пламенные речи перемежались рок-концертами.

Неучет того, что революционный проект строится внутри властного проекта, ведет к определенным просчетам со стороны власти, которая попадает в два неверных типа решений: либо вообще не действовать, либо действовать слишком решительно, что приводит к перекодировке ее энергии в энергию восставших масс, как это было, например, в революции 1905 года, а затем в бархатных революциях Восточной Европы, которые развивались с еще большей силой после разгона демонстраций.

Революционный проект строится также в рамках других революционных проектов, которые с большей или меньшей степенью известны всем. Например, Великая французская революция описывается Альбертом Манфредом теми же словами, которые в 2004 году могли характеризовать оранжевую революцию [4]. Приведем два отрывка, описывающих ситуацию с разных позиций.

Со стороны населения [4. – С. 64]: «Население Парижа и других городов Франции находилось в непрерывном возбуждении. Газеты, многочисленные брошюры и листовки, выпускавшиеся в те дни, пользовались огромным спросом. У всех пробудился интерес к политике; люди жили нетерпеливым ожиданием перемен. В Париже, на площадях и бульварах, возникали импровизированные собрания».

Со стороны власти [4. – С. 65]: «Король и его окружение с тревогой и раздражением следили за развитием событий. Однако они отнюдь не считали свое дело проигранным. Напротив, они вновь готовились к решающему удару».

Перед нами тот же тип нарратива, который реализовывался и в период оранжевой революции, только в нем подставлены другие имена объектов. В принципе это интересная одинаковость революционного сюжета.

Строительство одного проекта внутри другого предполагает мобилизационные процессы, позволяющие использовать один и тот же ресурс для других целей, что было видно по перетягиванию армии и силовых структур на сторону оппозиции в период оранжевой революции. Мобилизационные структуры – один из краеугольных камней любого общественного движения.

Революционный (и любой другой) проект может опираться на внешние источники, реально став частью более общего чужого проекта. То есть возможны варианты сосуществования двух чужих проектов: борющегося против (провластного) и поддерживающего (внешнего). Сунил Аасгупта из Института Брукингса пишет о террористах, что они стараются мобилизовать в свою пользу внешние ресурсы (чужие правительства, диаспору, криминальные сети), что связано с материальной нехваткой восставших против государства [5]. В результате происходит экстернелизация врага и возникает легитимизация внутренней войны.

США, выстроив однополярный мир, отказываются от модели учета чужих проектов, привлекая их только по мере надобности. Один из апологетов этой позиции Чарльз Краутхаммер в своей речи 2002 года подчеркивает, что многополярность является прикрытием для бездействия [6]. Опираясь на слова Дональда Рамсфелда, что «миссия определяет коалицию», он говорит: «Мы берем наших друзей там, где можем их найти, но только для того, чтобы помочь нам выполнить нашу миссию. Первой появляется миссия, и мы задаем ее сами». Это пример одностороннего построения проекта.

Революции всегда строятся на пересечении множества проектов. Исторический и культурный опыт кодируют те или иные варианты выхода из имеющихся ситуаций. Э. Зельбин перечисляет в качестве формирующих революционные ситуации такие факторы, как коллективная память, символическая политика, социальный контекст [7]. Именно сквозь такие механизмы, вероятно, происходит формирование решений в массовом сознании, которое достаточно часто видит именно то, что хочет увидеть. И все это одновременно «осколки» чужих проектов, которые дошли до разной степени реализации. Для массового сознания нереализованный и реализованный проекты во многом эквивалентны, поскольку оно само может дополнить проект в своем виртуальном пространстве до полной реализации.

Революция может также быть реализована как вариант собственного национального проекта. Любая революция опирается на предшествующий опыт, как свой, так и чужой, возможных вариантов восстаний против действующей власти. В связи с этим особую роль играет виртуальный, мифологический пласт, где опыт подобного рода кодируется и хранится. В этом плане интересна позиция Советского Союза, который активно мифологизировал своих собственных революционеров, в то же время отрицал подобную правоту за теми, кто выступал против данной власти, например, диссидентами. Понятие справедливости борьбы здесь размывалось, чтобы принять другие формы, позволявшие использовать контрреволюционные стратегии в стране с революционной идеологией.

Революция – это неудовлетворенность и разочарование, которое может быть реальным и искусственно «подогретым» под необходимый уровень. В последнем случае собственное положение соотносят с определенным идеальным стандартом. Сегодняшний глобальный мир предоставляет множественность вариантов для таких идеализаций, поскольку его характеризует небывалая открытость. Советский Союз оказался «раздавленным» именно чужими стандартами, которые постепенно вошли в качестве точки отсчета, что и привело к 1991 году. С тех пор у большинства населения не произошло принципиального экономического улучшения, но одновременно это не приводит к революционному состоянию.

Оранжевая революция в Киеве продемонстрировала феномен несбалансированного движения в области нематериальных ценностей, когда положение человека в области экономического, социального и политического пространств перестало быть скоординированным. Завышение экономическое могло не соответствовать другим уровням (см. рис. 4).

Рис. 4. Феномен несбалансированного движения в области нематериальных ценностей

Например, стандартные представители бизнеса находились в улучшенном экономическом состоянии, что не отражалось на их социальных и политических ощущениях, поскольку их статус в этих пространствах был явно заниженным.

Возможным вариантом по нейтрализации таких несоответствий могут быть разного рода национальные проекты, ведущие страну вперед, где и будет достигнут, по замыслу их создателей, нужный вариант балансировки. Советский Союз, с одной стороны, строил коммунизм, где все должно быть хорошо, с другой – он характеризовался определенным государственным аскетизмом, где не приветствовалась показная роскошь, где все жили по близким стандартам. Сегодня разрыв в уровне жизни разных слоев населения достиг невообразимых размеров, что задает необходимый уровень раздражения против власти. Власть всегда берет на себя вину за любой вариант социальной неадекватности, созданный в данном виде общества.

Украина в преддверии революции характеризовалась отсутствием национального проекта. Россия сегодня характеризуется столкновением ряда проектов в виртуальной действительности при отсутствии такого проекта в реальности. Соответственно, возникает проблема проектного вакуума, в результате чего страна начинает «прикрепляться» к чужому проекту.

Олег Генисаретский в принципе постулирует сворачивание политического поля в России, объясняя это усиленным вниманием власти к полю управленческому [8]. Одновременно, по нашему мнению, это можно объяснить и неспособностью власти управлять столь разнообразным полем, которым является политическое. Власть может управлять однообразным полем подчиненности, где наперед задано поведение игроков. Увеличение свободы поведения сразу ставит власть в тупик, и ей легче отказаться от этого поля, чем «погрязнуть» в бесплодных попытках по его управлению. Это в числе прочего связано и с тем, что сущность управления будет разной в этих двух полях. Управленческое поле тяготеет к модели повтора, чего нет в поле политическом.

Отсутствие внятных и понятных целей развития постсоветского пространства привело в результате к попыткам интенсивного внедрения таких целей путем цветных революций. При наличии целей индивидуальных образовался вакуум в целях коллективных. Такая неполная парадигма и создала благоприятную сферу для вхождения в чужие проекты, поскольку свои так и не наработаны. Общество начинает жить в определенном «подвешенном» состоянии, двигаясь туда, куда подует ветер. Эта иррациональность и побеждается более организованной революционной рациональностью.

Нейтрализация власти как инструментарий протеста

Власть, являясь по определению более сильным игроком, с неизбежностью мешает интенсивным социальным изменениям, идущим от радикальных групп, направленных на быструю смену власти. Коллективный протест оказывается возможным в ситуации нереагирования власти, поскольку поле действий в этом случае достается оппозиции.

Коллективные формы протеста становятся результативными тогда, когда соблюдаются несколько условий:

власть действует неадекватно;

власть попадает в ловушку, поставленную оппозицией;