Пропаганда 2.0

Нам также представляется, что многие интересные открытия возможны и на пути как определения внушаемости аудитории, так и на пути работы с ее сопротивлением (см., например, сборник по работе с сопротивлением аудитории [8] или о новых направлениях по распознаванию лжи [9]).

Индустриально создаваемой и распространяемой пропаганде также должен найтись контрход. К примеру, на сегодня американская пропаганда все равно проигрывает в умах мусульман пропаганде Аль-Каиды, которая, несомненно, является менее изощренной. Но она более точно отражает картину мира аудитории.

Многое продолжает лежать еще в зоне неосознаваемого воздействия. На наши решения оказывает влияние даже музыка, которая идет как фон. Например, в магазине по продаже вина в некоторые дни играли традиционную французскую музыку, а в отдельные – немецкую. В результате оказалось, что во французские музыкальные дни 77 % покупаемых вин были французские, а в немецкие музыкальные – 73 % немецкие [10–11]. Люди брали вина, которые соответствовали музыке в 3–4 раза чаще. В другом эксперименте классическая музыка вела к покупке более дорогого вина [12]. Такие же эксперименты показали зависимость оценки вина как сильного, утонченного и т. п. в зависимости от играемой в тот момент музыки [13]. Все это позволяет говорить о такой новой прикладной науке, как аудиомаркетинг [14]. Вероятно, в мозгу могут активироваться не только «французскость» или «немецкость» музыки, но также и идеологические клише, стоящие за музыкальными произведениями. То есть может возникать и та или иная картина мира, которая фоново проходит, например, в телесериале.

Аудиовойна также может иметь место. Наиболее известным вариантом является использование рока в декабре 1989 г. в борьбе с панамским лидером Мануэлем Нориегой. Аудиозаписи использовало ФБР в Вако, Техас, в 1993-м, когда надо было освободить членов тоталитарной секты. Тогда ФБР хотело также использовать скрытые призывы, спрятанные в записях, по методике И. Смирнова [15].

Когда невозможно было войти в город Фаллуджа, по нему ударила смесь тяжелого рока и оскорблений по-арабски, где прозвучала фраза: «Ты стреляешь, как пастух». Все это для того, чтобы заставить боевиков пойти в атаку [16]. Перед другой атакой из громкоговорителей звучали слова: «Пускай скорым в Фаллудже хватит горючего, чтобы собрать все тела муджахеддинов». Зазвучал Джим Хендрикс и другая рок музыка, крики детей, мужчин, мяуканье котов, лай собак.

В. Гусаров привел следующий пример использования психологических операций в Ираке [17]. В г. Фаллуджа предполагалось с помощью вертолетов обнаружить позиции боевиков в городе и уничтожить их танками. Однако вертолеты в городе – легкая мишень, поэтому для обнаружения боевиков использовали фонограммы взрывов и огня из автоматического оружия. Когда боевики заняли свои позиции, пошла фонограмма рева вертолетных двигателей и скрежета танковых гусениц. А потом призывами на арабском языке удалось убедить боевиков не оказывать сопротивления и сдаться.

Практически теми же методами оперирует и другая сторона [18]. Во время атаки боевиков с мечети начала транслироваться антиамериканская пропаганда. Американский подполковник Рамос потом вспоминал: «Я никогда не забуду это, сколько буду жить, те песнопения, которые слышались. Они были первобытными, дикими, интенсивными, и это было страшно. Я хотел разрушить эту мечеть. Один из переводчиков сказал мне, что в этой записи говорилось: “Жители Фаллуджи, вставайте, неверные рядом. Убивайте их, убивайте всех”».

Премьер-министр Ирака сказал, что 70 % войны, которая ведется, является психологической и только 30 % идет на земле [19]. В том числе и по этой причине американцы создали ежедневный отчет о слухах на багдадских улицах под названием «Багдадский москит» [20]. Этот разведывательный отчет создает команда из следующих лиц: 6 американских разведывательных аналитиков, 2 переводчика, 11 иракцев, причем иракцы есть и сунниты, и шииты, и курды, и христиане. У некоторых женщин есть традиционные шарфы на головах, некоторые работают с непокрытой головой.

Кстати, слухи и анекдоты являются самым прямым отражением того, что слышит и видит массовое сознание. Даже если этого нет в действительности, сознание или боится этого, или очень этого желает. В последнем случае работает так называемый слух-желание. Путнем, возглавляющий этот проект Москито, говорит, что он направлен на «измерение эффективности того, что делает коалиция».

С помощью слухов предлагается определять эффективность информационной работы [21]: «Часто именно слухи приписывают неверные причины и мотивации, поддерживают неправильное восприятие, способствуя усилению конфликтов. Опустившись в наполненный резервуар циркулирующих слухов в Ираке, мы можем определять базовые страхи, тревоги и настроения людей, чтобы использовать эту информацию для создания более успешной кампании, чтобы оценивать, мониторить и получать их поддержку».

Массовое сознание не любит, когда ему указывают, как жить. Поэтому здесь особое значение имеют любые виды скрытого воздействия: от подталкивания Р. Талера, музыкального и аудиовоздействия и до партизанской войны У. Эко. Если воздействие не является видимым, к нему невозможно выработать сопротивление.

Речь идет не только о новых способах воздействия, но и о новых способах защиты от воздействия, один из которых продемонстрировал У. Эко. И это такой же массовый способ, как и то манипулятивное воздействие, которое осуществляется.

Литература

1. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. – М., 1996

2. Тамручи Р. Медицина и власть // Новое литературное обозрение. – 2013. – № 122

3. Барышева Е. В. Политические дискурсы государственных праздников // rodnaya-istoriya.ru/index.php/rossievedenie/rossievedenie/politicheskie-diskursi-gosudarstvennix-prazdnikov.html

4. Шаповалов С. Н. Государственные практики в Советском Союзе: зарубежный опыт исследования // teoria-practica.ru/rus/files/arhiv_zhurnala/ 2009/3-4/shapovalov.pdf

5. Успенский В. А. Прогулки с Лотманом и вторичное моделирование // www.ruthenia.ru/lotman/mem/vl_usp95.html

6. Thaler R. H., Sunstein S. R. Nudge. Improving decisions about health, wealth, and happiness. – New York, 2009

7. Eco U. Towards a semiological guerilla warfare // kareneliot.de/downloads/UmbertoEco_Towards%20a%20Semiological%20Guerrilla%20Warfare.pdf

8. Resistance and persuasion. Ed. by E. S. Knowles a. o. – Mahwah, 2004

9. Vrij A. a. o. Pitfalls and opportunities in nonverbal and verbal lie detection // people.ok.ubc.ca/stporter/Publications_files/Pitfalls%20and%20 Opportunities-FINAL.pdf

10. Robson D. The hidden tricks of of powerful persuasion // www.bbc.com/future/story/20150324-the-hidden-tricks-of-persuasion

11. Music, wine and will // mindhacks.com/2006/02/06/music-wine-and-will

12. Areni C. S. a. o. The influence of background music on shopping behavior: classical versus top-forty music in a wine store // www.acrwebsite.org/search/view-conference-proceedings.aspx?Id=7467

13. North A. C. The effect of background music on the taste of wine // www.wineanorak.com/musicandwine.pdf

14. Makomaska S. Audiomarketing: music as a tool for indirect persuasion // repozytorium.amu.edu.pl/jspui/bitstream/10593/3792/1/09_Makomaska-J.pdf

15. Психологии, которые мы потеряли. Часть четвертая, заключительная. Игорь Смирнов // hrazvedka.ru/blog/psixotexnologii-kotorye-my-poteryali-chast-chetvertaya-zaklyuchitelnaya-igor-smirnov.html

16. Psychological warfare waged in Fallujah // www.rense.com/general51/falj.htm

17. Гусаров В. ИПСО в Ираке: война пропаганд // navoine.info/ipso-v-irake.html

18. McWilliams T. S. a. o. The battle for Fallujah // www.mcu.usmc.mil/historydivision/Pages/Publications/Publication%20PDFs/FALLUJAH.pdf

19. Mamoun A. 70 % of the war against Iraq is psychological while only 30 % occurs on the ground says Prime Minister Abadi // www.iraqinews.com/features/ 70-war-iraq-psychological-30-happens-ground-says-prime-minister-abadi

20. Shanker T. U. S. Team in Baghdad fights a persistent enemy: rumors // www.nytimes.com/2004/03/23/international/middleeast/23RUMO.html

21. Keller S. R. Rumors in Iraq: a guide to winning hearts and minds. Thesis. – Monterrey, 2004 / Naval Postgraduate School

3.5. Нарративное или нумерическое: медиаархеология о дигитальном будущем

Медиаархеология обращает свое внимание не только в прошлое, но и в будущее. Она способна на это, поскольку занята тенденциями и трендами, которые формируют новые системы медиа. Медиаархелогия может видеть будущее только потому, что внимательно и пристально анализирует прошлое.

Медиаархеология оказалась совершенно новой среди медианаук. Она также необычна и потому, что в ней как бы два крыла: медийное и техническое ([1], см. страницу по медиаархеологии на сайте Моноскоп – monoskop.org/Media_archaeology). Даже более того, одного из ее отцов-основателей Ф. Киттлера упрекали в том, что он вычеркивает человека из этой науки. Его же понимание таково, что смыслы могут образовываться и объясняться самими новыми технологиями. Ведь афористическое высказывание М. Маклюена, что медиум является месседжем, по сути, говорит об этом же: канал передачи в сильной степени предопределяет содержание.

Американский медиаархеолог Э. Хухтама (см. о нем [2–3], его сайт – www.erkkihuhtamo.com) в очень давней своей работе 1995 г. выпятил достаточно важные характеристики медиаархеологического подхода [4]. Хухтаму интересуют не артефакты «сами по себе», а артефакты как симптомы широких культурных, идеологических и социальных феноменов. То есть он делает шаг дальше от обычного коммуникативного объекта изучения.

Если применить эту идею к распаду СССР и восточного блока, то становится понятным, что в числе причин можно с уверенностью назвать новые информационные технологии: и множительная техника, и магнитофоны, а до этого даже пишущие машинки, – все были контркультурой диалога по отношению к советской культуре монолога, которая могла хорошо контролировать печатные станки, но уже не смогла построить такой же контроль по отношению к новой множительной технике. Перестройка добавила к этому переведенное на сторону атакующих телевидение, что позволило убрать со сцены тяжело и нудно говорящих партийных работников, заменив их профессионалами говорения: журналистами, писателями, интеллигенцией и диссидентами. А это тоже является техникой коммуникации, поскольку может существовать и без содержания.

В этой же работе Хухтама формулирует и цели медиаархеологии. Их он увидел две. Это циклически повторяющиеся элементы и мотивы, которые лежат в основе медиакультуры. Второй предлагаемой им целью стали «раскопки» путей, по которым эти дискурсивные традиции и формулировки входят в медиамашины и системы в разные исторические периоды.

Хухтама видит медиаархеологию именно под этим углом зрения. В последующих работах он разворачивает свой подход, присоединяя к нему все новые и новые идеи. Так, в в одной из своих работ он напишет [5]: «“Маленькие люди” является топосом, стереотипной формулой, возникающей снова и снова под разными масками и для разных целей. Такие топосы сопровождают медиакультуру и влияют на ее развитие. Культурные желания выражаются встраиванием их в топос. Функционируя как раковины или корабли из берегов памяти традиций, топосы формируют значения культурных объектов. Высокие технологии могут быть представлены как нечто иное с помощью “сказочных машин” традиций топосов. Они могут прятать культуру как природу, а что-то еще не услышанное – как известное. […] Как процессоры дискурсивных значений топосы не только выражают представления, но могут служить риторическим и убеждающим целям, как это демонстрирует сфера рекламы. Новые продукты продвигаются упакованными в формулы, которые должны предстать наблюдателю как новые, хотя они собраны из составляющих, полученных из культурных архивов».

Мы можем привести пример повторяющейся идеи революционной аргументации. Со времен французской революции четко зафиксированы лозунги «свобода, равенство, братство». И они практически каждый раз возникают с небольшими вариациями в любой протестной акции вплоть до революции.

Наверняка, нейропсихология будущего установит особую чувствительность человека к некоторым подобным символизациям. Со времен Проппа также хорошо известно, что сюжет строится на определенных запретах и их преодолениях. Если в сказке присутствует «не пей из копытца, козленочком станешь», то обязательно последует нарушение запрета с понятными последствиями.

В своем интервью Хухтама продолжает эту тематику [6]: «Эти примеры, модели, в своем исследовании я называю топосами («Topos» во множественном числе). Это определенная формула, идея, опыт, который повторяется снова и снова. Например, идея погружения в медиа. Идея, что в определенный момент мы оказываемся в абсолютной власти медиа, будто живем внутри этого пространства. Мы больше не можем отличить реальность от медиа, границы между ними стираются. Эта идея была очень популярна в 1990-е годы, когда люди начали обсуждать виртуальную реальность и представлять будущее в бестелесном киберпространстве. Все, что сегодня серьезно обсуждается, – на самом деле своего рода разрывы культуры, которые показывают, что многие культурные процессы уже существовали раньше. Теперь мы ясно видим, по крайней мере, я ясно вижу, что идея погружения – это топос. Топос – это какая-то формула или идея, которая повторяется в разных культурных контекстах. Идею погружения на самом деле можно проследить даже в древнекитайской философии, в которой была идея погружения в картины. Картины превращались в пространства, имитацию жизни и реальности».

Немецкий медиаархеолог Вольфганг Эрнст (см. о нем [7], см. список его работ [8]) рассматривает разные способы передачи и фиксации информации в прошлом и настоящем. Отсюда его внимание к архивам, которые трансформируются вслед за медиа, управляя коллективной памятью.

В своем интервью он выделяет еще одну сторону медиаархеологии [9]: «Археология знания, как мы поняли из Фуко, имеет дело с разорванностями, разрывами и отсутствиями, молчанием и прорывами, что находится в оппозиции к историческому дискурсу, который отдает предпочтение понятию преемственности для утверждения возможности субъективности. “Архивы меньше касаются памяти, чем необходимости отменить, стереть, устранить” (Свен Спикер). В то время как археология основана на телеологии и нарративном завершении, архив прерывист и разорван. Как все банки данных он формирует отношения не на базе причин и следствий, а с помощью сетей; архив, по Жаку Лакану, ведет к встрече с реальностью, управляемой сценарием культуры».

И еще одно важное его замечание: «Медиаархеология описывает недискурсивные практики, задаваемые в элементах техно-культурного архива». Недискурсивность архивного способа хранения, как нам представляется, вполне понятна. У нас нет адекватного нарратива, который мог бы охватить эту «разорванную» среду. Нарратив и создает сам упорядоченность, и работает с упорядоченностью.

В этом интервью Эрнст многократно цитирует Льва Мановича (см. о нем [10–12]), который вошел в фокус внимания со своей книгой 2001 г. «Язык новых медиа» [13]. В книге он подчеркивает, что новые медиа базируются на дискретности, но эта дискретность не связана со значениями, как это имеется в морфемах языка. Первой характеристикой новых медиа у Мановича стоит нумерическое представление, что дает возможность изменять все характеристики. Манович обозначает это свойство как то, что «медиа стали программируемыми». Кстати, в этом интервью Эрнст высоко оценивает успехи советской кибернетики, с сожалением констатируя то, что в семидесятые СССР отказался от своих разработок в этой сфере, перейдя на ИБМ, тем самым была потеряна возможность создания европейского альтернативного варианта.

Эрнст подчеркивает неединственность дискурсивных практик для фиксации информации. Это он делает в своей статье «Повествование против счета» [14], которая затем вошла и в его книгу об архивах [15]. В рецензии на книгу подчеркивается, конечно, среди прочих характеристик и тот момент, о котором мы говорим [16]: «Эрнст подталкивает (медиа) историографию от мифологии и семиотики к математике и компьютерным наукам – от рассказывания историй к подсчету единиц. Действительно, он напоминает нам, что столетиями рассказывание было счетом, а тенденция к нарративу является относительно недавним развитием человеческих систем памяти. Другие исторические модусы передачи культурной информации (такие, как эпос или хроники) функционировали тысячи лет как ненарративные формы рассказывания как счета».

Вот мнение самого Эрнста по этому поводу: «Медиа, взятое как физический канал коммуникации и как технический артефакт, который оперируется математически символическими кодами и обработкой поступающих данных, может анализироваться отлично от текстов культуры, картин живописи, классической музыки или произведений искусства. Археологический взгляд является таким способом рассмотрения медиаобъектов: скорее перечисляющим, а не нарративным, дескриптивным, а не дискурсивным, инфраструктурным, а не социологическим, принимающим во внимание числа, а не только буквы и картинки. Медиаархеология открывает тип структуры (или матрицы) в культурных отложениях, которые не являются ни чисто человеческими, ни чисто технологическими, а, условно говоря, находятся между (латинское – medium, греческое – metaxy): символические операции, которые производятся машинами, что превращает людей также в машины» (с. 70).