На поле брани. Эпизоды и рассказы из первой половины нынешней войны

– Что с вами, сударыня? – участливо спросил монарх.

– Мне показалось, что моя салфетка обагрена кровью…

– Кровь там, на полях сражения, а мы здесь находимся в мирной беседе между друзьями, – слегка нахмурившись, проговорил властелин.

– Я не вполне этому верю, ваше величество, – не унималась бойкая девушка, – друзья так не поступают, как поступаете вы!

– Вы сердитесь, фрейлейн, какая тому причина? – строго спросил Вильгельм.

– Ваше величество, когда ваш передовой отряд появился перед моим городом, я выехала к нему навстречу, и вот здесь недалеко, на мосту Адольфа, стала ожидать его.

– Вы хотели защищать ваше государство? – насмешливо протянул император.

– Да, у меня было это намерение, но ваш офицер, подскочив к моей коляске, позволил себе сказать мне, чтобы я уехала прочь. На это я ему ответила, что останусь здесь и не двинусь с места. Он выхватил револьвер и грубо крикнул мне, что будет стрелять. В кого? В беззащитную женщину! Разве это рыцарский поступок? Где же тут пресловутая германская честь, которой вы так гордитесь, ваше величество? – блестя глазами спросила герцогиня.

Смущение на одно мгновение овладело Вильгельмом, но он сейчас же попытался обратить все это в шутку.

– Успокойтесь, милая ферейлейн, он никогда бы вас не застрелил, мои солдаты не воюют с женщинами.

– Это неправда: Льеж, Лувен и множество других городов и селений доказали противное, – не унималась герцогиня.

Присутствовавшие чувствовали себя неловко, некоторые наклонились к тарелкам, делая вид, что заняты своим супом, другие слегка отвернулись, только Дона-Шлобитен пришел на помощь к своему повелителю. Он вовремя нажал пуговку электрического звонка и громко заметил вошедшему метр д’отелю:

– Его величество приказал подавать следующее блюдо!

Водворившееся было молчание прервалось. Вильгельм нашелся.

– Мне так надоела политика, что я рад отдохнуть хотя немного здесь, среди моих друзей. Вы, генерал Мольтке – обратился он к племяннику знаменитого полководца, – расскажете нам что-нибудь интересное, веселое! У вас такой неисчерпаемый запас анекдотов…

Какой-то бес овладел молодой герцогиней.

– Позвольте: мне рассказать, ваше величество, я знаю один очень интересный анекдот! – послышался ее голос, прежде чем Мольтке успел ответить.

Рука Вильгельма нервно закрутила ус.

– Это было давно, ваше величество, при вашем деде… Дядя генерала, фельдмаршал Мольтке… – я рассказываю со слов моего покойного отца…

– Интересно, что вы знаете про моего дядю? Что-нибудь новое, чего мне не приходилось слышать? – любезно спросил генерал.

– Да, генерал, интересное, хотя далеко не новое, – отозвалась герцогиня. – Ваш покойный дядя, великий стратег, – имя, которое ему дано историей, – сказал незабываемые слова: «Отыми от врага все, что ему дорого, оставь ему только глаза, чтобы он мог оплакивать потерянное». Неправда ли, веселый анекдот, господа? – звонко выкрикнула девушка и, торжествующим взглядом окинув всех присутствовавших, остановила его на лице венценосного хозяина.

– Дерзкая! – вырвалось у императора.

В телеграмах европейских газет недавно проскользнуло известие, что герцогиня Люксембургская выселена в Германию и заточена в замок, близ Нюренберга.

Казачье

I

Подразнить захотелось молодым казакам засевшего в городе врага…

Выбрали ночку потемнее, сговорились четверо и отправились к сотнику просить разрешить им «подразнить» немцев.

Улыбнулся офицер, выслушав их просьбу. Знает он казацкую – удаль, сам ведь такой же казак. Охота тоже потешиться над врагом, да нельзя. Если вся сотня пойдет, заметят немцы, вовремя встрепенутся.

Подумал немного, махнул согласно рукой.

– Ступайте, ребята, только помните, не попадитесь в плен, а то накажу! Ей-ей, накажу! – наставительно сказал он им.

Обрадовались станичники. Давно им охота до немцев добраться, какую-нибудь каверзу врагам устроить. Сговорились меж собою, приготовились, подпруги потуже подтянули, шашки, пики рассмотрели, все ли в порядке, сами огляделись, приободрились, лихо, птицами взлетели на седла да, благословясь, и отправились.

Недалеко городе, а нужно пробраться осторожно, чтобы никто не заметил, а там, как в нем очутятся, побольше вреда немцу нанести, да и обратно, айда, к своим вернуться!

Сказано – сделано.

Точно тени, пробрались во вражеский стан казачки, под брюхо лошадей спрятались. Бредут одни лошади, да и все тут. Несколько часовых удалось отважным ребятам кинжалами снять, а одного немца-солдата пикой закололи, так упал, и не вскрикнув, сердечный!

А как в городе очутились, спугнули, переполоху наделали среди врагов да ласточками назад и упорхнули.

Упорхнули, да не все: на беду споткнулась у одного казака лошадь да, падая, придавила своего всадника. Барахтался недолго станичник, выбрался… Товарищи далеко, пешим не угнаться, а лошадь позапуталась в поводьях.

Торопится станичник ее выправить, да в поспешности руки не как нужно работают, а тут кругом набежали немцы, плотным кольцом – обхватили русского.

Отбиваться пытался казак, немало врага посек, да больно много народу на него насело, не совладать с ними.

Схватили, в плен взяли. Радуются, да и как не порадоваться: самого злейшего врага взяли.

Казаки

– Казак, казак в плен попался! – слышатся радостные восклицания по всему городку.

Руки, ноги связали, в подвал темный бросили, – пусть до утра полежит так, а там завтра и допрос с него снимем, – решили германцы.

Немало передумал злополучный станичник за эту ночь, всячески поломал голову, как бы ему из плена себя вызволить, на свободу удрать!

Где тут! Стены крепкие, каменная, отдушина есть, да в нее разве кошка пролезет, а где тут человеку?

А тут еще руки и ноги связаны. Плюнул даже с досады казак. И неволя-то томит его, дума невеселая в голове роится, вспомнил он и о наказе своего офицера:

«Накажу, мол, если кто из вас попадется к немцам».

А тут вон и попался, точно кур во щи! Как ребенка малого свивальником опутали!

Еще больше загоревал пленник. Слушок прошел, что немцы казаков не терпят, коли поймают всякое зло им, пытки чинят, а убьют, так труп позорят, догола раздевают, воронам на клев бросят!

Не боится смерти станичник, с тем и воюют, что смерть постоянно в глаза глядит. Какой же тогда и казак был бы, если бы трусил!

II