На поле брани. Эпизоды и рассказы из первой половины нынешней войны

Потупились казачки. Кое-кто слезу смахнул с загорелаго лица, в душе пожалел сотника, – молодой еще офицер, свой, из одной станицы, дома у него жена на сносях осталась.

– А что, Панкратьич, не было б нам выговора от командира, что вожака, своего потеряли, ругаться станет, не уберегли мол, – протянул кто-то из сотни.

Позамолчали все, никто не отозвался. Тяжело было говорить.

– А Турханчик где? – неожиданно встрепенулся рыжий, – неужто мы врагам его отдали?

Всем вспомнился красивый конь убитого сотника. Умный был, дома выращен, а статей таких и не сыщешь, ход какой! Не попади проклятая пуля, лихо вынес бы своего хозяина из боя, домой бы с ним прискакал.

– Эх вы, фефелы, фефелы, – укоризненно крикнул тот же рыжак, – коня-то такого упустили, ведь любой сейчас триста целковых за него дал бы, а вдове-то такие деньги к разу бы были.

– Не вернуться ли, что ль, отбить… – робко спросил кто-то из молодых казаков.

– Ну, ну, Горюн, нечего после драки волоса считать, неужто отбить возможно? Поди, сам видал, какая их тьма тьмущая с нами секлась – угрюмо крикнул Панкратьич.

Молодой казачок стыдливо замолчал.

Преследование прекратилось, – сотня дала волю коням, шли тихо. Раздавались только изредка стоны раненых, да качались перекинутые через седла трупы убитых товарищей.

Было тоскливо, скучно, недовольство овладевало всеми.

Несмотря на потери, налет казачьей сотни оказался удачным, – он расстроил важный план противника и заставил его кавалерию остерегаться подходить близко к русским войскам.

Похвалил начальник казаков, только погрозил пальцем, прибавив:

– Дело-то ладно сделали, а негоже, что офицера потеряли.

Потупились рыжак и Панкратьич, считавшиеся старшими в сотне и доложившие обо всем случившемся.

– Воля Божья, ваше высокородие, не попади пуля, жив бы остался, – вздохнув, решился ответить рыжак.

– Знаю, знаю, лихой был казак, отплатил бы за себя, – согласился полковник и кивком головы отпустил станичника, – постой, ты, рыжий, а где мастачек покойного сотника, уж больно он хорош у него был, я бы охотно себе его взял.

Съежились оба казака, услышав вопрос полковника. Приходилось признаваться в потере известного всем в в полку коня.

– Утеряли, ваше высокородие, австрияки его забрали, – шепотом отозвался Панкратьич.

Смилостивился его смиренным видом полковник или сам понял, что нет тут никакой вины со стороны казаков, махнул рукой, проговорив:

– Ну, ступайте, коли так.

Самолюбие казаков было задето. Хоть и не укорил их старшой, а затеяли они во что бы то ни стало раздобыть обратно Турханчика.

– Уж я не я буду, коли нашего мастачка от австрияка не отобью, – похвастался рыжак, – в самый огонь за ним полезу, как только увижу.

– Ну, ну, кум не храбрись, где его теперь раздобыть, поди, куда-нибудь угнали, ведь австрияки в конях толк-то тоже понимают.

Дня два не ходила после этого сотня в дело, а тут вдруг вышел приказ обойти всем полком передовые неприятельские позиции и ударить с фланга.

Когда убитого сотника рыжак подхватил к себе на седло, Турханчик, почувствовав, что седока на нем нет, порывался ускакать за остальными казацкими лошадьми, да, к сожалению, поводья его запутались за что-то на земле.

Тщетно рвалась умная лошадь освободиться от случайной задержки, но кожаные связи были крепки. Качалась благородная голова коня, хрипел он, глаза наливались кровью, передние копыта упирались настойчиво в землю. Ничего не мог сделать он, напрасно вздымался на дыбы.

Усилия казацкой лошади сейчас же были замечены. Один из австрийских адъютантов взглянул на бъющегося коня, опытный глаз кавалериста сразу оценил редкие стати животного; подскакал к нему австриец и не распутывая поводьев, схватил их и отрубил саблей от препятствия.

Рвался Турханчик из вражеских рук, но кавалерист умело сдерживал его и, подведя ближе к своей лошади, пересел на казацкое седло. Свою же лошадь он отдал подержать одному из солдат.

Почувствовав на себе нового всадника, Турханчик понесся по направлению умчавшихся своих степных товарищей. Австриец дал ему волю проскакать некоторое пространство, затем умелой рукой туго натянул поводья и повернул обратно.

Чуял благородный конь, что им управляет не дружеская рука хозяина, а чужая, – не привык он к такому обращению, на дыбы вздыбился, сбросить чужого седока попытался, но не совладал. Хорошим ездоком оказался адъютант. Шпоры ему дал, хлыстом ударил и заставил исполнить свою волю.

Покорился степной скакун, поскакал назад, только ушами насторожился. волю свою дикую затаил.

– Какую хорошую лошадь я себе раздобыл, – похвастался адъютант своим товарищам, вернувшись обратно к стоянке полка. – Настоящую степную, мчится она, как птица, а ну-ка – полюбуйтесь.

Спешившеся кавалеристы внимательно осматривали дико озиравшуюся лошадь, любовались ее точно точеными ногами, изящно обрисованной головой, красивой статью.

Счастливый приобретением, адъютант умело гарцевал на степном скакуне.

Кроме перестрелок и небольших ружейных встреч, противники молчали почти два дня.

– Лейтенант Хорсек, благосклонно обратился к адъютанту генерал, командовавший дивизией, – мне сообщили, что у вас оказалась в руках превосходная лошадь, отбитая у казаков.

– Точно так, ваше превосходительство, – почтительно отозвался австриец.

– Я слышал, что она мчится, как ветер; вообще, казацкие лошади чрезвычайно выносливы, они могут пробегать большое пространство…

Адъютант продолжал слушать.

– Дело в том, что мне нужно послать одни важные документы в наш корпус, расположенный довольно далеко отсюда. Вы знаете дорогу? Я вам сейчас укажу.

И, подойдя к карте, висевшей на стене, генерал подробно показал офицеру путь, по которому он должен был следовать. Путь шел изгибами и в одном месте довольно близко подвигался к русским позициям.

– В этом месте вы должны соблюдать особую осторожность и проскользнуть незаметно, – наставительно продолжал начальник, – документы эти очень важные, в них находится диспозиция нападения на русских, которую мы предполагаем выполнить завтра вечером.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – щелкнув каблуками, отозвался адъютант.

– Вы должны выехать с наступлением темноты, это даст вам возможность под покровом ночи исполнить поручение безопаснее.

Обрадованный таким поручением, которое давало ему возможность отличиться, Хорсек сейчас же начал приготовляться к ночной поездке.

Казацкое седло понравилось австрийцу, оно было удобнее обыкновенного кавалерийского, – в особенности оказались удобны переметные сумки, в которые можно было много чего положить.

Большой пакет с документами стеснял офицера, находясь в его мундире, и он с особым удовольствием поместил его в одну из сумок.

Спустился вечер, темный, настоящий южный, удушливый, и лейтенант Хорсек, с горделивыми надеждами отличиться, выехал на своем новом коне по указанному пути.

Далеко уж отъехал посланный от расположения своего полка. Дорога шла по знакомым местам, еще недавно тут происходили бои, после которых австрйские войска отступили глубже в западную Галицию.