Сержант Глюк

– Ты тоже знаешь, я никогда этим не воспользуюсь. Это унижает и меня и тебя.

– Ты просто робкий. Тогда я сама воспользуюсь твоим служебным положением, – ладонь другой руки она мягко прижала к его паху, ее пальчик соскользнул с его груди вниз, нашел молнию брюк. Арлетта начала медленно расстегивать молнию, не забывая нежно массировать через брюки обозначившуюся плоть Изяслава.

Словно в последнем судорожном порыве к своему спасению, Изяслав встал на стул, с которого удобнее всего было добраться до короба. Совсем оттолкнуть Арлетту у него не было ни сил, ни решимости, поэтому встать на стул у него получилось вполоборота.

Арлетта оказалась перед стоящим на стуле Изяславом. Её взгляд уперся в галифе и начищенные сапоги хозяина жизни. Это мгновение решало всё. Во что бы то ни стало надо было отвлечь Хартмана и спасти Костяна. Ненависть придавала Арлетте решимости.

– Да, так удобнее, – с придыханием сказала она, по-хозяйски запуская ручку в расстегнутую молнию, которая оказалась вблизи её лица. Арлетта призывно и страстно приоткрыла свой красивый ротик.

– Достаточно, Арлетта! – взмолился Изяслав. – Ты уже выразила все свое презрение ко мне! – такой служебной победы над Арлеттой, победы, равносильной поражению и полному крушению его планов и чувств – он не хотел.

Воздевая свой обреченный взгляд кверху, к высшим оккультным силам, Изяслав заметил сквозь прорези дверки широко раскрытые глаза, смотрящие на него с той стороны, из темноты короба. Изяславу не нужно было открывать дверку, он узнал глаза Костяна.

Я ощутил во встрече их глаз столько напряжения и противоборства, что вспомнил, где я уже видел эту черную форму. Однажды мне приходилось воевать против врага в этой форме. Я был облачен тогда не в профессиональное обмундирование элитных коммандос, а в настоящее рванье. Мне запомнились стоптанные сапоги и выцветшая залатанная гимнастерка. Я чувствовал себя полным оборванцем, да и оружия нам выдали негусто, винтовку, гранату и несколько патронов. Правда, жизней выдали много, очень много, и мы вырывали победу жизнями, с которыми не считались. Я вспомнил тот страшный, жестокий шутер, его запредельное напряжение кровавой рукопашной.

Встречей глаз и общей картиной происходящего – Изяслав и Костян – оба были до крайней степени раздавлены и унижены.

Изяслав – тем, что таким образом Арлетта спасает другого, того, кто несравненно дороже и ближе ей, дороже настолько, что она решается на такой отчаянный шаг.

Костян – тем, что Арлетта, которой он только что без слов признавался в любви, и признание это было взаимным, спасает его таким образом и такой ценой. Костян не хотел себе спасения такой ценой. Скрюченный в коробе, он находился в оцепенении. Выйти – означало конец. Отсидеться, видя все это – тоже конец. Не в силах выдержать такой реальности, Костян сделал единственное, что он мог сделать в таком положении – включил лежащую в кармане глушилку.

Она сработала, реальность поплыла, мозг, с его непереносимыми впечатлениями, начал исчезать.

В этот момент снова проследовал мимо тонкостенной гримерки топот сбитых с направления роботов.

29

Леня и Рафаэль были неприятно взволнованны. Непонятным пока образом, и уже не в первый раз, цель исчезает с пеленга роботов в самый последний момент. Что это? Сбой в их программе, управляющей роботизированным железом? Или плывут динамические сенсоры, за которые ответственны ребята из отдела вооружений? Или это какие-то уловки Костяна? Намечался кропотливый анализ и перебор вариантов. Леня был крайне раздосадован:

– Навязали на нашу голову эту старую рухлядь военных! Говорил же, надо сразу приступать к испытаниям наших перспективных исследовательских образцов! А так, теряем время и выглядим полными идиотами!

Ко всему, в Гранд-отель вернули Гранит Романыча, в невменяемом состоянии, с вывихом ноги. Он бормотал что-то бессвязно-матершинное. Пришлось поручить метрдотелю унести подопытного из камеры и взять на себя хлопоты по восстановлению и охране его физической оболочки. Гораздо больше беспокойства вызывал у Лени и Рафаэля виртуал неудачливого стрелка. С помощью программатора в его ментальном пространстве была обнаружена диверсионная деятельность посторонней программы, вследствие чего подопытный, стреляя, промахнулся мимо цели с короткой дистанции. Теперь ещё предстояло разбираться с программатором, на предмет наличия в нем вредоносных программ. Если таковые завелись, следовало немедленно их нейтрализовать. В общем, Костян оказывался изворотливее, чем они предполагали. Подкинул он им работенки.

Рафаэль начал с более локальной и насущной задачи – чистки программатора. Найти следы посторонней программы ему удалось довольно быстро. Они были едва различимы в отсканированном виртуале подопытного стрелка. Следы говорили о том, что Рафаэль имеет дело с чем-то похожим на внедренного червя, на программного агента, который может автономно жить в компьютерных сетях и выполнять различные действия в интересах своего патрона.

Сложнее было с противоядием. Рафаэль чертыхался. В их распоряжении был всего лишь узкоспециализированный полевой программатор, с ограниченным функционалом. Дополнительных средств антивирусной борьбы в него загружено не было. В своей стационарной лаборатории Рафаэль располагал всем необходимым, чтобы без проблем раздавить это постороннее включение, разобрать его на мелкие части-файлы и уничтожить их методом внедрения в них команды на самоликвидацию. Но запрашивать необходимое антивирусное обеспечение из общей сети Рафаэль не рискнул. При запросе шлюз программатора открывался, и через него, как через брешь, в общую сеть мог мгновенно внедриться этот червь, а так как сеть обязательно определит источник заражения – их программатор – тогда у Рафаэля и Лени могут возникнуть дополнительные неприятности. А им, программистам, это ни к чему, и не к лицу.

– Ну что? – торопил Леня.

– Щас, пэрэпишэм, – Рафаэль решил обойтись собственными силами. Он давно усвоил, что если речь идет о защите от вирусов, то лучшей защитой будет нападение. Его взрывное алгоритмическое мышление увидело возможность использования имеющихся полевых кодировочных средств, для создания контрдиверсионной операционной среды, выжить в которой чему-то иному было бы просто негде. Эта среда, саморазмножаясь по принципу дрожжевой плесени, как внутри собственного пространства, так и по следам червя, заполнила бы собой на короткое время память программатора и переварила бы в своей токсичной среде все постороннее.