История Древней Греции

105. Отсюда скифы направились на Египет. Когда они стали в Сирии Палестинской, египетский царь Псамметих вышел навстречу им и просьбами и подарками удержал их от дальнейшего движения. Когда на обратном пути скифы были в сирийском городе Аскалон, большинство их прошло дальше, не трогая города; остались только немногие и ограбили храм Афродиты Урании. Это, как я узнал, древнейший из всех храмов богини, ибо кипрское святилище основано выходцами отсюда, как говорят о том сами жители острова; равным образом на Кифере храм Афродиты сооружен финикийцами, происходящими из Сирии. На тех скифов, которые ограбили храм в Аскалоне, равно как и на потомство их, божество ниспослало женскую болезнь. Поступок этот был, по словам скифов, причиной господствующей у них болезни и того, что приходящие в Скифскую землю иноземцы находят больных, которых скифы называют энареями, в таком жалком положении.

Статуя Афродиты Урании. 430–420 гг. до н. э.

106. Скифы владычествовали над Азией в течение двадцати восьми лет, своими излишествами и буйством разорили и опустошили всю Азию. Кроме того, что с каждого народа они взимали положенную ими дань, скифы совершали набеги и грабили все, что тот или другой народ имел у себя. Киаксар и мидяне пригласили их однажды на пир, напоили и перебили. Так мидяне спасли царство и снова приобрели власть такую, какая была у них прежде; кроме того, они покорили Нин – как они покорили его, расскажу в другой истории – и подчинили себе ассирийцев, за исключением Вавилонской области.

107. После этого Киаксар умер, процарствовав сорок лет, включая сюда и время господства скифов; после него власть наследовал Астиаг, сын Киаксара. У Астиага родилась дочь, которую он назвал Манданой. Однажды Астиагу снилось, что дочь его выпустила из себя такое количество мочи, что главный город весь наполнился ею, и вся Азия была затоплена. Сновидение это Астиаг рассказал снотолкователям из магов, и когда они подробно объяснили ему смысл сновидения, он испугался. Когда Мандане пришла пора выходить замуж, Астиаг из страха сновидения не желал выдать ее за человека одинакового с нею положения; он выдал ее за перса по имени Камбис из знатного дома и спокойного характера; Астиаг считал его гораздо ниже среднего мидянина.

108. На первом году супружеской жизни Манданы с Камбисом Астиаг видел другой сон. Ему снилось, что из детородных частей дочери выросла виноградная лоза, покрывшая собою всю Азию. Сообщив и это сновидение снотолкователям, он вызвал дочь из Персии, когда наступило время родов, и содержал ее под стражей, решившись сгубить новорожденного, так как сновидение, по объяснению толкователей, означало, что сын его дочери будет царствовать вместо него. Опасаясь этого, Астиаг, когда родился Кир, позвал к себе Гарпага, родственника, надежнейшего и довереннейшего человека, и сказал ему: «Не относись легко, Гарпаг, к тому делу, которое я поручу тебе, не предай меня из расположения к другим и самому себе не приготовляй беды в будущем. Возьми рожденного Манданой ребенка, снеси его к себе, умертви и похорони, где сам желаешь». – «Никогда прежде, царь мой, ты не видел от меня ничего неприятного тебе, и впредь я буду стараться ни в чем не провиниться перед тобой. Теперь, если такова твоя воля, мне необходимо надлежаще выполнить ее».

109. Таков был ответ Гарпага. Ему передали ребенка, одетого на смерть, и он с плачем понес его домой. Придя к жене, Гарпаг сообщил ей всю беседу с Астиагом, после чего она спросила: «Как же ты намерен поступить теперь?» «Не так, как повелел мне Астиаг, – отвечал Гарпаг. – Пускай он гневается, неистовствует более теперешнего; я не поступлю согласно его решению и не приму на себя такого злодеяния. Не желаю губить младенца по многим причинам: и потому, что мне самому он родственник, и потому, что Астиаг стар и не имеет мужского потомка. Если бы по его смерти власть перешла к его дочери, сына которой он желает теперь сгубить через меня, то от этого разве не была бы для меня величайшая беда? Если же ребенку необходимо умереть ради моей безопасности, то убийцей его пускай будет кто-нибудь из людей Астиага, а не из моих».

110. После этого Гарпаг тотчас послал вестника к одному из царских пастухов, пастбище которого лежало в горах, изобиловавших дикими зверями, и потому казалось Гарпагу наиболее соответствущим его плану. Имя пастуха было Митрадат. Женат он был на рабыне того же Астиага по имени Кино на эллинском языке, а по-мидийски Спако (что значит «собака»). Стадо свое пастух пас на склонах гор к северу от Акбатан, по направлению к Евксинскому Понту. Там, со стороны земли саспиров, Мидия очень гориста, возвышенна, покрыта сплошным лесом; остальная часть Мидии совершенно ровная. Пастух явился на зов немедленно. Гарпаг сказал ему: «Астиаг приказывает тебе взять этого ребенка, положить его на самой дикой горе, чтобы он погиб как можно скорее. При этом он велел сказать тебе следующее: если ты не сгубишь ребенка, а каким бы то ни было способом сохранишь его живым, то он казнит тебя мучительнейшей казнью. Мне приказано наблюдать за тем, чтобы ребенок был выброшен».

Стадо быков и пастух, играющий на флейте. Копия II в. н. э. с мозаики Павсания из Сикиона

111. Выслушав это, пастух взял с собой ребенка, отправился в обратный путь и пришел в свою хижину. В это время жена его целый день уже ожидала разрешения от бремени, и как бы по божьему соизволению родила как раз тогда, когда пастух ушел в город. Супруги озабочены были мыслями друг о друге: пастух в страхе ждал родов жены, жена недоумевала, почему муж ее так неожиданно позван Гарпагом. Когда пастух возвратился и был у ложа больной, жена, неожиданно увидав его перед собою, спросила, зачем так внезапно позвал его Гарпаг. А тот рассказал ей в ответ: «По приходе в город я увидел и услышал, чего не следовало бы мне видеть и чего не пожелал бы я своим господам. Все в доме Гарпага плакали, когда в страхе я вошел туда. Как только вошел, я увидал лежащего открыто младенца; он барахтался и громко плакал; одет он был в золото и шитые одежды. Гарпаг, лишь только заметил меня, тотчас велел взять младенца с собой и бросить на самой дикой горе, прибавляя, что таково распоряжение Астиага, и угрожая жестоким наказанием, если повеления этого я не исполню. Я взял ребенка и понес с собой, полагая, что принадлежит он кому-либо из слуг Гарпага: не мог же я наверное знать его родителей. Однако я был удивлен, что ребенок одет в золото и пышные одежды, а также тем, что в доме Гарпага стоял громкий плач. Однако пустившись в путь, я тотчас узнал от слуги всю правду, а именно что это сын Манданы, дочери Астиага, и ее супруга Камбиса, сына Кира, и что Астиаг приказал умертвить ребенка. Теперь гляди, вот он». С этими словами пастух открыл ребенка и показал жене.

112. Когда жена увидела ребенка, здорового и красивого, она со слезами обняла колени мужа и убеждала его ни за что не выбрасывать младенца. Но муж отвечал, что иначе поступить ему нельзя, потому что придут от Гарпага соглядатаи для удостоверения смерти, и он сам погибнет жестокой казнью, если не исполнит приказания. Не убедив мужа, она сказала ему затем: «Так как не могу убедить тебя не выбрасывать ребенка, то поступи следующим образом, если уж настоятельно необходимо показать, что он выброшен: ведь родила и я, но родила мертвого; возьми его и брось на горе, а сына Астиаговой дочери мы станем воспитывать, как родное дитя. Таким образом, и ты не будешь наказан за ослушание господам, и мы не сделаем дурного дела; мертвый ребенок будет погребен в царской гробнице, а живой не лишится жизни».

113. Совет жены очень понравился пастуху, и он тотчас сделал все, как она говорила. Того ребенка, которого он принес с собой для умерщвления, передал жене, а мертворожденного положил в корзинку, в которой принес царского младенца, одел его в платье царского сына и бросил на дикой горе. На третий день после того, как младенец был выброшен, пастух пошел в город, оставив при трупе сторожем пастуха, одного из своих помощников. Придя в дом Гарпага, он заявил, что готов показать труп ребенка. Гарпаг послал туда надежнейших оруженосцев, через них убедился в достоверности сообщения и похоронил сына пастуха, назвав его не Киром, но каким-то другим именем.

114. На десятом году жизни случай обнаружил происхождение Кира. Однажды в той деревне, где паслись стада, он играл на улице со своими сверстниками. Игравшие дети стали выбирать себе кого-нибудь в цари и выбрали сына пастуха, как называли Кира. Он разделил играющих на группы, возложил на одних обязанности оруженосцев, другим поручил сооружение дворца, одного назначил «оком царя», другому приказал доставлять царю известия, так что каждому дал особое занятие. Один из игравших, сын знатного мидянина Артембара, не исполнил приказания Кира; тогда последний велел остальным мальчикам схватить его; те повиновались, и Кир жестоко наказал его бичом. Лишь только мальчика отпустили, он, чувствуя себя оскорбленным, горько жаловался на обиду, а придя в город, со слезами рассказал отцу, что он претерпел от Кира, называя его, впрочем, не Киром – этого имени он еще не носил, – но сыном Астиагова пастуха. Разгневанный Артембар вместе с сыном немедленно отправился к Астиагу и рассказал, какую обиду нанесли мальчику. «Нас, царь, так оскорбляет твой раб, сын пастуха». При этом он обнажил спину мальчика.

115. Выслушав и увидев это, Астиаг пожелал наказать Кира за оскорбление Артембара и послал за пастухом и его сыном. Когда они явились, Астиаг взглянул на Кира и сказал: «Как ты осмелился, будучи сыном этого пастуха, оскорбить так дитя первого после меня человека?» «Я поступил в этом деле совершенно правильно, – отвечал Кир, – ибо мальчики той деревни, из которой и я родом, затеяли игру и меня поставили царем над ними, потому что я казался им наиболее для этого пригодным. И вот тогда, как остальные дети исполняли мои приказания, один он ослушался и не обращал на меня никакого внимания, за что и получил должное наказание. Если за это я заслуживаю какой-нибудь кары, изволь, я здесь».

116. Когда мальчик говорил это, Астиаг узнавал его. Черты лица Кира походили на черты Астиага, ответ мальчика казался слишком свободным, а время, когда ребенок был выброшен, совпадало с возрастом сына пастуха. Астиаг в смущении некоторое время молчал. Потом, едва придя в себя и желая удалить Артембара, дабы наедине расспросить пастуха, он сказал: «Артембар, я поступлю так, что ни тебе, ни твоему сыну не в чем будет упрекнуть меня». Затем он отпустил Артембара и велел своим слугам ввести Кира во внутренние покои. Теперь, когда перед ним остался один пастух, Астиаг спросил, откуда у него этот мальчик и кто его передал пастуху. Тот отвечал, что это его сын и что родительница его живет с ним и теперь. Астиаг на это заметил, что пастух поступает неблагоразумно, вынуждая царя прибегнуть к пыткам. Сказав это, он велел своей страже схватить пастуха. Ведомый на пытку, тот чистосердечно рассказал все и закончил речь мольбой о милости и прощении.

117. Когда пастух рассказал всю правду, Астиаг простил его, но сильно негодовал на Гарпага и велел копьеносцам позвать его. Когда Гарпаг явился, Астиаг спросил его: «Какой смертью, Гарпаг, умертвил ты ребенка моей дочери, которого я передал тебе?» В присутствии пастуха Гарпаг не решился прибегнуть ко лжи, чтобы не быть уличенным в ней, и сказал: «Взяв от тебя ребенка, царь, я озабочен был тем, чтобы исполнить твою волю: не быть виноватым перед тобою, но не быть в то же время и убийцей перед твоей дочерью и перед тобой. Поступил я поэтому так: позвал этого пастуха и передал ему ребенка, сказав, что ты приказываешь сгубить его; в этом я не лгал, потому что такова была твоя воля. Передавая ему ребенка, я приказал бросить его на дикой горе и сторожить, пока он не умрет; угрожал ему всяческими наказаниями в случае ослушания. Когда исполнено было мое распоряжение и ребенок умер, я послал туда вернейших из моих евнухов, через них убедился в смерти ребенка и велел похоронить его. Так поступил я в этом деле, и такой смертью умер ребенок».

118. Гарпаг рассказывал правдиво. Астиаг скрыл чувство гнева, которое он питал против него за случившееся, и прежде всего рассказал ему это происшествие так, как слышал сам от пастуха; повторив рассказ, он заключил: «Мальчик пускай живет, и благо, что так случилось. Меня сильно мучила совесть, – продолжал он, – за поступок с этим мальчиком, и упреки за него от моей дочери я не легко переносил. Теперь, так как судьба ребенка изменилась к лучшему, пришли, во-первых, своего сына к моему внуку, недавно пришедшему, а потом приходи и сам ко мне на пир: спасение внука должен я отпраздновать жертвоприношением: такая честь подобает богам».

119. Выслушав это, Гарпаг пал ниц перед царем и сильно обрадовался, что его ослушание так благополучно разрешилось и что он приглашен на пир по столь счастливому случаю; с этим он пошел домой. Придя туда очень скоро, Гарпаг отослал своего сына к Астиагу, приказав исполнять все, что бы царь ему ни повелел; у него был единственный сын, имевший около тринадцати лет от роду. Сам Гарпаг в сильной радости рассказал все случившееся жене. Между тем Астиаг, когда пришел к нему сын Гарпага, велел зарезать его, поделить тело на части, одну из них сварить, другие сжарить, хорошо приправить их и держать наготове. Ко времени пира явились Гарпаг и другие приглашенные; Астиагу и остальным лицам поставлены были столы, полные бараньего мяса, а Гарпагу подали мясо его родного сына – все, кроме головы, пальцев рук и ног, которые лежали отдельно в закрытой корзине. Когда, казалось, Гарпаг насытился, Астиаг спросил, доволен ли он яством; тот отвечал, что очень доволен. Тогда слуги, которым было это приказано, поднесли Гарпагу прикрытую голову его сына, руки и ноги, предлагая открыть корзину и взять оттуда, что угодно. Гарпаг последовал приглашению и, открыв корзину, увидел останки своего дитяти, однако овладел собой и не ужаснулся при виде их. На вопрос Астиага, узнает ли он, какую дичь ел, Гарпаг отвечал утвердительно, прибавив: все хорошо, что царь ни делает. После этого он забрал оставшееся мясо и пошел домой с намерением, как мне кажется, собрать останки сына и похоронить их.

120. Так Астиаг наказал Гарпага, а по случаю появления Кира позвал тех самых магов, которые прежде истолковали ему сновидение. На вопрос, как они объяснили ему сновидение, явившиеся маги отвечали то же самое, что и прежде, а именно что сыну его дочери суждено быть царем, если он остался в живых и не умер раньше. Тогда Астиаг сказал им: «Мальчик этот родился и живет; воспитывался он в деревне, и жившие там же мальчики поставили его над собою царем. Он все сделал и устроил совершенно так, как поступают настоящие цари: установил звание телохранителей, привратников, вестников и все прочие. По вашему мнению, что все это значит?» Маги отвечали: «Если мальчик живет и стал царем без чьего-либо предумышления, то будь спокоен и бодр духом: вторично он не будет царствовать. Иные изречения оракулов разрешаются ничем, равно как и иные сновидения оказываются не имеющими никакого значения». «Я сам такого же мнения, – заметил Астиаг. – Если мальчик был назначен царем, то тем самым сновидение оправдалось, и мальчик этот более не опасен для меня. Однако хорошо рассудите и дайте совет наиболее безопасный для моего дома и для вас». – «Для нас самих, царь, весьма важно упрочить твою власть, ибо в том случае, если бы власть перешла к мальчику, по происхождению персу, мы, мидяне, обратились бы в рабов, были бы презираемы персами, как чужие для них. Напротив, пока царствуешь ты, наш соплеменник, до тех пор и мы пользуемся долей участия во власти, и через тебя оказывают нам большие почести. Таким образом, нам подобает всячески заботиться о тебе и о власти твоей. И теперь, если бы мы замечали какую-либо опасность, то обо всем предупредили бы тебя; но сновидение кончилось ничем, а потому мы и сами спокойны, и тебе советуем то же. Мальчика и его родителей отошли от себя к персам».

121. Астиаг выслушал это с радостью, потом позвал Кира и сказал ему: «Из-за пустого сновидения я было обидел тебя, дитя мое, но тебя спасла судьба. Теперь иди с миром к персам, вместе с тобой я пошлю проводников. Придя туда, разыщи отца и мать, только не таких, как Митрадат и жена его». С этими словами Астиаг отпустил Кира.

122. Когда Кир возвратился в дом Камбиса, родители приняли его, а когда потом узнали, кто он и откуда, то нежно ласкали, потому что были убеждены, что сын их умер тотчас после рождения, и не расспрашивали, каким образом он спасся. Мальчик рассказывал им все, прибавляя, что раньше он не знал этого, пребывая в полнейшем неведении; все испытанные им превратности он узнал только дорогой. Прежде он думал, что пастух Астиага – отец его, пока на пути в Персию не узнал всего от проводников. Он рассказывал, как воспитывала его жена пастуха, непрерывно хвалил ее, и имя Кино не сходило с уст его во время рассказа. Родители воспользовались этим именем для того, чтобы представить спасение сына еще более чудесным, и распространили молву, будто выброшенный Кир вскормлен собакой. Отсюда и пошла эта басня.

123. Сильно желая отомстить Астиагу, Гарпаг старался с помощью подарков расположить к себе Кира, уже возмужавшего и из всех сверстников наиболее блестящего и любимого. Гарпаг понимал, что он сам, как частное лицо, не в силах покарать Астиага, и потому искал союза с юношей Киром, полагая, что сей последний претерпел от Астиага столько же, как и он, Гарпаг. Еще раньше этого он сделал следующее: так как Астиаг был жесток с мидянами, то в беседах с мидийскими вельможами, с каждым порознь, Гарпаг убеждал их лишить власти Астиага и поставить царем Кира. Достигнув этого и уже приготовившись, Гарпаг решился открыть свой замысел Киру, жившему в Персии. Так как пути сообщения охранялись тогда стражей, то Гарпаг прибег к такой хитрости: он приготовил с этой целью зайца, разрезав ему живот так ловко, что не тронул шерсти, вложил туда письмо, в котором сообщал свой план, потом зашил живот зайцу и передал его вместе с сеткой, будто охотнику, вернейшему слуге своему. Так он отправил его в Персию, приказав отдать зайца Киру и на словах сказать, чтобы он разрезал его собственноручно и чтобы никого при этом не было.

124. Все было сделано согласно приказанию, и Кир разрезал зайца. Найдя в нем письмо, он прочитал его. Письмо гласило следующее: «Боги хранят тебя, сын Камбиса; иначе ты не поднялся бы на такую высоту. Отомсти Астиагу, твоему убийце. Он желал твоей смерти; ты живешь только благодаря богам и мне. Я полагаю, что все давно тебе известно: и то, как поступили с тобою, и то, как я наказан Астиагом за то, что не погубил тебя, а передал пастуху. Если пожелаешь довериться мне, будешь царем всей земли, в которой царствует теперь Астиаг. Склони персов к восстанию и иди войной на мидян. Если Астиаг назначит полководцем меня в войне с тобою, то случится желательное для тебя; если же кого-нибудь другого из знатных мидян, все равно, ибо мидийская знать прежде всех отложится от него и постарается вместе с тобою низвергнуть Астиага. Так как здесь все готово, то действуй, действуй возможно скорее».

125. Прочитав это, Кир стал обдумывать, каким бы наиболее верным способом поднять персов. Среди размышлений он изыскивает удобнейшее средство и поступает так: написав в письме, что? задумал, он собрал персов, вскрыл перед ними это письмо и по прочтении объявил, что Астиаг назначает его военачальником персов. «Теперь, персы, – сказал он, – предлагаю всем вам явиться сюда с косами в руках». Таков был приказ Кира. Родов персидских много; лишь некоторые из них были собраны Киром и отторгнуты от мидян. Роды эти, в зависимости от которых находятся все прочие персы, таковы: пасаргады, марафии, маспии. Значительнейший из них – пасаргады; в их среде находится и дом Ахеменидов, откуда происходят цари – персеиды. Остальные персы: панфиалеи, дерусиеи, германии. Все эти роды – земледельческие, прочие – кочевники: даи, марды, дропики, сагарты.

126. Когда все персы явились с косами, Кир приказал им выкосить в один день место, совсем заросшее терновником и имевшее в объеме от восемнадцати до двадцати стадиев. Когда заказанная работа была выполнена, Кир предложил им явиться вторично на следущий день, но предварительно обмывшись. Тем временем он велел согнать в одно место отцовские стада коз, овец и быков, порезать их и изготовить обильный запас пищи и вина, собираясь угостить персидский народ. Когда на следующий день персы явились, Кир пригласил их расположиться на лугу и стал угощать. После пира он спросил их, что они предпочитают: вчерашнее ли времяпрепровождение или сегодняшнее. Они отвечали, что между двумя днями большая разница: вчерашний день – лишь одни тягости, сегодня – только удовольствия. Подхватив эти слова, Кир стал объяснять им все дело, говоря: «Таково ваше положение, персы. Если вы последуете за мной, то будете пользоваться этими и многими другими благами, будете свободны от работ, приличных рабам; если же не захотите, то будете обременены, как вчера, многочисленными работами. Поэтому идите за мной и будьте свободнее. Мне кажется, божеским определением назначен я выполнить это дело, а вас я считаю ничем не ниже мидян и к войне не менее их способными. Поэтому отлагайтесь от Астиага немедленно».

127. Найдя себе вождя, персы готовы были добиваться свободы, потому что они давно уже тяготились владычеством мидян. Узнав о таких приготовлениях Кира, Астиаг позвал его через вестника к себе; но Кир велел через вестника же объявить царю, что он придет к нему раньше, чем того желает Астиаг. Услышав этот ответ, Астиаг вооружил всех мидян, назначив полководцем Гарпага; божество помрачило его рассудок, и он забыл, чтоу учинил Гарпагу. Когда выступившие в поход мидяне встретились с персами, в сражении участвовала только часть их, только те именно, которые не были в заговоре, иные открыто переходили на сторону персов; большинство не желало сражаться и бежало.

128. Лишь только Астиаг узнал о позорном поражении мидийского войска, он грозно воскликнул: «Несдобровать же Киру!» Засим тотчас позвал снотолкователей – магов, которые посоветовали ему отпустить Кира, и велел распять их, потом вооружил оставшихся в городе мидян, юношей и старцев. Отправившись с ними в поход и сразившись с персами, он был разбит, сам взят живым в плен, а бывшие с ним мидяне пали в битве.

Поражение Астиага. Гобелен XVIII в.

129. К находившемуся в плену Астиагу явился Гарпаг; со злорадством и насмешкой он говорил ему оскорбительные речи и в заключение спросил, что такое рабство вместо царской власти в сравнении с тем пиром, на котором он был угощен мясом сына? Астиаг посмотрел на него и спросил в свою очередь, не причастен ли он к делу Кира. Гарпаг отвечал, что он сам об этом деле написал Киру и что оно действительно – его дело. Тогда Астиаг стал доказывать Гарпагу, что он глупейший и бессовестнейший человек: глупейший потому, что облекает властью другое лицо, тогда как сам мог бы быть царем, ибо все устроено им же самим; бессовестнейший потому, что из-за яства обратил в рабство мидян. Если уж непременно нужно было облечь царской властью кого-либо другого, а не пользоваться ею самому, то было бы гораздо честнее предоставить ее мидянину, а не персу. Теперь ни в чем не повинные мидяне из господ стали рабами, а персы, бывшие прежде рабами мидян, стали господами их.

130. Так кончилось царствование Астиага, продолжавшееся тридцать пять лет. Мидяне покорены были властью персов вследствие жестокости Астиага. Владычество мидян над Азией, лежащей по ту сторону реки Галис, продолжалось сто двадцать восемь лет, но не следует считать времени господства скифов. Впоследствии они раскаялись, восстали против Дария, но были разбиты в сражении и снова порабощены. Позже, во время Астиага, персы и Кир восстали против мидян и с этого времени господствовали над Азией. Астиагу Кир не причинил никакого вреда и держал его при себе до смерти. Таким-то образом Кир родился, воспитался и вступил на царство; раньше рассказано, как он покорил Креза, который первый напал на него. После этого он сделался владыкой всей Азии.

131. О нравах и обычаях персов я знаю следующее: ставить кумиры, сооружать храмы и алтари у них не дозволяется; тех, кто поступает противно их установлениям, они обзывают глупцами, потому мне кажется, что не представляют себе богов человекоподобными, как делают это эллины. У них в обычае приносить Зевсу жертвы на высочайших горах, причем Зевсом они называют весь небесный свод. Приносят жертвы они также солнцу, луне, земле, огню, воде и ветрам. Этим одним божествам приносят они жертвы искони; кроме того, от ассирийцев и арабов заимствовали почитание Урании. Ассирийцы называют Афродиту Милиттой, арабы – Алилат, персы – Митра.

132. Жертвоприношение названным божествам совершается у персов следующим образом: для совершения жертвы они не воздвигают алтарей и не возжигают огня; не делают возлияний, не играют на флейте, не употребляют ни венков, ни ячменя. Кто желает принести жертву какому-нибудь божеству, тот, украсив себя тиарой, а чаще миртовой веткой, отводит животное на чистое место и там молится божеству. Молиться только за себя совершающий жертву не вправе; он молится о благополучии всех персов и царя, а в число всех персов входит и он сам. Затем он разрезает на части жертвенное животное, варит мясо, подстилает самую мягкую траву, чаще всего трилистник, и на нее кладет все мясо; потом присутствующий маг поет священную песню, каковой служит у них повествование о происхождении богов. Совершать жертву без мага у персов не в обычае. Спустя немного жертвователь уносит с собой мясо и употребляет его по своему усмотрению.

133. Из всех дней персы считают обязательным чтить день рождения каждого человека. В этот день они приготовляют более обильный стол, нежели в остальные. В такой день богатые люди жарят в печах целиком быка, лошадь, верблюда и осла, бедняки довольствуются мелким скотом; главных блюд у них мало, зато дополнительные подаются в изобилии одно за другим. Поэтому персы говорят, что эллины кончают обед, не утолив голода, потому что после обеда у них не подносят ничего, стоящего внимания; если бы что-нибудь подносилось, то эллины ели бы не переставая; вино персы очень любят. Плевать или мочиться в присутствии кого-нибудь у них не позволяется. Между прочим, важнейшие дела обсуждают они во хмелю, причем принятое мнение предлагается снова уже трезвым на следующий день хозяином того дома, в котором происходило совещание. Если решение это нравится и в трезвом виде, оно принимается, если же нет – отвергается. С другой стороны, если о чем-либо они предварительно совещаются в трезвом виде, то решают его во хмелю.

134. При встрече на улицах по следующему признаку можно определить, одинакового ли общественного положения встретившиеся: в этом случае они приветствуют друг друга не на словах, но поцелуями в губы. Если один немного ниже другого, то целуются в щеку, если же один гораздо ниже, чем другой, то первый падает ниц перед последним и целует ему ноги. Наибольшим уважением у персов пользуются ближайшие соседи, за ними следуют живущие далее народы; следовательно, уважают они сообразно с расстоянием, так что наименее чтимые народы у персов те, которые живут далее всего от них. Себя они считают во всем гораздо доблестнее остальных народов; остальные причастны к доблести по мере расстояния от них, и для каждого перса живущий наидалее – самый дурной народ. Во время мидийского владычества один народ господствовал над другим: мидяне – над всеми народами, и прежде всего над своими ближайшими соседями, эти последние – над своими соседями, те – над пограничным с ними народом и т. д. Теперь и персы по этой самой мере распределяют свое уважение: чем дальше какой-либо народ живет, тем и место власти его и управление дальше.

135. Обычаи чужеземцев персы перенимают охотнее всякого другого народа. Они носят даже мидийское платье, находя его красивее туземного, а для войны облачаются в египетские панцири; через знакомство они заимствуют всякого рода удовольствия и в подражание эллинам имеют любовное общение с мальчиками. У каждого из них много законных жен, но гораздо больше наложниц.

136. Важнейшей доблестью мужчины после военной храбрости считается у них произведение на свет многих сыновей; произведшему наибольше детей царь ежегодно посылает подарки. Начиная с пятилетнего возраста и кончая двадцатилетним обучают они детей только трем предметам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. Раньше пяти лет от роду мальчик не является на глаза отцу, но проводит время среди женщин. Делается это для того, чтобы отец не скорбел по ребенку, если тот умирает в раннем детстве.

137. Обычай такой я нахожу похвальным, равно как и тот, что ни сам царь не предает никого смерти за одну вину, ни другой кто-либо из персов не наказывает смертью своих слуг, провинившихся однажды. Только проверив и убедившись, что виновный совершил много преступлений и что причиненный ими вред превышает заслуги виновного, только тогда персы изливают свой гнев. Говорят, что ни один из них не убил никогда своего отца или матери, и если подобные случаи бывали, то по исследовании всегда с полной очевидностью обнаруживалось, что убийцами бывали или подкидыши, или побочные дети. Поистине невозможно, говорят они, чтобы родитель был умерщвлен своим дитятей.

138. Чего у них не позволяется делать, того не позволяется и говорить. Лживость считают они постыднейшим пороком; вторым после него – иметь долги, между прочим и главным образом потому, говорят они, что должнику необходимо лгать. Кто из граждан заболевает проказой или покрывается белыми струпьями, тот не допускается в город и с остальными персами не имеет сношений. Говорят, что болезнь эта постигает больного за какой-нибудь грех против Солнца. Всякого иноземца, заболевшего этой болезнью, они изгоняют, прогоняют тоже и белых голубей, считая их виновниками болезни. В реку они не испускают мочи, не плюют, не моют в ней рук и никому другому не позволяют этого: реки чтут они очень высоко.

139. У персов есть еще одна черта, которой сами они не замечают, но которую мы подметили. Все имена их, означающие отдельных лиц и важные государственные звания, оканчиваются на одну и ту же букву, которая у дорийцев называется сан, а у ионян сигма. Обратив на это внимание, убеждаешься, что такое окончание имеют все имена персов, а не только некоторые.

140. Все это я знаю достоверно. Нижеследующая подробность сообщается как тайна, явно о ней не говорят, а именно что труп умершего перса погребается не ранее, как его разорвет птица или собака. Что так поступают маги, я знаю доподлинно, потому что они делают это открыто. Персы покрывают труп воском и затем хоронят в земле. Маги резко отличаются от остальных людей и от египетских жрецов. Жрецы египетские свято блюдут правило не умерщвлять ничего живого, кроме жертвы; маги, напротив, собственноручно умерщвляют всякое животное, кроме собаки и человека, а также вменяют себе в заслугу умерщвление возможно большего числа муравьев, змей и других пресмыкающихся и летающих животных. Но пускай этот обычай остается в том виде, как он установлен искони, а мы возвратимся к прежнему повествованию.

141. Вскоре после того, как лидийцы покорены были персами, ионяне и эолийцы послали вестников в Сарды к Киру, изъявляя готовность быть в подданстве у него на том же положении, на каком они были у Креза. В ответ на это предложение Кир рассказал им басню, как один флейтист, увидев рыб в море, стал играть на флейте в ожидании, что те выйдут к нему на сушу. Обманувшись в надежде, он взял сеть, закинул ее и вытащил огромное множество рыбы. Видя, как рыба бьется, он сказал ей: «Перестаньте плясать; когда я играл на флейте, вы не хотели выходить и плясать». Кир потому рассказал эту басню ионянам и эолийцам, что прежде они не послушались его, когда он просил их отложиться от Креза, а теперь, когда дело кончилось для него благополучно, они готовы покориться Киру. Так в гневе сказал он им. Когда весть об этом дошла до городов, жители каждого города окружили себя стенами, и все, кроме милетян, сошлись в Панионий. С одними только милетянами Кир заключил такой союз, в каком был с ними лидийский царь. Остальные ионяне на общем совещании порешили послать в Спарту послов с просьбой о помощи.

142. Те ионяне, которым принадлежит Панионий, основали свои города под таким небом и в таком климате, благодатнее которых мы не знаем ни в какой другой стране. С Ионией не могут сравниться ни страны, лежащие выше и ниже ее, ни те, что лежат на восток от нее или на запад: одни страдают от холода и сырости, другие от жары и засухи. Ионяне говорят не на одном и том же языке, но на четырех наречиях. Первым из этих городов на юге лежит Милет, за ним следуют Миунт и Приена; все три города находятся в Карии, и жители их говорят одним и тем же языком. В Лидии находятся следующие города: Эфес, Колофон, Лебед, Теос, Клазомены, Фокея. Говоря между собой на одном и том же языке, они с прежде названными городами не имеют по языку ничего общего. Из трех остальных ионийских городов два лежат на островах Самос и Хиос, один – Эрифры – на суше. Жители Хиоса и Эрифр говорят на одном языке, а жители Самоса стоят по языку отдельно от них. Таковы четыре наречия языка.

143. Таким образом, милетяне благодаря заключенному союзу были вне опасности, равно как нечего было бояться и островитянам: финикияне не были еще подчинены персам, а сами персы не занимаются мореплаванием. От остальных ионян союзные ионяне отделились некогда не почему-либо другому, а только потому, что в то время весь эллинский народ был слаб, а слабее и незначительнее всех племен были ионяне; кроме Афин, у них не было ни одного достойного внимания города. Как афиняне, так и остальные ионяне избегали называться ионянами, и теперь, как мне кажется, большинство ионян стыдится своего имени. Напротив, двенадцать ионийских городов гордились своим названием, для себя только соорудили союзное святилище, которое назвали Панионием, не допуская к участию в нем никого из прочих ионян; этого участия и не добивался никто, кроме смирнейцев.

144. Подобно этому, дорийцы нынешнего пятиградия, того самого, которое прежде называлось шестиградием, стараются не допускать никого из соседних дорийцев к участию в Триопийском святилище; даже из своей среды они лишали участия в святилище тех дорийцев, которые поступали противно его установлениям. Издавна в храме установлены в качестве награды победителям на играх в честь Аполлона Триопийского медные треножники; но получающие эту награду обязаны не уносить ее с собой из храма, а оставлять там в жертву божеству. Один галикарнассец по имени Агасикл одержал на состязании победу, но нарушил правило: треножник унес к себе домой и там повесил на гвозде. За эту вину пять остальных городов – Линд, Иалис, Камир, Кос и Книд – исключили шестой город – Галикарнасс из участия в общем святилище. Такое наказание положили они на жителей Галикарнасса.

Статуя Геродота в Галикарнассе (современный Бодрум)

145. Что касается ионян, то они образовали союз из двенадцати городов и не желали никого больше допускать в него потому, как мне кажется, что и во время пребывания в Пелопоннесе они делились на двенадцать частей; равным образом из двенадцати частей состоят в наше время ахейцы, изгнавшие из Пелопоннеса ионян. Первый город их, начиная от Сикиона, Пеллена, за ним следуют Эгира и Эги, в которых протекает никогда не высыхающая река Крафис, по имени ее названа и река в Италии; далее лежат Бура и Гелика, в которую бежали ионяне, разбитые в сражении ахейцами, далее Эгий, Рипы, Патры, Фары, Олен (где течет большая река Пир); наконец, Дима и Тритеи – две последние общины, лежащие внутри материка. Это двенадцать частей нынешних ахейцев и древних ионян.

146. Вот почему ионяне основали двенадцать городов. Было бы крайне неразумно утверждать, будто азиатские ионяне более настоящие, нежели остальные, или более высокого происхождения. Напротив, немалую долю их составляли абанты с острова Евбея, которые никогда не обозначаются одним именем с ионянами; с ними смешались также минийцы орхоменские, кадмейцы, дриопы, восставшие фокейцы, молоссы, аркадские пеласги, дорийцы из Эпидавра и многие другие племена. Даже те из ионян, которые отправлялись от афинского пританея и считают себя благороднее всех остальных, даже и эти не взяли с собой женщин в колонию, но сочетались с кариянками, родителей которых умертвили. Вследствие такого убийства женщины эти установили в своей среде обычай, скрепили его клятвой и передали в наследие дочерям – никогда не сидеть за одним столом с мужьями, не называть их по имени за то, что они убили их отцов, мужей, детей и потом сделали их своими сожительницами. Это случилось в Милете.

Греческий амфитеатр в Милете

147. Одни из них поставили себе царей из среды ликийцев, происходящих от Главка, сына Гипполоха; другие – из пилосских кавконов, происходящих от Кодра, сына Меланфа, третьи – из тех и других. Более всех прочих ионян они придерживаются своего имени, и действительно, это ионяне чистой крови, именно все те, которые происходят от афинян и совершают празднество Апатурий, а празднество это отправляют все ионяне, кроме жителей Эфеса и Колофона; эти одни из всех ионян не празднуют Апатурии, и то вследствие обвинения в каком-то убийстве.

148. Панионий – священная местность на Микале, на северной стороне мыса, посвященная ионийским союзом Посейдону Геликонию. Микале – мыс, выдающийся на запад по направлению к Самосу. Сюда собираются из городов ионяне на праздник, названный ими Паниониями.

149. Таковы ионийские города. Города эолийские следующие: Кима, называемая Фриконидой, Ларисы, Неон Тихос, Темнос, Килла, Нотий, Эгироесса, Питана, Эгеи, Мирина, Гриния. Эти одиннадцать городов эолийцев первоначальные; один из эолийских городов, Смирна, отнят у них ионянами; эолийских городов на материке было двенадцать. Эолийцам пришлось занять страну, хотя более плодородную, нежели ионянам, но не со столь благодатным климатом.