Милый друг

Жорж сказал:

– Если вы не откроете, мы выломаем двери.

Он сжимал медную ручку и медленно давил плечом на дверь. Ответа не было. Тогда он вдруг толкнул дверь так стремительно и с такой силой, что старый замок этого меблированного дома не выдержал. Вырванные винты отлетели, и молодой человек чуть не упал на Мадлену, которая стояла в прихожей в одной рубашке и нижней юбке с распущенными волосами, босая, со свечой в руке. Он крикнул:

– Это она, мы их поймали! – И бросился в квартиру.

Комиссар снял шляпу и последовал за ним. Молодая женщина, растерянная, шла сзади и освещала им путь.

Они прошли через столовую; со стола еще не было убрано, и на нем видны были остатки обеда: пустые бутылки из-под шампанского, начатый горшочек с паштетом, остов курицы и недоеденные куски хлеба. На буфете стояли тарелки с грудой раковин от съеденных устриц.

В спальне был такой беспорядок, точно там только что происходила борьба. На стуле было брошено женское платье, брюки свесились с ручки кресла. Четыре башмака, два больших и два маленьких, валялись у кровати, опрокинувшись набок.

Это была типичная спальня меблированной квартиры с вульгарной мебелью; отвратительная, тошнотворная атмосфера – атмосфера гостиницы – стояла в ней. Она пропитывала все – занавески, тюфяки, стены, стулья. Это был запах всех тех людей, которые спали или жили здесь, одни день, другие полгода, причем каждый оставлял в этом принадлежавшем всем жилище свой специфический человеческий запах, и этот запах, смешавшись с запахами прежних жильцов, превратился в конце концов в какое-то зловоние, приторное и невыносимое, одинаковое во всех местах подобного рода.

Тарелка с пирожными, бутылка шартреза, две недопитые рюмки в беспорядке стояли на камине. Фигурка бронзовых часов была прикрыта большой мужской шляпой.

Комиссар обратился к Мадлене и, смотря ей прямо в глаза, спросил:

– Вы – госпожа Клара-Мадлена Дю Руа, законная жена публициста Проспера-Жоржа Дю Руа, здесь присутствующего?

Она произнесла сдавленным голосом:

– Да.

– Что вы делаете здесь?

Она не ответила. Комиссар повторил:

– Что вы делаете здесь? Я застал вас вне дома, почти раздетую, в меблированной квартире. Зачем вы пришли сюда?

Он подождал немного. Так как она продолжала молчать, он сказал:

– Раз вы не хотите давать объяснений, я буду вынужден сам приступить к расследованию.

В постели под одеялом виднелась человеческая фигура.

Комиссар подошел и сказал:

– Милостивый государь!

Лежавший не двигался. Он, по-видимому, лежал лицом к стене и прятал голову под подушкой.

Блюститель закона дотронулся до того, что, по всей вероятности, было плечом, и повторил:

– Милостивый государь, прошу вас, не заставляйте меня прибегать к насилию.

Но закутанное в одеяло тело продолжало лежать неподвижно, как мертвое.

Дю Руа стремительно подошел к нему, схватил одеяло, стянул его, вырвал подушку и открыл мертвенно-бледное лицо Ларош-Матье. Он нагнулся к нему и, весь трясясь от желания схватить его за горло и задушить, крикнул, стиснув зубы:

– Имейте, по крайней мере, мужество отвечать за свою низость!

Комиссар спросил:

– Кто вы?

Растерявшийся любовник молчал.

Комиссар сказал:

– Я – полицейский комиссар и требую, чтобы вы назвали себя.

Жорж, дрожа от животного гнева, крикнул:

– Да отвечайте же, трус, или я назову ваше имя.

Тогда лежавший в постели человек пробормотал:

– Господин комиссар, вы не должны позволять этому человеку оскорблять меня. С кем я имею дело, с вами или с ним? Кому я должен отвечать, вам или ему?

Казалось, что у него совершенно пересохло во рту.

Комиссар ответил:

– Вы имеете дело со мной, только со мной. Я вас спрашиваю, кто вы?

Тот молчал. Он натянул одеяло до подбородка и бросал на всех растерянные взгляды. Его маленькие закрученные усы казались совершенно черными на бледном лице.

Комиссар сказал:

– Так вы не хотите отвечать? Тогда я принужден буду арестовать вас. Во всяком случае, вставайте. Я начну вас допрашивать, когда вы будете одеты.

Тело задвигалось в постели, и голова прошептала:

– Но я не могу в вашем присутствии.

Блюститель закона спросил:

– Почему?

Тот прошептал:

– Потому… потому что… я совсем голый.

Дю Руа презрительно расхохотался, поднял валявшуюся на полу рубашку, бросил ее на кровать и крикнул:

– Ну… подымайтесь… Если вы могли раздеваться при моей жене, я думаю, вы можете одеться при мне.