Спаси меня

– А-а-а-а! – завопила она, почувствовав на коже струю ледяной воды.

Колин встала первая и успела принять горячий душ, а новая порция воды еще не нагрелась.

«Не очень-то благородно с ее стороны», – подумала Жюльет.

Конечно, принимать ледяной душ в такую погоду – настоящая пытка, но девушка не держала зла на подругу, напротив, Жюльет тут же придумала для нее оправдание: Колин блестяще закончила обучение в юридической школе, и сегодня у нее собеседование насчет работы в престижной адвокатской конторе.

Жюльет ни в коей мере не страдала нарциссизмом, но тем утром она задержалась перед зеркалом дольше обычного, разглядывая свое отражение. С каждым днем она все чаще мучилась вопросом: «Я выгляжу так же молодо, как и прежде?»

Ей недавно исполнилось двадцать восемь. Конечно, она была молода, но глупо было спорить: молодость – уже не та, что в двадцать лет.

Досушивая волосы феном, она приблизила лицо к зеркалу и заметила мелкие морщинки в уголках глаз.

Профессия артиста требует многого от мужчины, ну а женщинам приходится еще труднее: им не прощают несовершенства. Считается, что признаки возраста добавляют мужчине обаяния и подчеркивают характер, но женщине стареть нельзя. Жюльет это всегда злило.

Она отступила от зеркала. Ее грудь еще красива, но так ли она высока и упруга, как два года назад?

«Нет, это ты придумываешь».

Жюльет раньше и мысли не допускала, чтобы согласиться на «пластику»: сделать губы более чувственными с помощью ботокса, убрать морщины со лба уколом коллагена, приподнять скулы, сделать ямочки на щеках или купить себе новую грудь… Пусть ее считали слишком наивной, но она принципиально хотела оставаться такой, какой была на самом деле: естественной, мечтательной, чувствительной.

Ее главная беда заключалась в другом: она потеряла всякую уверенность в себе. Ей постепенно приходилось расставаться с мечтами юности: карьерой театральной актрисы и настоящей любовью. Всего три года тому назад ей казалось, что все еще впереди: она станет знаменитой, как Джулия Робертс или Жюльет Бинош. Но мало-помалу ежедневные заботы замучили ее. Все заработанные деньги уходили на оплату жилья. Она давно уже не покупала себе новых платьев, а питалась в основным равиоли или макаронами.

Она так и не стала ни Джулией Робертс, ни Жюльет Бинош. Она всего лишь разносила капучино в кафе и получала за это пять долларов в час. А так как этого не хватало, чтобы платить за квартиру, ей приходилось выходить на работу и в выходные.

Она продолжала рассматривать себя в зеркале, задаваясь вопросом: «Способна ли я еще соблазнить кого-нибудь? Могу ли я пробуждать желание?»

«Без сомнения», – отвечала она себе, но надолго ли это?

Глядя в глаза своему отражению, она вынесла суровый приговор:

– Не за горами день, когда тебе вослед не обернется ни один мужчина…

«А теперь давай одевайся скорее, если не хочешь совсем опоздать».

Она натянула колготки и две пары носков. Потом – черные джинсы, полосатую рубашку, а поверх нее – свитер из толстой пряжи и теплый шерстяной кардиган.

Ее взгляд скользнул по циферблату, и она ужаснулась – времени было уже много. Лучше поторопиться: ее шеф не отличался добродушием, и, хоть это и был ее последний рабочий день, плохая погода не повод для опоздания.

Прихватив с вешалки вязаную шапочку и разноцветный шарф, она натягивала их уже на лестнице. Закрывая за собой дверь, она сделала все, чтобы случайно не лишить любопытного кота головы, так как неосмотрительный Жан-Камиль уже готов был выскочить наружу, чтобы изучить выросшие за ночь сугробы.

Стоило Жюльет выйти на улицу, как у нее перехватило дыхание от ледяного ветра. Она никогда раньше не видела Нью-Йорк таким спокойным.

За несколько часов ночного снегопада Манхэттен превратился в гигантский ледяной каток. Снег не только придал улицам мегаполиса призрачный вид, но и сделал передвижение очень опасным. На тротуарах и около пешеходных переходов скопились сугробы. Улицы, обычно шумные и оживленные, теперь опустели. Не побоялись выехать в непогоду только редкие желтые такси и мощные джипы. Прохожих было еще меньше. Некоторые передвигались на лыжах.

Жюльет ощутила знакомый с детства запах морозного утра, запрокинула голову и поймала ртом снежинку. При этом она едва не упала и раскинула руки, чтобы удержаться на ногах. К счастью, метро тут недалеко, нужно только быть осторожной и стараться не поско… Поздно! Она не успела даже подумать об осторожности, как плюхнулась прямо в свежий снег.

Два студента прошли мимо, не удосужившись помочь ей, и только зло расхохотались. Жюльет стало обидно до слез, она почувствовала себя униженной.

День определенно не задался.

–2–

Но, разлученные, мы с нею слиты все же:

Она во мне жива, а я почти мертвец[3 - В. Гюго. «Спящий Вооз», стихотворение из сборника «Легенда веков». Перевод Н. Рыковой.].

    В. Гюго

В нескольких километрах к югу на полупустой стоянке около кладбища в Бруклин Хилл парковался дорогой джип. На лобовом стекле машины виднелась пластиковая карточка, по которой можно было определить имя и профессию водителя этого внедорожника:

Доктор Сэм Гэллоуэй

Госпиталь Святого Матфея

Нью-Йорк

До входа на кладбище было недалеко. Высокому и крепкому человеку за рулем на вид было лет тридцать, не больше. Элегантное теплое пальто и сшитый на заказ костюм придавали ему солидности, но его глаза – голубой и зеленый – были печальны.

Морозный воздух был пронзительно свеж. Сэм Гэллоуэй завязал шарф и подышал на руки, чтобы согреть их. Он вышел из машины и направился в сторону к центральным воротам кладбища. В этот ранний час вход был еще закрыт для посетителей, но в прошлом году Сэм сделал крупное пожертвование на уход за территорией и могилами, поэтому у него был собственный ключ от калитки.

Вот уже год он приходил сюда регулярно, раз в неделю, всегда ранним утром, перед тем как отправиться на работу в больницу. Этот ритуал вошел у него в привычку, стал чем-то вроде легкого наркотика.

«Единственный шанс немного побыть рядом с ней…»

Сэм открыл своим ключом маленькую кованую калитку, которой обычно пользовался садовник, и машинально включил систему освещения. Ноги сами несли его по аллеям в нужном направлении.

Кладбище напоминало городской парк в природном стиле, раскинувшийся на холмистой местности. В летнее время люди приходили сюда полюбоваться разнообразной растительностью и отдохнуть от жары в тенистых аллеях. Но в этот день ни пение птиц, ни шорох листвы не нарушали гробовую тишину и покой этой местности – только снежинки беззвучно падали с неба.

Пройдя три сотни метров, Сэм остановился у могилы жены. Снег полностью запорошил розовый гранит надгробия. Рукавом пальто Сэм расчистил верхнюю часть камня, где показалась надпись:

Федерика Гэллоуэй

(1974–2004)

Покойся с миром

Ниже – черно-белая фотография женщины тридцати лет, с темными волосами, собранными в пучок на затылке. Невозможно было поймать ее взгляд – задумчиво вглядывающейся куда-то вдаль, мимо объектива. Неуловимый взгляд.

– Здравствуй, – сказал он тихо. – Сегодня прохладно, правда?

Вот уже год, как Федерика умерла, а Сэм продолжал разговаривать с ней как с живой.

По правде говоря, Сэм не был верующим человеком. Он не верил ни в Бога, ни в загробный мир. Он вообще ни во что не верил, за исключением медицины, разумеется. Он был замечательным педиатром и, как говорили все, кто его знал, обладал удивительным чувством сострадания к своим маленьким пациентам. Он был молод, но уже успел опубликовать в медицинских журналах несколько интересных статей. Не так давно он закончил ординатуру и получил уже несколько предложений из престижных клиник.

Сэм специализировался в детской психиатрии, особенно в той области, которую принято теперь называть «сопротивляемость», в основе которой лежал принцип: даже подкошенный трагедией человек способен встать на ноги и не поддаться горю. Отчасти его работа заключалась в том, чтобы помогать детям справиться с тяжелыми психическими травмами: болезнью, насилием, потерей близких…

Он был хорошим врачом и умел помочь своим пациентам справиться с мучительным недугом. Но, похоже, самому себе Сэм помочь был не в силах. Вот уже год, как умерла жена, а он так и жил, раздавленный горем из-за утраты близкого человека.