Вино для любимой. Детективный роман

Тем временем, прыткий господин, в котором легко узнавались черты уличного художника Козломордого, начинал уже взывать к справедливости и всему такому, к чему обычно прибегает спорщик, когда физические силы не совсем в его пользу. Для пущей убедительности он умоляющим взглядом обращался и к другим сотрудникам банка, немногочисленным и старающимся не попадаться ему на глаза, прячась за рутиной своей работы. Кто ксерил какие-то ненужные бумажки, кто набивал что-то на клавиатуре.

– Это просто безобразие! Клиент всегда прав. Ну, как же так-с! – передразнивали директора банка, делая акцент на «так-с».

– А вот так-с! – совсем равнодушно отвечал директор.

– Как же нехорошо получается… Как же нехорошо! – вопил художник. – Ведь черным по белому написано. Займ под квартиру частного лица в день обращения наличными в любой валюте по текущему курсу. Вот свежая выписка из ЕГРЮЛ, вот оценка от такого-то числа, вот Ваша личная загогулина, сударь… Как же так-с?

Ему срочно нужно было оформить займ наличными за мастерскую.

– А так-с, многоуважаемый, что со вчерашнего дня на бирже шатание, и выдача займов требует консультаций со всеми членами совета директоров банка, а тут подписи только двух человеков, – слово «человеки» было выговорено тщательно, с долей издевки. – Моя и, кажется, Ваша. Да-с, и оценкой этой можете подтереться…

– Да что Вы, сударь! Вы сами приезжали ко мне в позапрошлую среду, как помню. Вам еще местечко очень понравилось.

– Так-с, – нахмурился толстяк, когда перед ним замахали и затыкали какими-то справками и договорами, на которых он наотрез отказывался признавать свою размашистую подпись. – Ну, приезжал. Ну, договаривались. Да мало ли я к кому приезжаю и договариваюсь! У меня по сотни встреч в день бывает и со всеми надо договариваться.

Грабить людей для банкира было привычным делом. На этом зиждется бизнес – привлечь остро нуждающихся в деньгах глупцов, как можно больше напугать, прогнуть в цене и, если все пойдет удачно, затем обобрать, как нитку. В данном случае такие сделки, а точнее махинации с выдачей займов под залог недвижимости, ювелирных ценностей и антиквариата без поручителя были привычным явлением. Клиент, одержимый идеей заключить «выгодный» ему договор, бывало даже, из собственного кармана оплачивал вынужденные расходы. Только по линии оценок учреждение зарабатывало кругленькие суммы.

– Как Вам не совестно! – закачал головой расстроенный художник. – Мы же уже все сто раз обсуждали и договаривались. Оценка в пятнадцать…

– Не могу-с, любезнейший, пятнадцать просто разорение. Рынок недвижимости рушится… Спуститесь с небес. Кризис!

– Дайте мне хотя бы одиннадцать, – слезно просил художник. – Я много не прошу…

Толстяк еще раз посмотрел на старичка в свитере, тыкающем ему в лицо ворох бумаг, и посчитал, что уже довольно над ним издеваться.

– И одиннадцать много, там коммуникаций нет никаких…

– Зато самый центр, исторические виды, близость к Кремлю, в собственности больше трех лет, никаких наследников, – стал перечислять преимущества своего жилья художник, припертый пузом толстого господина.

– Никаких наследников-с это хорошо-с, – пробормотал директор и задумался, точно давая этим задумчивым видом определенную надежду.

Нет, он не пожалел несчастного. Он, напротив, рассматривал последнего как некую ритуальную жертву, отданную на алтарь современной экономики, а сам был в роли плотоядного и жестокого жреца, фанатично преклоняющегося Золотому Тельцу.

Между тем, минутная стрелка часов подкралась к восемнадцати, и сотрудники банка зашевелились, собираясь уходить, но Козломордый всем своим видом дал понять, что для него рабочий день не закончился, и со всех сил ударил ладонями по стеклу кассы. Оно пугающе завибрировало.

– Что Вы делаете! Разобьете! – испугалась кассирша.

– А я думал, у Вас оно бронебойное!

– Это у Вас руки бронебойные, а у нас обычное стекло… Вениамин Кристофорович, давайте все же вызовем полицию!

– Да, пожалуй-с, вызывай, Катенька-с, – согласился толстяк.

– Не уйду, – закричал вдруг на весь зал Козломордый, понимая, что сейчас для него пробил час икс и вновь ударил по стеклу. – Давайте десять!

Катерина Андреевна вздрогнула. Такой внезапный удар ладонями перед ее лицом еще сильнее напугал ее.

– Мужчина, ведите себя прилично! – лишь вымолвила она, ища под столом заветную красную кнопку.

– Я итак виду себя прилично! Выдайте деньги, и я сразу уйду. Клянусь святым Патриком! – ухмыльнулся буян.

После этого он совсем очевидно поехал с катушек и, высунув язык, стал отвратительно лизать им стекло.

Когда речь идет о больших деньгах, люди в последнюю очередь думают о приличиях. Они могут выкидывать такие кренделя и фокусы, на которые в других условиях никогда не способны. Художнику позарез нужны были десять тысяч Евро. Его практически трясло от того, что ему могут совсем отказать, и он чувствовал, что сатанеет. И тот факт, что он не видел перед собой красивую женщину, а лишь тупую кассиршу или даже бездушный автомат для выдачи заданной суммы, оскорбили Катерину Андреевну до глубины души. Вся ее уязвленная женская сущность требовала опровержения, как минимум, признания того, что она царица, сияющая в необыкновенном платье с такими изящными кружевами, с таким смелым декольте. Но вместо очевидного признания взбесившийся клиент стал лизать стекло кассы: мерзко, похабно, с каким-то издевательским намеком на пошлость старого кобеля.

– Что Вы творите, одумайтесь! Тут не полицию надо вызывать, Вениамин Кристофорович, а санитаров.

– Вызывайте кого хотите, – оторвался от неприятного занятия старик, – но я лучше умру здесь, чем уйду без денег.

– Так-с, да помирайте-с быстрей и не чудите-с! – проворчал толстяк. – Мне-с еще за Вами-с стекло мыть.

– Что, не нравится? И мне не нравится! Давайте договариваться. Мы же все люди. Люди договариваются, – говорил Козломордый, пугая кассиршу новой попыткой заслюнявить ей весь обзор.

– Ну, знаете, это просто безобразие! Это уже переходит всякие границы! – вышла она из себя, чувствуя, как сама погружается в море безрассудства.

С каждой секундой она признавалась себе, что устала держать себя в рамках приличия и лишь ждала подходящего момента, чтобы нанести ответный удар. Все эти махинации с грязными деньгами, проходившие мимо нее и при ее участии, оставляли каждый раз на душе неприятный осадок. Будто она сама лично обманывала этих несчастных, и, может быть, так оно и было. Она была соучастницей. Ее использовали, и она получала за это часть этих грязных денег.

Ей вдруг неожиданно захотелось буйства, именно в тот момент, когда судьба займа висела на волоске, а клиент сходил с ума. И вместо того, чтобы нажать на кнопку вызова полиции, кассирша в красном платье намерено отъехала на кресле немного назад и раздвинула свои колени. Она вспомнила, как когда-то давно, когда ей было пятнадцать лет, она лежала в гинекологии после операции. Непроходимость труб, кисты или что-то такое, все это давно могло стереться в памяти, но только не последующее унижение. Когда она лежала на гинекологическом кресле, в кабинет зашла толпа обучающихся студентов. Ей и так было страшно чисто физически раздвинуть ноги перед незнакомым человеком, пусть и в медицинском халате, а тут на нее с нескрываемым патологическим интересом глазели еще вчерашние старшеклассники. «Все это при запущенности и необходимом лечении может грозить другими патологиями и, в частности, невозможностью иметь детей», – говорили они равнодушным тоном. Затем, не спросив у нее даже формального разрешения, как будто она была не девушка вовсе, а манекен-кукла, на ней начали показывать, как правильно нужно брать мазки и проводить обследования. Сгорающая от стыда, она вдруг услышала, как врач спросил у толпы, кто хочет попробовать, и один прыщавый студент согласился…

Стыд прожег ее насквозь каленым железом, оставляя глубокие раны. Ей вдруг захотелось рыдать, и она еще подумала, что сумасшествие возможно заразно. Тем временем безобразный старик перестал лизать и словно очнулся от наваждения, непонимающе хлопая глазами. По стеклу еще стекали его липкие слюни, а кассирша все еще боролась с первыми, предательски выступающими на ее прекрасных глазах слезами. Сейчас ей реально было стыдно, что она работает в такой организации, которая обманывает человека, попавшего в затруднительную ситуацию. Она раздвинула ноги еще шире, так чтобы видно было ее нижнее белье (ее свободное платье с разрезом позволяло это), и ощутила вновь давно забытое чувство, как много лет назад, в кабинете гинеколога перед толпой студентов, когда ее словно изнасиловали прилюдно.

Какой-то грязный алкоголик, лишающийся за выпивку единственного жилья, тиран-директор, давно потерявший влечение ко всему живому и прекрасному, думающий лишь о своей прибыли… Она уже видела, как Вениамин Кристофорович потирает свои пухленькие ладошки в предвкушении выгодной сделки. Весь этот тесный банк с едва заметной вывеской, вобравший в себя словно противных насекомых всех этих завистливых теток с прогрессирующим климаксом. Тупорылые и недалекие охранники со своими пошлыми шуточками. Все окружение пробуждало в ней в этот момент неприятнейшее отвращение.

«О Боже! – осознала Катерина Андреевна вдруг всю мерзость своего положения. – Все эти люди даже недостойны моего кончика ногтя, покрытого люксовым лаком Dior специально под цвет сегодняшнего платья».

Когда же женщина почувствовала себя полностью опозоренной, загнанной в угол, ей захотелось срочно бежать отсюда, но куда? К невыносимому до дрожи мужу-эгоисту, с которым она погубила молодость или к мосту, по которому она ходила дважды в день, идя на работу и возвращаясь обратно домой. Даже не инстинкт самосохранения, а страх промахнуться и упасть на набережную останавливал ее от этого непродуманного, отчаянного шага. «Нет, лучше бежать за границу», – подумала она и поморщилась. Она использовала свой редкий отпуск для курортных связей, но быстро разочаровалась в тамошних мужчинах. Все они были слишком инфантильны и предсказуемы. Разве что один турок, то ли болгарин, да и тот был одержим скорее страстью к русской экзотике, чем истинной любовью к ней.

– Потрясающе. Ярко, образно. Хорошо! – пробормотал вдруг художник, разглядывая просвечивающее нижнее белье кассирши. – Что же это я, дурак, сразу не приметил! Позвольте украсть у Вас, сударыня, это великолепное платье, эти чудные кружева из шелка?

– Катерина Андреевна, ну, его к черту-с! – и толстяк, сняв с головы свой котелок, вытер пот со лба белым платочком. – Как пиявка присосался!

Он, безусловно, видел эту инсинуацию грязных желаний своей лучшей работницы и впервые отметил по себя неоспоримо полезные в бизнесе и неиспользованные ранее способности этой женщины.

– Может, его устроить в нашу коллекторскую службу? – предложила кассирша в красном. – Как пиявка присосался, злыдень!

Она уже прекратила провокацию, и ее пальцы оказались на клавиатуре, готовые напечатать ордер на выдачу денег.

– Нет, хватит мне дармоедов! – выругался толстяк. – Выдайте ему, что он хочет, но только-с по договору-с, чтобы потом никаких пререканий, никаких зацепок ни у кого не возникало, и можно по заниженному курсу, с обратной двойной конвертацией и так чтоб не более десяти вышло на руки. И пусть уматывает отсюда-с, пока я не передумал-с.

– А как же ингушская делегация? У меня сейчас нет столько свободных средств, Вениамин Кристофорович.

Директор посмотрел на часы с золотым браслетом.

– Так-с, – сказал он. – Возьмите-с у них. Потом-с доложим-с.

– Но что мы им скажем, если они придут сегодня-завтра?

– Так-с, – нахмурился опять толстяк, как будто что-то припоминая. – Завтра-с пусть и приходят-с. Средства изыщем-с.