Вино для любимой. Детективный роман

– Пейте мою, мне уже достаточно, – и гость протянул свою недопитую чашку.

– Спасибо! Вы прекрасный человек, просто замечательный. Приходите ко мне еще, в любое время, в любую погоду, когда Вам будет угодно. Даже ночью. Особенно ночью, когда бессонница душит меня не хуже удавки. Ключи всегда под ковриком, я буду ждать…

– Но почему Вы держите ключи под ковриком? Вас могут обворовать.

– Ну, сударь, это право, смешно! Во-первых, я такой растеряха, что уже устал терять ключи и просить местного дворника выставить дверь, в какой-то момент нам всем это изрядно надоело, а во-вторых, у меня нечего брать. Оглянитесь…

Мужчина в куртке кивнул, соглашаясь.

– Но все же… – лишь сказал он.

– Все самое дорогое в этой старой банке, – и художник подошел к мольберту и, подняв с пола жестяную баночку из-под леденцов, встряхнул ею. Редкие мелки и угольки загрохотали в ней. – Пока она гремит, не все так плохо, сударь. Жизнь без нее давно бы потеряла смысл.

Затем художник посмотрел на свою неоконченную работу и вздохнул.

– У Вас замечательно получилось, – высказался гость.

– Вы так считаете?

– Думаю, Вика будет довольна и Вам придется бросить пить.

– О, – улыбнулся художник грустно. – Пожалуй, так! Думаю, это последняя моя бутылка. И Вы не представляете, как я Вам благодарен, что разделили ее со мной. Только Вам я могу признаться, сударь, только Вам, у меня нет друзей, нет родственников, я совершенно один. Ну, разве что еще Макбет. Но он старый обдрипанный кот и не в счет… Где он кстати? Кыс-сс…

Козломордый отвлекся, покачиваясь и подзывая из-под кровати кота, но тот упорно не желал выходить и даже шипел на попытки выманить его оттуда.

– Вы знаете, что она приходила ко мне, еще совсем недавно, бросалась в ноги и умоляла, чтобы я одумался и сдержал слово… Она целовала мои руки, умывала их своими слезами… – и художник продемонстрировал гостю свои изуродованные подагрой пальцы, внимательно и с какой-то ностальгией разглядывая их. – И я толкнул ее вон та ту самую кровать, я желал мерзости, я заслуживал ее, – и он подошел к окну, поправив и погладив подушку на постели. – Но вместо мерзости я получил любовь этой женщины. Она любила меня, и я любил ее. И это было лучшее в моей жизни, уверяю Вас!

Затем Козломордый схватился за голову и снова стал хаотично ходить по комнате, срывая со стен свои натюрморты. Он не щадил ничего.

– Она уже никогда не придет… никогда… Страшно, страшно, сударь… – отдышался он. – Когда я признался ей, что банк просит подождать, задерживает займ, я надеялся, что она поймет мою слабость и утешит, она вдруг стала вырываться из моих объятий. Я был в каком-то тумане, когда она хлопнула дверью, ничего не сказав на прощанье. Все было кончено. Раз и навсегда.

Художник опять остановился в центре комнаты и задумался.

– И Вы знаете, – припомнил он, хватаясь за грудь, – сердце так ноет, так ноет… Темнота там, мрак. Ничего не могу вспомнить, разве что этот нелепый платок, прикрывающий ее рано поседевшие тицианские волосы. И этот ее богобоязненный бред: «Бог любит меня, Бог любит меня». Еще я помню сложенные на груди ее ладони, когда она стояла предо мной на коленях и умоляла помочь ее несчастной дочери…

Козломордый вдруг задрожал, и на его лице появилась гримаса ужаса.

– Слышите, слышите, никогда не обещайте того, что не можете выполнить. Особенно женщине, которую любит Бог.

Затем он бросился в порыве какого-то дикого отчаяния на постель и, уткнувшись бородой в подушку, горько заплакал. Раздался скрип старых пружин, который неприятным образом напомнил гостю о том, что здесь когда-то была та невзрачная женщина с обманутыми надеждами.

– Нет, нет! Я так больше не могу. Слышите, я так больше не могу! Сегодня, непременно до обеда… Нужно спасти эту девочку! И пусть потом я сгину в беспробудном пьянстве, замерзну под лавкой, заеденный вшами, но все это будет не напрасно! И Вы, равнодушные алчные кровососы, перешагивая через мой обескровленный труп, никогда не узрите своим узким умишком, что я был в отличие от Вас человеком!

Эти рыдания были недолгими, прерывистыми и быстро сменились громким напористым храпом. Художник заснул, а его оставшемуся в гордом одиночестве гостю оставалось поскорее выбраться на свежий воздух. Так ведет себя человек, случайно оказавшийся в неубранном сортире, вынужденный временно терпеть неудобства. Стараясь даже не дышать, он направился к выходу с видом какой-то осторожной гадливости, бросив прощальный взгляд на мольберт с незаконченной девочкой. Ее большие черные глаза смотрели на него уже с какой-то легкой насмешкой.

Выскочивший из-под кровати кот проводил гостя до двери, жалобно мяукая, словно жаловался на хозяина, жаловался на свою никчемную жизнь без мышей, без рыбы из ресторана «Прага», просился истошно на улицу, теревшись о ноги своей взъерошенной шерстью. Но когда гость открыл дверь и позвал его за собой, кот неодобрительно фыркнул, словно ему предложили нечто аморальное и ужасное, и поспешил затеряться в углу темной комнаты.

Не случившаяся пощечина

Ветер беззвучно качал тронутые холодами цветы на клумбах. Строители уже приступили к разбору летней террасы. Часть плетеного заборчика с перевернутыми крынками была свалена небрежно в кучу, но по каким-то причинам работяги отлучились, и эти следы неоконченной работы наводили на прохожих еще большую хандру. В город пришла осень. В такую погоду ничего не хотелось делать, разве что предаваться приятным воспоминаниям о проведенном летнем отпуске. Моросящий дождь не располагал к прогулкам. Все спешили куда-то, держа над головами зонтики и закутываясь на ходу в плащи и куртки.

Сизые голуби сиротливо бродили между опустевшими столиками. Иногда они взлетали, напуганные чем-то, и долго кружились в сером тоскливом небе Арбата. Сами посетители ютились внутри. Их довольные счастливые лица, увлеченные друг другом, сияли сквозь запотевшие витрины ресторана. Приятный аромат выпечки ощущался на улице, когда кто-то открывал дверь. Не от каждого ресторана так вкусно пахнет, и мужчина в черной кожаной куртке присел за один из пустых столиков под крышей наполовину убранной террасы. Из ресторана тут же выбежала молоденькая официантка в вышитом сарафанчике, улыбнулась приветливо, и забавный южнорусский говор с ее напомаженных губ приятно заласкал ухо.

– Добрий ранок. Проходьте сюди… Литня тираса не працюе. (Летняя терраса не работает).

Она была как куколка, аккуратненькая, милая, невысокого роста. Своими отточенными в чулочках ножками девушка явно гордилась, выставляя их как-то вперед, словно на показ, на ходу поднимая подол чуть выше колена. Поверх сарафана был надет фирменный фартук самого заведения, он едва согревал ее.

– Спасибо, но мне и здесь хорошо, – ответил мужчина, разглядывая невольно узоры на ее вышитом сарафанчике. – Сколько у Вас стоит чашка чая?

– Дивлячись який чай. (Смотря какой чай…)

– Чай с бергамотом есть?

– Звичайно… (Конечно) – улыбнулась еще раз официантка и упорхнула в помещение.

Уже скоро перед мужчиной в куртке поставили расписной поднос с чайничком и чашкой из белого фаянса.

– Замовте що-небудь ще? (Будете что-нибудь еще?) – поинтересовалась она у гостя, расставляя посуду на столик. – У нас е смачне булочки. (У нас вкусные булочки).

– Я уже заметил, – улыбнулся он, намекая на ее пышную грудь.

Официантка неприлично рассмеялась и, пару раз кокетливо оглянувшись, смеясь пошла к двери. Видно было, что такие недвусмысленные шуточки в ее адрес нравятся ей.

Чай был очень горячим. Мужчина пил его мелкими глотками, посматривая на проходящих мимо симпатичных женщин. Ему хотелось заняться со всеми ними сексом, войти в какое-то отвлеченное состояние, лишь бы не думать о предстоящем разводе. Уже вернулись работники и продолжили с привычной руганью разбирать конструкцию. Они стали сдвигать столики и стулья, не трогая только ту часть террасы, где еще сидел посетитель.

– Може, все-таки ходимо до нас? – выглянула из двери официантка, явно неровнодышащая к гостю.

– Да, пройдите, товарищ, в заведение. Не мешайте работать! – поддержал ее один из работяг.

Кувалда в жилистой руке исключала любые возражения. Гость неохотно приподнялся, и обрадованная официантка распахнула перед ним дверь заведения, заверяя, что она все перенесет с улицы, и пусть он устраивается поудобнее. Мужчина заметил несколько маленьких родинок на ее загорелой шее, и ему захотелось их поцеловать. Он даже пожалел, что для пущей дерзости он недостаточно пьян. Алкоголь, распитый в каморке с уличным художником пару часов назад, уже выветрился из головы. На счастье проход ему преградили два подноса. На одном были налитые до краев рюмки, а на другом – простая закуска: пучки зеленого лука и ржаной, подсушенный хлебец с тонко нарезанным, почти прозрачным салом.

– Ласкаво просимо, – почтенно поклонился вновь вошедшему пожилой казак в красных шароварах и подпоясанной белой вышиванке. На ногах у него были стоптанные сапоги, в одном из которых торчала засунутая плеть.

Гость принюхался, и глупая голодная улыбка появилась на его слегка покрасневшем лице. Сало, поперченное и с чесночком, пахло волшебно. Казак заметил это и проговорил в ус многозначительное:

– А то!

Он едва удерживал в равновесии два подноса.

– Ну, уговорили, братцы! – осушил гость рюмочку под одобрительный взгляд казака, осторожно вернув ее на поднос.

Горилка была чудесной и пилась как мягкая водица, и руки сами потянулись за второй рюмкой и хлебцем с салом. Затем его провели в дальний угол к свободному диванчику, прячущемуся за неприличными сальными шторками. Там на столике стоял медный кальян, а также была хрустальная пепельница, и гость даже удивился проницательности хохлушки. Он и вправду был не прочь закурить, хотя не курил, наверно, со студенческой скамьи.

– Пачку сигарет, пожалуйста, Софочка, самых дешевых, – попросил он свою официантку.

Он успел прочитать ее имя на бейджике, невольно любуясь ее пышной грудью, и уже манипулировал ее именем, применяя ласковые эпитеты. Девушка оказалась из Волынской области, с какого-то хутора, а муж ее или парень, он точно не понял из ее отрывистой речи, в 2014 году на Майдане нахватался нацистских взглядов и уже год безвылазно служил в АТО, убивая русских. Все это она успела быстро рассказать ему, как какую-то красивую сказку, когда он, немного смущенный, проходил мимо столиков, по пути здороваясь с другими посетителями и служащими. И ему даже кто-то кивал в ответ и шептал «здрасти», хотя это было в данной ситуации необязательно и даже нелепо.

Затем, когда он присел на мягкий диванчик и взял в руки меню, Софочка склонилась над ним, подсказывая, что лучше взять. Ее черные локоны приятно коснулись его небритой щеки, и он на мгновение задумался, заказывать ему украинский борщ или обойтись варениками со сметаной. Денег у него с собой было не так уж и много. Благо, горилку до обеда подавали бесплатно.