Межвековье

И здесь Андропов увидел, как, пожалуй, самый известный в мире дипломат, вдруг смутился, нервно повел плечами и, разведя руками, проговорил:

– Ну, знаете, я даже не знаю, как это рассказать. В моей, а может и в мировой практике, а таком явлении я слышу впервые. Ко мне обратились наши сотрудники, которые заявили, что в деле об этой торговой сделке появились неожиданные препятствия. Посольство Республики N практически блокирует, игнорирует, а также всячески препятствует нашим переговорам с фирмой, с которой нам поручено заключить договор о покупке оборудования для нашего нового завода.

– Интересно, почему? – заинтересовано спросил Андропов. – Я впервые слышу об этом. Но насколько я знаю, правительство N, какими бы не были сложными наши отношения, никогда не вмешивается в дела частного капитала. Оно лишь может рекомендовать те или иные действия, но не более, это мировая практика. Может быть, все дело в конкурентах?

– Если бы, – печально покачал головой Громыко. – Но дело оказалось до нельзя банальным и потому, что удивительно, совершенно неразрешимым. Наши сотрудники произвели расследование, и коллеги из посольства N без всяких дипломатических искушений прямо заявили нам об истинных причинах своего поведения.

– И каковы же эти причины? – спросил Андропов. Здесь глава МИДа вновь пожал плечами, вздохнул и сказал:

– Это невероятно, но дело видите ли оказывается в том, что люди из вашего комитета прервали личные отношения атташе посольства К. и некой гражданки Маши Неверовой, жительницы Москвы. И теперь, в знак солидарности к своему коллеге, сотрудники посольства бойкотируют все наши действия!

Наступила неловкая и затяжная пауза. Столь затяжная, что Леонид Ильич вдруг оторвал свой взгляд от телевизора и задал свой вопрос, который изумил всех присутствующих, которым казалось, что Брежнев совершенно не слушал диалог трех членов правительства.

– А кто, кто эта Неверова Маша? – спросил он. – Она что, актриса или певица? Я что – то не слышал такую фамилию.

Косыгин и Громыко вопросительно посмотрели на Андропова. И понимая, что они представления не имеют, кто же такая Маша Неверова, он повернулся в сторону Брежнева и пояснил:

– Леонид Ильич, Неверова Маша – это бывшая медсестра московской городской больницы №63. В настоящее время проживает у своей бабушки в Перми.

– У бабушки? – переспросил Брежнев.

– У бабушки, – подтвердил Андропов.

Брежнев согласно махнул рукой и снова повернулся к телевизору. Андропов развернулся к своим собеседникам и по выражению их лиц понял, что простыми объяснениями о пребывании медсестры Маши «у бабушки» ему не обойтись.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Да, нам стало известно о связи этого атташе К. с некой Машей Неверовой. Не скрою, мы проявили свой, некоторый интерес, к этой ситуации. Но, как выяснилось, интеллект Неверовой столь низок, что она даже не понимает разницу между дипломатами капиталистических стран и странами Восточной Европы. И, в конце концов, она вела не совсем достойный образ жизни, и поэтому было принято решение выслать ее за пределы Москвы.

– За пределы Москвы! – воскликнул вдруг Громыко. – Вы высылаете ее за пределы Москвы, а мне звонит коллега из Республики N и утверждает, что это ваше решение пример антидемократического государства! И даже намекает мне, что доведет этот факт до главы государства, визит которого мы с таким трудом организовали в сентябре месяце!

– Юрий Владимирович, – как бы продолжил его монолог Косыгин. – Речь идет о сроках ввода нового завода, имеющего важнейшее значение для народного хозяйства, а ваши сотрудники так неумно срывают нам эти поставки.

И тут, всегда невозмутимый, каким его знали члены правительства, Андропов вдруг вспылил:

– Что же вы предлагаете, чтобы о нас говорили, будто бы мы подкладываем под западных дипломатов проституток!?

Последнее слово прозвучало так четко, что его собеседники невольно переглянулись, а Брежнев и вовсе как – то испуганно обернулся к беседующим за его столом и обратился к Андропову:

– Юрий Владимирович, – сказал он. – Вы что же хотите сказать, что в нашей стране есть проституция?!

– Извините, Леонид Ильич, – ответил Андропов. – Это я так, образно.

– Ничего себе, у нас так образно выражается председатель госбезопасности! – заметил Брежнев и снова с сожалением взглянул на телевизор, где как раз Михаил Суслов прикреплял к его груди орден. – Вот, посмотрите, за что меня награждают? А за то, товарищи мои, что я всегда делал то, что нужно партии и народу. А вы тут разборки устраиваете, понимаете ли, вместо того, чтобы делом заниматься! Что нам сейчас важней, что о нас скажет Запад или новый завод? То – то! Юрий Владимирович, я понимаю, нас и так грязью обливают, ну и шут с ними, с капиталистами этими. Нам завод нужен! Он у меня в отчете о нашем пятилетнем плане! Так вот, верните – ка вы эту Машку в Москву к послишке этому, и пусть он сам решает, ровня она ему или нет. Все! Считайте, что это партийная от нас к вам просьба, а если хотите и поручение. И если вопросов нет, давайте расходиться, а то мне еще интервью давать тут одной «ихней» газетенки, тоже вот, говорят надо, для этого, как его? Да, имиджа страны, понимаешь ли!

3.

Прошло два года. В Кремле шел праздничный прием советской общественности и иностранных представительств в честь награждения Леонида Ильича высокой международной премией.

Все было как обычно: скромная торжественная часть, великолепный концерт и прекрасное застолье, от которого не только у лучших представителей советского народа рябило в глазах, но и у иностранных гостей, которые были готовы бойкотировать что угодно, но только не такие застолья.

В одном из углов зала, в сторонке, скромно стояли, беседуя о чем – то, Громыко и Андропов, когда к ним неожиданно подошел Брежнев.

– Вот, – сказал он, показывая на воротничок с новой блестящей медалью лауреата. – Наградили, понимаешь ли.

– Поздравляем! Поздравляем! Мы очень рады за вас, Леонид Ильич! – отозвались Громыко и Андропов, приподнимая свои бокалы.

– Спасибо! И вам спасибо, товарищи, что доверяете мне! – отозвался растроганный Брежнев. Он же уже развернулся, чтобы продолжить путь, к тем, кто еще лично его не поздравил, как вдруг обернулся и с интересом на лице спросил:

– Послушайте – ка! А что тот атташе, ну который в нашу девку был влюблен, он еще у нас в стране?

Громыко улыбнулся и ответил:

– Леонид Ильич, неужели вы помните эту историю?! Какая у вас хорошая память! Да, он до сих пор в нашей стране, правда он вовсе и не атташе теперь.

– А кто же? – спросил Брежнев.

– Да уж дорос наш с вами общий знакомый до полного звания посла своей страны и, кстати, проводит очень полезную для наших стран политику сотрудничества!

– Скажите – ка! – удивился Брежнев. – А девку – то эту, Машу, бросил, небось?

– А вот и нет, Леонид Ильич! – рассмеялся Громыко. – Девушка Маша, теперь вам не шаляй – валяй, а жена посла Республики N!

– Вот – те, на! Жена?! Не верю, покажите!

Тут в разговор вмешался Андропов.

– Леонид Ильич, пальцем показывать неудобно. Посмотрите за моей спиной, видите у картины с Георгием Победоносцем группу людей.

– Да, вижу! – оживленно сказал Брежнев.

– Среди них много женщин. Какая, по – вашему, самая красивая из них?

– Ну, вы даете, Юрий Владимирович! Хм – м… Впрочем, мне кажется вот та брюнетка в белом платье, с белой розой в руке.

– Браво! – восхитился Андропов. – У вас великолепный вкус Леонид Ильич! А ведь это и есть Маша, бывшая медсестра больницы №63 Неверова!

Но Леонид Ильич почему – то не разделил радости Андропова. Он еще раз взглянул через его плечо на Машу и мрачно сказал:

– Ну вот, да что это такое!? Если мы таких красивых женщин в обмен за лояльность разным там послам будем раздавать, кто нам красивых детей рожать будет?!

– Не за лояльность, Леонид Ильич, – поправил его Громыко. – Лояльность послов – это наш профиль. За завод!

– Все равно, – как – то безутешно сказал Брежнев. – Нехорошо это своим генофондом разбрасываться. А завод, а что завод? Мы его ведь в срок запустили. Да, в срок. Я и указание дал, чтобы всех достойных там за запуск наградили.

– Леонид Ильич, всех ли достойных? А вот нас с Андрей Андреевичем позабыли, ведь мы кажется тоже к этому событию причастны?! – пошутил Андропов.

Брежнев, погрозил пальцем, рассмеявшимся Громыко и Андропову и сказал:

– Вам бы, по – хорошему по строгачу в личное дело, что чуть такое важное дело не развалили. Если уж награждать кого, то вон ее! Да, была Маша, да стала не наша.