Зеркало

И знаете, что самое странное? Когда реставраторы начали работы в нашей церкви, они нашли до сих пор не известное изображение мученика. Лицом он – вот помяни мое слово – очень похож на умершего ученого».

– Всегда грустно слушать истории про одиноких людей. Не идет ему этот глупый кудрявый парик, потому и слишком часто он его поправляет. Мог бы уж и переодеться. Но что же дальше?

НОВЕЛЛА V. КОЛДУН

В одном из северных городов жил странный старик, которого окружающие боялись и считали колдуном. Он был одиноким человеком, редко выходил на улицу.

– Мне пришла на память удивительная история, которая произошла много лет назад, когда я был еще ребенком. В ту пору мы жили в далеком северном городке и не подозревали о том, что станем свидетелями необычайного происшествия.

«В нашем доме на первом этаже жил одинокий старик. Он редко выходил на улицу, пожалуй, пару раз в месяц, не чаще. В это время двор затихал: дети разбегались по домам, кошки прятались под машины, взрослые предпочитали обойти соседа стороной. Что-то жуткое было в старике. Пронзительный взгляд из-под нависших бровей внушал страх и отвращение, черная клюка в руке казалась копьем. На старике всегда была какая-то дырявая накидка из собачьей шерсти, которая болталась, как полковое знамя на древке.

Кто-то однажды назвал старика колдуном, так с тех пор это прозвище и приклеилось к нему. Чего только не рассказывали об этом человеке!.. Одни говорили, что он был полицаем и работал на фашистов, другие клялись, что видели с улицы в его комнате большой чугунный котел, в котором он что-то варил, третьи божились, что к нему постоянно прилетает черный ворон, которого старик кормит мясом, четвертые уверяли, что видели языческие татуировки на его руке.

Фантазия человеческая неистощима.

Кстати, никто не помнил, когда старик появился в нашем дворе, ведь большинство людей въехали в дом гораздо позже него. Другие соседи, те, которые живут в доме с момента его постройки, ничего определенного сказать не могли, кроме того, что живет Колдун тихо, никого не трогает, хотя никому не помогает и ни с кем не общается. Некоторые особо бдительные граждане ходили к участковому и просили навести справки о таинственном старике, но милиционер только усмехнулся и сказал, что у него и так забот хватает.

Шло время. Зима сменяла осень, лето – весну. Дети ходили в школу, государства захватывали государства, бездарные писатели получали премии, уровень Мирового океана понижался.

Старика часто видели сидящим в кресле около окна. Но смотрел он не на людей, а в стену перед собой. На нем была все та же дырявая накидка из собачьей шерсти. От одежды шёл настолько густой запах, что когда Колдун проходил по улице, у соседей слезились глаза.

Иногда в руках старика видели газеты. Но кто-то из особо глазастых заметил однажды, что газеты были многолетней давности, они буквально рассыпались в руках. Старик просто смотрел на черно-белые картинки, на изображения несгибаемых доярок и бесстрашных танкистов – и нехорошая улыбка часто застывала на его лице.

Однажды, кажется, поздней осенью, люди заметили, что давно не видно на улице старика, его высокой сгорбленной фигуры с огромной клюкой. К тому же он никогда не зажигал свет в своей комнате, поэтому из-за темного времени года не было видно, сидит старик в кресле, или нет. Все насторожились. Собаки бегали по двору и внимательно прислушивались, а люди постоянно оглядывались по сторонам. Каждый ждал чего-то страшного и необычного. Один поклонник криминальных сериалов уверял, что старика убили беглые заключенные, чтоб обокрасть, труп расчленили на пять частей и закопали в разных местах. Другие говорили, что он, может быть, уехал к родственникам. Но говорившим никто не верил: откуда у Колдуна родственники?

В конце концов, терпение людей лопнуло, все любопытные собрались и пошли к участковому, чтоб уговорить его сходить к старику. Молодой лейтенант долго отнекивался, но увидев, что общественность взволнована, поддался уговорам. Толпой пошли к квартире старика. Встреченные по дороге, узнав, в чем дело, присоединялись к шествию. В итоге к квартире Колдуна пришло несколько десятков человек.

К дверям подошли самые смелые и любопытные. Оказалось, что дверь в квартиру открыть очень легко, поскольку она совершенно сгнила. Старик запирал ее только на щеколду, видимо, чтоб сквозняк не бродил по квартире. Запах пыли, перемешанный с запахом старости, встретил вошедших. Сумрак, паутина на лампе, полусгнивший ковер, остатки хлеба на столе…

И мертвая тишина.

Казалось, что в квартире никого нет. Но это было не так. Когда глаза привыкли к полумраку, люди увидели, что из угла на них смотрит большая рыжая собака. Она сидела в глубоком кресле. Ее красные глаза недобро поблескивали, а взгляд пронзал насквозь, внушая страх и отвращение».

– Одиночество бывает разным. Человек может жить, как тот известный ученый, а может – как этот жуткий старик. Впрочем, и в его биографии могут найтись извиняющие обстоятельства.

НОВЕЛЛА VI. СОБАКИ

У пожилой женщины было несколько собак. Она вела одинокий образ жизни, работала в институте и часто гуляла во дворе со своими подопечными. Не всем окружающим они нравились.

«В нашем ободранном дворе жила одинокая престарелая женщина. Кажется, она была научным сотрудником в каком-то забытом НИИ. Во всяком случае, она уходила из дома ровно в восемь утра и возвращалась ровно в шесть вечера. Почти сразу шла гулять со своими собаками. Их было три: Атос, Портос и Арамис. Вероятно, когда-то был и Д’Артаньян, но о его судьбе, скорее всего, печальной, обывателям ничего не было известно. Собаки наполняли наш двор лаем до самых крыш. Начинали вопить сигнализации автомобилей, им вторили молодые мамочки, испуганные птицы перелетали с места на место. Но женщина гордо шествовала от столба к столбу и зычным голосом (мало совместимым с ее хрупким телосложением) командовала обезумевшей от свободы ордой.

Владелица собак выглядела, по крайней мере, необычно. На ней были большая меховая шапка, старый заштопанный пуховик розового цвета, черное трико с отвисшими коленками. Довершали имидж человека, не относящегося серьезно к материальным благам, огромные и, конечно, дырявые калоши. Впрочем, возможно, что причиной такого внешнего облика был один прискорбный факт: ее скудное жалованье полностью уходило на любимых собачек, в которых она поистине душа не чаяла. Некоторые рассказывали, что однажды воры, забравшись в ее квартиру и опечалившись, оставили хрустальную вазу с запиской: «Так жить нельзя». Редкие люди, что заходили в ее квартиру, утверждали, что в ней почти ничего нет. Только немного старой мебели да книги.

Весь двор не любил собак, особенно вышеупомянутые мамочки. Каких только эпитетов ни удостаивались несчастные животные! Как им только ни пытались отомстить за ежедневные безумства! Слава Богу, до отравления никто не додумался. К самой же старушке относились спокойно, тем более что она, кажется, была добрейшей души человек: зимой кормила кошек и голубей, пару раз выхаживала заледеневших бомжей, а осенью подставляла палочки под отяжелевшие ветви яблонь. Народ считал ее юродивой и старался не портить жизнь.

Однажды она умерла.

Как писал один местный поэт, «старуха почти в Новый год заглянула Танатосу в рот». Эта смерть была очень неожиданна, и, к удивлению всех, очень печальна. Как-то пусто стало во дворе. Приходили какие-то ученые люди, долго говорили о заслугах старушки перед наукой, потом попрощались и ушли. Как водится, сразу нашлись и родственники. Приезжал некий мужчина интеллигентной наружности, переписал квартиру на себя, выгнал из нее собак и тоже уехал.

Собаки растерялись. Из холимых и лелеемых они в одночасье превратились в обездоленных и одиноких. Удел их был печален. Одна попала под машину через неделю, а другую позже видели мертвой в соседнем сквере. Вероятно, она пыталась добывать себе пищу. Но, увы, неприспособленная к бездомному образу жизни, она прожила недолго. А что же третья? Ей повезло. Какой-то одинокий мужчина взял ее себе. Он жил недалеко от квартиры старушки, однажды подкормил голодающую собаку, да так привык потом кормить, что в итоге оставил у себя. Теперь он два раза в день выходит гулять со своей новой подопечной. Собака громко лает, бегает между кустами, гоняется за кошками.

Но теперь недовольны только кошки.

Все вдруг поняли, что добрая женщина каким-то непостижимым образом стала частью их жизни. Люди вспомнили, как она помогала им, угощала конфетами детей, незаметно поливала цветы в подъезде. Выяснилось, многое держалось именно на ней. Старушка исправляла чужие ошибки, всегда готова была выслушать и дать хороший совет. Она была стержнем, не позволяющим людям скатиться в бездны животного состояния, незаметной, но очень надежной опорой. Как ни странно, она была «совестью» многих людей, воплощая собой то, чем они никогда не могли быть; делая то, на что они бы никогда не решились.

И теперь многие, встретив бодрую собаку, приветливо ей улыбаются и машут руками».

– Так бывает в жизни. Тех, кто незаменим, люди почти не замечают. Вот взять, к примеру, меня. Он так часто смотрится в меня, а вряд ли помнит, что мне много лет, что я нуждаюсь в уходе.

НОВЕЛЛА VII. ВОЛШЕБНЫЙ ТЮЛЬПАН

Профессор-ботаник решил подбодрить упавших духом соотечественников и посадил во дворе прекрасный редкий тюльпан. Вскорепрофессор умер. С тех пор благодарные люди каждый год высаживают цветы на том месте, где рос тюльпан старого ученого.

– Девяностые годы были жутким временем в истории России, эпохой полнейшего безвластия. На улицах происходили сражения между бандитскими группировками, предприятия закрывались одно за другим, многие люди голодали. Все это напоминало джунгли: благоденствовали сильнейшие и хитрейшие. Очень сложно в ту пору было сохранить человеческий облик, лишь немногим это удавалось. Такова преамбула, скоро вернусь.

– Куда это он? Вдруг вышел из комнаты на некоторое время. Возвращается. Сел передо мной поудобнее.

«Жил когда-то в нашем доме одинокий старый профессор. Жена его давно умерла, а сын, тоже ученый, работал за границей и появлялся в жизни отца только в виде редких телефонных звонков из-за океана. Профессор был ботаником и довольно известным, по его книгам до сих пор учатся студенты, а в одном далеком городе в честь его даже названа улица. Но времена блестящей научной деятельности были позади. Сноски на его работы теперь появлялись разве что в качестве поклона, не более. Профессор приходил в то учреждение, где проработал почти полвека, в качестве научного консультанта. Два раза в неделю он, входя, торжественно провозглашал тихим голосом: «Я вас приветствую!» и усаживался за свой скрипучий стол рисовать по памяти редкие растения.

Нельзя сказать, что он работал лишь украшением научного учреждения. К нему часто обращались за советом. Втайне гордясь этим, старый профессор с энтузиазмом обрушивал на собеседников потоки своей осведомленности. Память его до сих пор была молода и всесильна. Пораженные коллеги очень нехотя отходили от этой живой энциклопедии. Такие дни были праздником для профессора.

Он жил в памятнике архитектуры эпохи классицизма, в квартире с очень высокими потолками. В одной из комнат был большой камин, перед которым стояли кресло и чайный столик. Здесь профессор отдыхал по вечерам. Другую комнату почти полностью занимал огромный письменный стол, достойный стать украшением любого музейного собрания. В нем было множество полочек и различных уютных углублений, в прошлой жизни служивших тайниками. Стол был украшен бронзовыми фигурными накладками и, кажется, раньше на нем были видны даже остатки росписи. Теперь он был завален книгами и рукописями. Вдоль стен стояли высокие полки, плотно забитые книгами и журналами на нескольких европейских языках.

В ту пору профессор был занят приятным делом: он отбирал статьи для публикации своего собрания сочинений. Читая одни работы, он удовлетворенно хмыкал, иногда улыбался. Читая другие, что-то перечеркивал и с гневом выбрасывал в мусорную корзину.

Но стол и книги были не главным украшением этой комнаты. Как я уже говорил, профессор был светилом ботаники, и поэтому в его комнате были десятки растений из разных уголков земного шара. Они вились по потолку, стояли в углах, выглядывали из-за книг. Царем всех зеленых и красивых был большой тюльпан, привезенный профессором еще в молодости откуда-то из Малой Азии. Он был любимцем старого ботаника. Сережа – так ученый называл своего питомца – был весьма прихотлив. Его надо было поливать строго в определенные дни и часы, при этом вода должна была быть особой, настоявшейся и обогащенной питательными веществами. Профессор обожал Сережу, иногда он даже среди ночи вставал, чтобы проверить, все ли у него в порядке. А в то время, когда тюльпан цвел, ботаник был вне себя от счастья: напевал песни своей молодости, танцевал вальсы и, говорят, даже декламировал Пушкина. Богатые и нахальные предлагали ученому астрономические суммы за Сережу, но ботаник строго отвечал, что друзей не продает, и с презрением отворачивался. Если учесть, что академический рацион в ту пору состоял только из картошки в разных видах, то такие ответы делают ему большую честь.

Не только тюльпан носил имя – у некоторых цветов из квартиры профессора тоже были имена. Дело в том, что старый ученый был беспросветно одинок и очень страдал, хотя и не любил признаваться в этом.

Но страдал он не только от одиночества.

Профессор был человеком старой закалки, и зрелище чудовищного унижения страны болью отдавалось в его интеллигентском сердце. Картины всеобщего падения нравов действовали угнетающе. Он специально поставил Сережу на подоконник: не столько для обеспечения капризного цветка солнечным светом, сколько для того, чтоб не видеть происходящего на улице.

Все течет, все меняется.

Однажды профессор понял, что осталось ему недолго. Старые болезни оживились, во сне все чаще приходила умершая жена и звала за собой. Уже большим усилием воли престарелый ученый соблюдал прежний распорядок жизни. Он очень боялся, что не успеет завершить свой труд жизни, над которым работал уже несколько лет. Поэтому пришлось договориться, чтоб приходить на службу один раз в неделю. Поскольку начальник был его бывшим студентом, это не стоило большого труда. И вот однажды, в один из прекрасных дней, рукопись была сдана в издательство. Гора спала с плеч. Жизнь выходила на финишную прямую. Казалось, что даже уличные одуванчики были солнечнее в тот день.

Вечером он сидел перед камином, на столе остывало какао. Большая и плодотворная жизнь была позади. Можно было бы, конечно, еще дергаться, напоминать о себе повтором уже написанного, набиваться в советчики, играть в мэтра.

Но оставим это другим. Мы сделаем вот что.

На следующее утро профессор выкопал своих питомцев и пересадил их в грядку около подъезда. Это стало потрясающим зрелищем. Диковинные цветы на фоне загаженного двора смотрелись как кусочек рая в одичалом городе. Толпы людей стояли перед цветами и молча смотрели на хрупкие стебли и листья.

Особо выделялся, конечно, Сережа. Он и здесь был царем.

Потом кто-то из соседей взял ведро и отмыл стены подъезда от мерзких надписей; двое других починили качели, а третий принес разноцветные шины; мальчишки отремонтировали футбольные ворота и клятвенно заверили, что больше не будут ругаться. Множество людей захотело сделать что-то хорошее, все как будто устали от всего пакостного, что окружало их, каждому страстно хотелось чего-то доброго, светлого, вечного.

А через месяц профессор умер.