Ужасы перистальтики

Ужасы перистальтики
Глеб Станиславович Соколов

Глеб Соколов

Ужасы перистальтики

Роман

copyright©Соколов Глеб Станиславович Все права защищены

1

Он открыл глаза. В первое мгновение не сообразил, что происходит, но тут же вскочил на кровати. Тишина!.. Его охватило дикое нервное напряжение – он проспал!.. Будильник молча стоял на своем месте. Проспал именно в тот раз, когда проспать нельзя было ни в коем случае. Он вскочил с кровати, подскочил к стулу, на который был наброшен его халат, схватил халат, начал одевать, тут же сообразил, что не халат надо одевать, а рубашку, галстук, костюм. Вслед за этим подумал, что надо хотя бы почистить зубы – кинулся чистить зубы. Дверь ванной комнаты ребром была направлена прямо навстречу ему. С размаху ударился головой, сдавленно вскрикнул и схватился за лицо, – удар пришелся по лбу, носу, губам. Он понял, что с разбитым лицом… Надо придумать оправдание тому, что он так ужасно опоздает в такой момент, использовав как-то это разбитое лицо!.. Какая чушь лезла в голову!.. Он еще не проснулся…

Он был у зеркала: следов удара не особенно много – в сущности, кроме красноты на лбу не было ничего. Он открыл воду, выдавил на щетку пасту из тюбика и принялся чистить зубы… Почистив зубы, в ужасной спешке оделся: особенно с трудом дались зимние вещи – молния у куртки никак не соединялась.

Он носил вокруг шеи длинный белый шарф, который никак не удавалось замотать, как того требовалось. Шарф наматывался то выше, чем надо, то ниже, сворачивался жгутом… Вкривь и вкось, совершенно не закрывая низ шеи и грудь! Ноги не лезли в тяжелые зимние ботинки – мешали туго затянутые шнурки, – накануне он с усилием, не ослабив шнуровки, стащил ботинки с ноги… Наконец, он неловкими движениями злясь и нервничая ослабил шнурки и затем долго не мог как надо зашнуровать ботинки… Все же он вышел из квартиры, запер дверь, спустился на лифте вниз…

Он шел к станции метро, навстречу попадались люди, которых часто встречал по утрам – вот как этого дядьку и эту тетку!.. Он уже совсем рядом со станцией…

Он был в плотной толпе, которая медленно двигалась к дверям метро, за которыми были уже турникеты и спуск на платформу. Все прозрачные двери раскрыты и ни одна из них ни на мгновение не закрывалась, – люди в них проходили непрерывной вереницей. С боков поджимали, перед ним, прямо перед его лицом была спина высоченного мужика в темно-коричневой дубленке, сзади кто-то все время чем-то слегка приударял ему по ногам, – кажется, каким-то пакетом. У самых дверей перед ним влезла какая-то женщина, он вынужден был замедлиться, замяться и тут же сзади ему наступили на ногу. Он ужасно нервничал – скорей! Скорей попасть на работу! Но двигаться хоть сколько-нибудь быстрее не было никакой возможности.

Наконец-то! Он был у турникета и пропустив через него свой проездной билет быстро прошел к лестнице на платформу. Разумеется, все люди, которые только что давились у дверей, были здесь… Все нервно ожидали поезда. По утрам на «-ской» всегда было много народа и в поезд приходилось вталкиваться, а не входить, но сегодня отчего-то было особенно людно… Странно, он вроде бы и проспал и вышел позже, следовательно, народа должно быть уже поменьше… Впрочем, все-то как раз выходят из дома немного позже его, так что как раз через некоторое время после того, как он уезжает с «-ской» и начинается особая давка. Поезда не было… Он занервничал еще больше. Остановившись, он через некоторое время обратил внимание, что тот самый высоченный мужик в темно-коричневой дубленке, за которым он входил на станцию, стоит здесь… Артем прошел метров на десять дальше по платформе. Здесь народа было ничуть не меньше: какие-то бабы, студенты с отвисшими за спиной рюкзаками, – а может быть они были еще и не студентами, а школьниками? – мужики с газетами…

Поезда все не было, народа собиралось все больше и больше.

«Ах, черт!» – он вспомнил, что забыл дома документы, которые накануне принес с работы. Это были очень важные документы – вернее копии документов, которые он сделал специально для себя, как рабочий вариант. Сейчас на том совещании, на которое он теперь очень сильно опоздает, без этих копий ему будет очень некомфортно…

С противоположной стороны платформы с грохотом подъехал поезд. Сквозь окна видно – народа в вагонах мало. Немногочисленные пассажиры вышли на платформу, еще меньше вошло… «Счастливчики!» Двери с шумом захлопнулись, поезд тронулся и с грохотом и свистом ушел в тоннель.

Из «их» тоннеля забила широкая струя воздуха, послышался какой-то дальний грохот, шум, но поезда видно не было. «Скорей! Скорей!» – неслось у него в голове.

«Черт! Что же я не взял такси!» – подумал он вдруг. И тут же себе ответил: «Да потому что на такси никуда сейчас не уедешь». Огромная пробка обычно начиналась еще где-то за «-ской». На метро утром было дольше, чем на машине. Это он знал наверняка!.. Но поезда не было!..

– Что-то случилось! – сказала негромко стоявшая рядом с ним тетка ни к кому не обращаясь – сама себе. Она посмотрела по сторонам и пошла куда-то дальше по перрону.

«Черт! Какая ерунда! Почему именно сегодня, когда проспал, обязательно должно было что-то случиться?! Почему нет поезда?!»

Из тоннеля опять пошел широкий вал воздуха, опять где-то там, в самой глубине жерла что-то зашумело, но быстро все стихло. Поезда все не было. Вдруг послышался обнадеживавший грохот и следом за ним на противоположный путь опять въехал поезд. Опять та же самая история – мало народа в вагонах, немногие вышли, еще меньше вошло…

Опять послышался далекий гул, который теперь был отчетлив и совершенно явственно усиливался. Народ на платформе зашевелился, задвигался, заподвигался ближе к краю. «Поезд!» – понял он, но приближаться к краю не стал, – у него была своя тактика…

Он поджидал, пока подойдет поезд, стоя чуть поодаль. Граждане старались встать к краю платформы как можно ближе, некоторые кучковались там, где, предполагали, окажутся двери. Тактика Замелькацкого основана на простом наблюдении: как ни старались граждане угадать, возле какого места откроются двери, удавалось не всем. Вдоль поезда к открывшейся двери быстро не переместишься, перед носом – другие граждане, а перед теми тоже кто-то стоит… Артем нарочно останавливался на некотором расстоянии от края, видел картину как на ладони, мог подскочить к открывшимся дверям и оказаться возле них ровно за теми, первыми, кто умудрился угадать…

Но на этот раз никакая тактика не помогала – народа было так много, что даже тех, кто угадал, было столько, что они уместиться в вагон, и без того уже битком набитый, не могли никак. Но тут опять-таки ему помог один момент, предугадать который заранее было невозможно: едва поезд открыл двери и из вагона никто не вышел, стоявшие на платформе опешили – народ в вагонах был набит так плотно, что впечатление было такое, что в этот поезд влезть уже невозможно никому даже при самом сильном желании. Несколько мгновений никто не двигался.

Замелькацкого же охватило отчаяние – он понимал, что опаздывает все сильнее и сильнее, – он ринулся к вагону, оттолкнул кого-то и едва ли не первым врезался в плотно сбитую массу людей, стоявших в вагоне у двери. Вместе с ним хлынули и остальные, толпа в мгновение задвинула его на целый метр вглубь вагона, войти в который еще несколько мгновений назад казалось просто невозможным. Двери начали закрываться – естественно, сразу они не закрылись, кто-то вынужден был выйти, а вернее вывалиться из вагона обратно на платформу.

Наконец, двери сощелкнулись. Поезд тронулся. Вот он начал разгоняться, ушел со станции в тоннель, сжатый со всех сторон Артем увидел, как замелькали за стеклами противоположных дверей какие-то тоннельные фонари, разогнавшийся поезд начал сбавлять ход, пошел медленнее, еще медленнее, начал со скрежетом и каким-то противным присвистыванием тормозить и наконец остановился. За окнами была тоннельная чернота. Кто-то рядом с Артемом, – он не видел, кто, – громко вздохнул. Поезд не двигался… В животе у Замелькацкого что-то пришло в движение… Он еще не успел осознать этого, как поезд дернулся, опять встал, зашипел, опять дернулся и медленно двинулся дальше. В этом медленном движении прошло несколько томительных минут, – поезд не останавливался но и не начинал разгоняться. Потом поезд остановился.

Замелькацкий понял, что это конец. Его опоздание становилось все ужасней и ужасней. Если бы он просто вышел из дома значительно позже положенного времени – это было бы одно: он бы сильно опоздал к началу совещания, но он все же прибыл бы на работу в то время, когда бы оно еще шло. Теперь же, с таким медленным движением поезда, он мог появиться в офисе уже тогда, когда совещание уже закончится и все разойдутся. Что он будет делать и говорить тогда?..

Он задергался, собираясь достать из кармана мобильный телефон, но пошевелиться он мог едва-едва… Да и потом, – это он тут же сообразил, – в данную минуту звонить рано, в офисе еще никого нет. Он конечно может позвонить на мобильный, но доступен ли телефон Смирнова, которому он будет звонить. Да и что он скажет?! Что опаздывает?!.. Да это и так понятно! А почему?! Потому что проспал! Хорош работничек! – вот какое резюме будет на его счет выведено. Надо придумать что-то экстраординарное, что-то, что будет признано всеми как безусловно уважительная причина неявки. Но что?! Что можно придумать?!.. Взорвали бомбу? Взорвали поезд? Черт, что же можно придумать?!

Поезд тронулся и набирая скорость пошел по тоннелю. Он испытал какое-то облегчение. На какие-то мгновения все мысли просто испарились куда-то из его головы. Поезд едет!.. Это было такое удовольствие! Хоть он и был зажат со всех сторон людьми…

Поезд начал тормозить и вскоре остановился. Ничего особенного в этой остановке по сравнению с предыдущей не было, но он вдруг как-то совершенно уверенно почувствовал, что эта остановка будет долгой… Очень долгой!

Его охватила дикая паника, внутри все словно бы сдавило, он перестал дышать – вырваться, выйти, исчезнуть из этого поезда! Это необходимо было немедленно! Он задергался, заелозил, все это, впрочем, стоя на одном месте – те, кто были рядом, с тревогой уставились на него, но без удивления. Все тоже весьма нехорошо чувствовали себя в этом остановившемся в тоннеле поезде. Его поведение никого не удивляло здесь. Просто они видимо посчитали его самым слабым, сломавшимся и не выдержавшим раньше других. И тут – он так и думал, что это произойдет: у него скрутило живот.

Живот скрутило ужасно… Он прекрасно понимал, чем это закончится в следующую минуту. «Это – полный конец!» – подумал он. Ну что ж… «В конце-концов, это даже хорошо, что так случилось… Нет худа без добра… Если бы это не произошло, он бы наверняка добрался бы без особых сложностей до работы, опоздал бы, конечно, опоздал бы сильно, но не так, чтобы совсем не придти, были бы неприятности… А так он не придет вообще. В иных случаях лучше уж вообще не приходить. Сочинит невероятную историю про то, что с ним что-то такое невероятное случилось… В невероятные-то истории все обычно и верят охотнее всего…

Как это ни странно, как только он успокоился и смирился со своей судьбой, живот отпустило… Впрочем, почему же странно?! Как раз это вполне естественно…

Поезд тронулся и начал набирать ход: быстрее, быстрее… Но до обычной, регулярной скорости он не дошел и начал тормозить, стоявшие дальше к хвосту состава пассажиры начали давить на Артема. Замелькацкий на них-то уже не обращал внимания: обычно он злился, когда кто-то толкался или наступал ему на ногу. Теперь ему было плевать – все, что происходило вокруг было сейчас важно для него лишь в той степени, в которой это влияло на то, что происходило внутри его живота… Поезд заскрипел и зашипел в последний раз и замер.

Пока он чувствовал себя вполне сносно. Боже, да когда же они доберутся до следующей станции!.. Начало опять становиться тяжелее… Тяжелее, тяжелее – стремительно состояние его приближалось к критическому. „Сейчас станет легче, вот сейчас станет легче!“ – убеждал себя он. Ведь он знал, что так должно произойти – должно стать легче. Так всегда бывало!..

Поезд дернулся, замер, опять дернулся и начал набирать ход, опять все быстрее и быстрее. Замелькали за окнами какие-то лампы, семафоры. „Значит, близко к станции…“ – с надеждой подумал он. Опять, как только он отвлекся на эту мысль, ему стало легче, легчало так же стремительно, как двигался сейчас поезд, – он уже достиг обычной, регулярной хорошей скорости. Но приближения станции что-то все никак не чувствовалось, поезд понемножку все больше разгонялся, хотя должен был тормозить. „Вот сейчас, сейчас!“ – подбадривал себя Артем.

О-па! Поезд начал сбавлять ход – как-то очень хорошо сбавлять, придавая уверенность – плавно, заранее, как он всегда делал перед станцией.

– Вы выходите?.. – бросил он куда-то никому, назад к двери.

Никто ему ничего не ответил и в этот момент поезд – это было слышно по изменившемуся гулу, – своими первыми вагонами начал выкатываться на станцию. Точно: станция!..

Тормозивший поезд остановился, двери раскрылись… И тут произошла странная вещь – Артем не вышел, даже не попытался выйти из вагона, и никто не вышел, все, значит, ехали дальше. На станции, разумеется, было полно народа. В вагон тут же начали пытаться влезть новые пассажиры, – тетки лезть даже не пытались, – умялись, утрамбовались какой-то здоровый дядька и пара молодых парней… Двери начали закрываться, – никак… Последовало обычное „Не держите двери!“

„Что же я наделал!“ – с ужасом подумал Замелькацкий…

Все! Двери позади него закрылись, сейчас где-то там, в каком-то из вагонов состава наконец-то закроются двери, в которых зажало кого-нибудь или чью-то сумку и поезд тронется. Так и есть: поезд через несколько ужасных мгновений тронулся.

Стоявшие рядом с Замелькацким пассажиры нет-нет да и посматривали на него. Видимо, он пугал их… Боже, да ведь все не так просто!.. Следующий перегон – на этой ветке из самых длинных… Пока он чувствовал себя вполне сносно, но произойди что, – каково будет тем, кто стоит с ним рядом?! Впрочем, он даже не мог себе представить, как это все произойдет и как это все будет выглядеть… Но у него будут проблемы и другого толка…

Поезд уже набрал ход и шел достаточно быстро, не останавливаясь. Он по-прежнему достаточно сносно себя чувствовал, но вот опять начало постепенно становиться хуже и хуже. „Нет, все, это невозможно будет вытерпеть! Стоит поезду еще хоть на мгновение остановиться, хотя бы продемонстрировать какое-то неуверенное движение и он не вытерпит!“ Его бросило в холодный пот, он смотрел в какую-то точку в прямоугольничке рекламного объявления над противоположными дверями. Поезд все шел и шел…

Ему неожиданно стало легче… Поезд прибавил скорости, так на хорошей скорости он шел какое-то время и вот он начал как-то очень приятно, как-то очень уверенно замедляться – это означало – станция!.. Замелькацкий постарался насколько мог повернуться к стоявшему за ним человеку и спросил:

– Вы выходите сейчас?..

Уже спрашивая он чувствовал, что происходит нечто неприятное и непредвиденное – поезд замедлялся все больше, а приятного изменения шума, который бы означал, что головные вагоны уже ворвались на станцию, все не было и не было.

– Нет! – как-то выпалил очень зло и раздраженно этот человек и практически одновременно с этим с шипением и скрежетом поезд остановился окончательно.

Замелькацкий замер. Опять ему начало становиться хуже. Хуже и хуже. Поезд стоял, в вагоне была полная тишина, ниоткуда не доносилось ни звука.

– Давайте-ка сейчас с вами поменяемся… А потом уже поздно будет! – суетливо задергавшись проговорил Замелькацкий, опять обернувшись к стоявшему за ним человеку. Его ужасной волной охватывала паника.

Человек не двигался с места и ничего не говорил, спокойно глядя на Замелькацкого.