Прогулка

– Да так и разоришься… Нанимал двор у барина на совесть – видишь ты – ему деньги даны, а барин-то, надо быть, замотался да окромя меня и другому на бумаге отдал: – получать, мол, ему с Кашина аренду… тот теперь и ломит с меня двести целковых, а не то другому отдам: другие, вишь, больше дают… Я с барином не за двести ладил; за что ладил, почесть все отдано ему, а теперь вот на, возьми!.. Велики тут барыши – двести-то целковых ему платить… Смерть одна!

– Ты бы к барину-то!..

– Где его, барина-то, искать? Его и след простыл… Его уж боле полугода нету в городе – вишь, в Питере либо в загранице.

– Ах, братец ты мой!..

– Пойдешь с сумой, право слово, пойдешь… – говорил Кашин, задумавшись и оставив на время книгу.

– Ты, Гаврила, – начал солдат, оглядываясь: – я тебе вот что… против тебя завели махину…

– Какую?

– Я тебе буду говорить вот как…

Солдат, оглянувшись на дверь, хотел было продолжать свою речь, но на пороге показался чиновник. Солдат замер на месте и вытянул руки по швам.

– Бог на помочь! – сказал чиновник.

– Здравия желаю, вашскбродие! – не удержался солдат.

– Здорово, любезный! Это вода в стакане?

– Водка, вашскбродие!

– Здесь разве торгуют водкой? – устало проговорил чиновник, опускаясь на лавку – Где же у вас патент?

Воцарилось мертвое молчание.

– Десятский! – позвал чиновник.

Хозяин бросился было из-за стойки, чтобы позвать десятского и услужить таким образом чиновнику, но последний с истинной вежливостью предупредил его.

– Не трудитесь, пожалуйста, прошу вас, не беспокойтесь… Позвольте просить у вас чернил.

Хозяин засуетился, поискал чернил на полке, под лавкой, побежал к жене, разогнал кучу ребят, столпившихся в сенях.

– Напрасно вы так… Благодарю вас!.. – сказал чиновник… – Ваше имя и фамилия?

– Гаврила Кашин.

Началось писание протокола; чернильницу подавал сам хозяин, желавший ответить тою же вежливостью, которую оказывали ему. Оправдываться, просить, предлагать помириться – он и не думал, ибо вполне понимал, что теперь «не то время», что настала такая вежливость, от которой нет никакого спасенья. Отвечая на вопросы чиновника, он в то же время старался подать ему спичку, чтобы закурить папироску, советовал взять другое перо, так как в этом мало росчерку; с своей стороны чиновник, выводя предложенным пером фразы вроде: «незаконная продажа вина, что по силе… статья… устава о наказаниях…» и т. д., предлагал мимоходом самые доброжелательные вопросы.

– Семейство ваше при вас?

– При себе имею…

– Много ли деток?

– Пять человек.

– Слава богу!

– Благодарение богу!.. Это муха там в чернилах… Самый махонький хворает все… Не знаем, как быть…

– Вы бы к доктору…

– Где у нас доктора найдешь?.. Да надо!..

– Этого оставлять так нельзя, болезнь может развиться… Имеете ли имущество?..

– Лошадь имею…

– Мне следует, – с иронической улыбкой сказал чиновник, – следует с вас получить пятьдесят целковых за то, что я вас открыл.

Ироническая улыбка, относившаяся к самому факту получения этих пятидесяти рублей, играла на устах чиновника.

– Я знаю-с! Лошадь имею… Песочку? сию минуту.

– Не беспокойтесь… Не беспокойтесь, пожалуйста… Засохнет и так… – махая написанным листом и дуя на него, говорил чиновник…

– Потрудитесь подписать.

Гаврила Кашин подписал свою фамилию.

– Благодарю вас. А у вас, должно быть, здесь хорошо летом, в лесочке-то?

– У нас место хорошее…

– Я думаю, для детей… Им здорово…

– Конечно, что… На вольном воздухе…

– Да… это очень хорошо!.. Ну-ка, любезный, – обратился чиновник к солдату, – потрудись, пожалуйста, подписать твою фамилию. Ты был свидетелем…

– Я, ваше высокоблагородие, неграмотен. Уж вы меня, сделайте милость, увольте от этого…

– Как неграмотен? а ты же показывал мне объявление?

– Ваше благородие! Сделайте милость! Шел я в город… Сделайте одолжение, отпустите!

– Нельзя, друг мой. Потрудись подписать и иди…

– Все одно уж… – сказал хозяин солдату.

– Разумеется, – подтвердил чиновник.

Солдат поглядел на них обоих.