Новый Раскол

Новый Раскол
Горос

Когда много лет назад единое государство раскололось на две республики – Восточную и Западную, политики приложили к карте линейку и провели черту, обозначив таким образом границу. Но черта эта аккурат прошла через поселок Новый Раскол. Впрочем, местных не смущали ни колючая проволока, разделившая поселок, ни КПП со шлагбаумами, ни расположенные неподалеку погранзаставы. Они продолжали жить так, словно и нет никакой границы. Но лишь до тех пор, пока Восток и Запад не оказались на пороге войны…

Новый Раскол

Горос

Эта история – выдумка, такое никогда не происходило на самом деле. И я искренне надеюсь, что она так и останется лишь порождением моего воображения. Но самое страшное то, что подобное все-таки может произойти. Причем жертвой схожих обстоятельств запросто окажется любое существующее на планете государство.

Это рассказ не о тех, кто смотрит на мир как на стратегическую карту, маскируя свою алчность речами об общественном благе, кто оценивает человечество по курсу рубля, евро или доллара и меряется, у кого длиннее нефтепровод, ставя на кон в спорах человеческие жизни. Это рассказ о людях, которые хотят жить, любить, быть счастливыми, но вынуждены умирать, не понимая, во имя чего. Это история не о причинах войны, а о ее жертвах и последствиях…

Дизайнер обложки Горос

© Горос, 2020

© Горос, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-5226-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Мир

В детстве мы любили играть в войну, или, как мы ее ласково называли, войнушку. Стоило по телевизору пройти какому-нибудь фильму со стрельбой и сражениями, как его действие мгновенно переносилось на улицу: толпы мальчишек строгали мечи, посмотрев фильм о богатырях или рыцарях; после фильма о мушкетерах мечи заменялись на шпаги; следом за кинокартинами о Первой или Второй мировой на смену клинкам приходило огнестрельное оружие.

Лично я в этих играх, беря в руки меч, шпагу или винтовку, чаще всего направлял их против воображаемых врагов своего народа. Обычно я представлял себе тех, с кем когда-то довелось воевать моим предкам (ведь именно этих супостатов, разгромленных и в панике бегущих, показывали в патриотических фильмах). И таковых на эту роль находилось немало: немцы, французы, итальянцы, американцы, монголы, китайцы, японцы… Вообще, мой народ гордится своим боевым прошлым. За тысячу с лишним лет своей истории он воевал непрерывно. Пожалуй, не найдется в мире нации, с которой мои предки не сходились на поле брани. А если таковые и есть, я бы на их месте не зарекался, что этого не случится в будущем, ведь мы не в ответе за дела потомков… И, сидя в воображаемом окопе, сжимая в руке деревянный «пэпэша», сделанный из палки с прибитой снизу консервной банкой вместо магазина, я искренне ненавидел каких-нибудь немцев. Немцев, которые к тому времени уже полвека мирно жили на своей земле и никого не трогали. Немцев, которые лично мне ничего плохого не сделали. Но немцев, от пуль которых когда-то давным-давно пал в бою мой дед. И я не думал о том, что, возможно, где-то там, в далекой Германии, точно так же в импровизированном окопе сидит немецкий мальчуган с каким-нибудь деревянным МП-40 в руках и тоже искренне ненавидит мой народ, в бою с которым когда-то давным-давно пал и его дед. При этом ни он, ни я даже не задумывались о причинах, которые толкнули наших отважных дедов стрелять друг в друга.

Действительно, почему это вдруг два народа, мирно живущие на своей земле, сеющие хлеб, строящие дома, воспитывающие детей, мечтающие о счастливом будущем, вдруг берут в руки оружие и идут друг друга убивать? Кто-то скажет, что представители одного из них (того, который в итоге проиграл) были просто-напросто зверьми, решившими поработить или истребить другие нации… А вот лично я не верю, что дед того немецкого мальчугана, сжимающего деревянный МП-40, был зверем. Хорошим солдатом – возможно! А вот зверем – вряд ли! Таковым его после войны прозвали победители, которые, как известно, пишут историю. Как и мой дед зверем не был, хоть и, воюя, лишил жизни нескольких человек. На самом деле и тот и другой лишь честно исполняли свой долг (Конечно же, тут я говорю о большинстве людей и не беру в расчет тех немногих кровожадных психопатов, идущих воевать, чтобы удовлетворить свои садистские желания. Таковые есть в каждом обществе независимо от политического строя, идеологии и того, на чьей стороне они воюют). И пора бы уже признать, что наши героические предки в тех тысячах войн, что гремели на нашей многострадальной планете, чаще всего шли в бой вовсе не из-за патологического желания причинять кому-то боль, кого-то поработить или по иным злобным причинам. Быть может, этого желали те, кто отправлял их на войну… Уверен, все те люди, кто сражался и умирал, с гораздо большим удовольствием вместо этого и дальше бы сеяли, строили, воспитывали, мечтали… А гибли они лишь потому, что горстка людей, стоявшая во главе народа, однажды вдруг решила доказать другим, что ее идеология – самая идеальная, вера – самая верная, вооруженные силы – самые вооруженные и самые сильные… Но разменной монетой этого спора всегда были человеческие жизни! И военным трофеем у выживших независимо от того, чья сторона взяла верх, после окончания кровопролития оставались лишь ненависть и боль потерь.

У меня был брат Мишка. Был – потому что сейчас для меня его как бы нет. И меня для него, наверное, тоже… Зато когда-то мы росли вместе и были не только братьями, но и друзьями. Что, кстати, важно! Хотя, случалось, дрались. Не без того. Вот взять, например, день, когда сделано то памятное фото – единственное, на котором последние лет двенадцать я мог видеть лицо брата.

Помню, как мы, прижимая к груди автоматы, осторожно шли по узенькой тропинке, вздрагивая от каждого шороха. Я шел впереди всех, ведь я командовал отрядом! И очень гордился этой почетной должностью, как и своей пилоткой с кокардой и отлично сделанным своими руками игрушечным оружием. Нам всем было от силы по десять лет. Мы играли в войну.

Помню, как я услышал впереди голоса, замер и дал знак остановиться. Мои короткоштанные бойцы мигом рассыпались по кустам. Нам навстречу шел другой отряд – таких же суровых юнцов. Мы не атаковали, подпускали поближе. Но наш план провалился: один из моих подчиненных задел какую-то чересчур трескучую ветку.

– Засада! – раздался крик на дорожке.

И тут же со всех сторон грянуло: «Тра-та-та-та-та!»

Как же я ненавидел в тот момент раскрывшего наш хитрый замысел противника. Как же я поливал врагов воображаемым огнем!.. Причем та и другая стороны считали себя партизанами, а своих противников – оккупантами.

Но вот дорожка опустела. Правда, опустели и наши кусты. Вокруг лишь валялись тела «сраженных» врагов и товарищей. Однако я «выжил» и видел, что остался один враг. Тот также заметил меня. Краем глаза я наблюдал, как он крадется в зарослях, пытаясь зайти мне в тыл, чтобы застать врасплох. Я сделал вид будто не вижу его, подпустил поближе. А потом, резко развернувшись, что было мочи заорал:

– Та-да-да!.. Падай, ты убит!..

Да только он не упал! Более того, он вдруг стал доказывать, будто «выстрелил» первым и что это мне следует грохнуться на траву рядом с поверженными товарищами. Наш спор длился недолго. Я был на пару лет старше, а в детстве, как известно, это довольно весомое преимущество. А потому я недолго думая пустил в ход свой на тот момент главный аргумент – кулаки. Мы повалились на землю, беспощадно колошматя друг друга. Этим довольно часто заканчивались наши ссоры с братом. И несмотря на то что чаще всего верх оставался за мной, мои победы все равно проблемы не решали: даже будучи побитым, Мишка отказывался признавать мою правоту. Зато, как всегда в подобных разногласиях, в итоге права оказывалась наша бабушка, которая, качая головой, растаскивала нас в стороны и, разглядывая синяки и ссадины непримиримых внуков, приговаривала:

– Что ж вы делаете, окаянные? Вы же родненькие! Вы ж заступаться друг за дружку должны! А вы!..

После этих слов нам становилось очень-очень стыдно, и мы мирились. Благо в то время для перемирия достаточно было соединить мизинцы и произнести незамысловатый стишок: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…»

Так и в тот раз во время драки после неудачной засады нас вдруг ловко развели в стороны сильные заботливые бабушкины руки.

– Вы же братья родные, а деретесь, словно враги лютые! – устыдила нас бабуля.

Мы молчали, опустив головы, исподлобья злобно поглядывая друг на друга.

– А ну, миритесь!

С бабушкой мы не спорили. Ее авторитет никогда не подвергался сомнению, ведь ей было за семьдесят. Раз бабушка сказала мириться, значит, так надо. И мы протянули друг другу мизинцы. И в этот самый момент один наш дворовый приятель щелкнул затвором своего старенького фотоаппарата ФЭД. Так и появилось на свет это фото. На нем мы навеки остались в рваных рубашках, пилотках цвета хаки, с деревянными автоматами да расквашенными братскими кулаками носами.

А на следующий день, на семьдесят третьем году жизни, наша бабушка умерла. Вскоре после этого стало ясно, что она умудрялась примирять не только нас с братом, но и наших родителей. Не прошло и недели после похорон, как наши мама и папа разругались в пух и прах. А спустя еще месяц родители подали на развод. Мама с Мишкой уехали на запад страны, к ее родственникам, мы же с отцом остались на востоке. Когда же в правительстве случился политический переворот и наша некогда единая держава раскололась на две части, мы с Мишкой стали жителями двух различных государств. Поначалу мы слали друг другу письма «за бугор», но с каждым годом все реже, а потом и вовсе потеряли контакт. Я знал лишь, что после окончания школы он поступил в какой-то строительный техникум. Я же решил связать судьбу с армией и пошел в военное училище.

И вот впервые за много лет я решил снова повидать брата…

– Сын? – спросил водитель, заметив, что я разглядываю старую пожелтевшую фотографию.

– Нет. Брат. – Я убрал фото в военный билет. – Далеко еще?

– До Нового Раскола-то? Всего пяток километров. Как поднимемся вон на тот холм, так, считай, приехали.

Я взглянул вперед, туда, где голубым небом словно отсекалась вдали серая лента дороги, и меня снова охватили сомнения. Быть может, я зря затеял эту поездку? Я сотни раз представлял себе нашу встречу, и в эти моменты меня захлестывали то радость, то тревога. Вдруг он будет не рад меня видеть? Ведь на самом деле нас теперь разделяют не просто какие-то пять километров, а целых двенадцать долгих лет…

«…Как отмечают политические аналитики, назревающий вооруженный конфликт в Средней Азии серьезно накалил отношения между Восточной Республикой и нашим западным соседом», – прохрипел сквозь помехи голос диктора.

Водитель повернул ручку настройки радио и прибавил громкость.

«Как мы уже сообщали, – продолжал диктор, – правительство Запада решило поддержать страны, проголосовавшие за начало боевых действий в Средней Азии, тогда как руководство нашей страны категорически против подобных радикальных мер. Многие всерьез опасаются, что сложившаяся ситуация может перерасти в открытый конфликт между нашими государствами. Как признался в недавнем интервью министр по международным отношениям Марк Таврин, еще ни разу за годы своего существования Восток и Запад не находились так близко к порогу войны…»

– Тьфу ты, чтоб их всех!.. – Водитель нервно вырубил у радио звук. – Они там чепухой занимаются, а шишки, как обычно, в нас летят. И так уже последний десяток лет к родной дочке через границу ездить приходится. Мало им было распилить пополам страну, так надо еще и заставить нас в глотки друг другу вцепиться!

– Думаете, будет война? – осторожно спросил я.

– Скажешь тоже, война… – усмехнулся водитель. – Как обычно, на парламентах потреплются да разойдутся. В первый раз, что ли? Да и с кем воевать-то? Мы же один народ! Политики говорят, мол, двенадцать лет назад мы все пожелали, чтобы часть страны отсоединилась… Хрена с два это были мы! Никто из нас, простых людей, и не помышлял о таком. Да и от кого отсоединяться-то? От своих сестер и братьев? Я сам родился на Западе, жена – на Востоке. Дочь еще до раскола за западника замуж выскочила, а картошку до сих пор у нас на даче тут, на Востоке, сажают. Вот тебе и разные страны! Толку-то, что границу нарисовали, а живем как жили, только что паспорта отличаются. Так что ж нам, самим с собой воевать, что ли?

– И все-таки… А вдруг начнется?

– Вот ты – человек военный. – Водила покосился на мои лейтенантские погоны. – И что же, ты хочешь войны?

– Нет конечно! Кто ж ее хочет-то? Но если прикажут…

– Прикажут… – хмыкнул водитель. – А своя голова на плечах есть?

– Я присягу давал!

– То бишь за тебя другие думают, – с усмешкой подытожил водитель. – И даже если скажут в родного отца стрелять…

– Что ж вы сразу-то в крайности? – обиделся я.