Восставшая фантазия

– Людочка, ты пока ступай, а мы сейчас придем, – сказал Краб девушке, звонко хлопнув ее по ягодице.

Та послала в ответ озорной взгляд и вышла из комнаты. Краб прикрыл дверь. Его палец вдавил кнопку «Stop» на магнитофоне, и в комнате воцарилась почти тишина – из-за двери все так же мерзко вползали гогот и музыкальные ритмы.

– Ты че, обижаешься, что ли? Дуешься, что Людка со мной начала мутить? – сказал Краб, положив ладонь Рыжему на плечо. Тот вздрогнул, словно на него свалилась какая-то мерзость, но руку не сбросил.

– Я понимаю, что она как бы к тебе пришла, – продолжал Краб. – Но я же не виноват, что, когда моя Светка ушла, эта на меня переключилась. Ведь фиг пойми этих баб…

Рыжий хотел сказать, что это Краб на нее переключился, когда его Светка ушла. И ему было плевать, что Люда пришла в гости к его соседу. Но промолчал. В принципе, Рыжий и сам не особо-то верил, что Люда, с которой они вчера познакомились на набережной, будет с ним. На него любая девушка с первых же мгновений знакомства начинала смотреть скорее как на забавного зверька, нежели на потенциального ухажера: маленький, тощий, слабый, молчаливый, мрачный… «Хотя, если бы не Краб, кто знает, как сложилось бы, – шевельнулись у Рыжего сомнения. – Ведь я ей вроде-как понравился. Да еще и в гости согласилась прийти, якобы заинтересовавшись моими художествами…»

– Слушай, я чего зашел-то! – воскликнул Краб. – У тебя денег занять можно?

Рыжий вынул из кармана смятую купюру и бросил рядом на кровать.

– Я отдам. Честное слово! Мать бабла подгонит, сразу и прошлый долг тоже верну… – Получив банкноту, Краб повеселел еще больше. Он снова хлопнул художника по плечу. – Да ладно ты, не грузись. Пойдем лучше песни петь!

И он буквально потащил художника к двери.

Как выяснилось, пока Рыжий в комнате творил своего Намора, предаваясь очередной депрессии, в квартире народу заметно прибавилось. Появились еще несколько пьяных парней, которых Краб представил как своих однокурсников, и две девушки, по градусу опьянения обогнавшие приятелей. Они резвились в зале, визжа, выплясывая под музыку, бесцеремонно обращая все окружающее в помойку: штора уже болталась на паре прищепок, в углу валялись щепки разломанной табуретки, салфетки на столе плавали в разлитом пиве, а под диваном растеклось вонючее пятно напротив перекошенной физиономии уже свалившегося туда бухого в дым самозванца. Именно самозванца, потому как этих людей сюда хозяин квартиры не звал. Их привел Краб, да только тот и сам был не более чем гостем. Квартиру снимал Рыжий, а Вовку Краба он впустил на правах бывшего одноклассника. Причем впускал на неделю, а прошел уже год. И вот теперь дошло до того, что сам Рыжий ощущает себя тут гостем и ему вечерами не хочется возвращаться домой. Это притом что за право тут жить он ежемесячно отваливает немалую сумму. Один! Самое обидное было в том, что с появлением Краба накрылись давние мечты творца пожить наконец так, как хочется. Да, недолго он наслаждался одиночеством, сбежав из гнусного поселка, в котором прошло его несчастливое детство под контролем злобного папаши. Когда он поступил в университет и поселился в этой квартире, ему было так хорошо, что он даже монстров перестал рисовать. Но появился Краб… И теперь еще эти пьянки, которые тот каждый раз преподносит как их общие, а на самом деле нужные только ему и его друзьям. К Рыжему же, после появления в его квартире бывшего одноклассника, знакомые забыли дорогу, опасаясь крабовских приятелей и из-за вечного бардака. Что же хозяин квартиры? В силу врожденной скромности Рыжий не мог прекратить эти куражи, которые, кстати, часто происходили тоже за его счет – у Краба вечно не было денег, он одалживал у Рыжего.

Как-то по пьяни Краб вообще заявил:

– Раз у человека не хватает смелости отказать, он обречен терпеть. Зато для наглых такие – золотое дно!

Рыжий это воспринял в свой адрес, а потому тем же вечером нашел в себе силы выставить Краба из дому:

– Говоришь, наглость – второе счастье? Так вали, ищи себе «золотое дно» в другом месте!

Однако утром тот так усердно извинялся, говорил, что просто дурость сморозил спьяну, да и вообще идти ему некуда, что у Рыжего не хватило духу выгнать бывшего одноклассника на улицу. И все осталось по-прежнему.

«Ощущение такое, что самые счастливые и успешные люди в нашем обществе – те, кто имеет достаточно наглости, чтобы шагать по чужим головам, а нередко и по трупам. Думай о себе, плюй на всех. Но что делать, если я не хочу становиться таким? Как тогда жить? – недоумевал Рыжий. – Почему нельзя просто быть, никого не используя, и чтобы никто не искал выгоды в тебе? Быть может, есть в мире такое место, где люди думают и живут так же? Где могут быть счастливы и такие, как я?» Но мысль о возможном существовании такого места его мало утешала. Жить-то приходится тут! А в этом мире, да еще с таким характером он обречен быть неудачником. «Я неудачник!» – как клеймо на судьбе. А потому все, на что его хватало, – это сидеть и рисовать монстров в полутемной комнате, ненавидя весь мир, который создал его таким, каков он есть, и не научил его говорить нет наглым ублюдкам.

На кухне раздался звон разбитого стекла. Входя туда, Рыжий старался не думать об источнике этого звука. Толку-то, что узнаю. Лишь расстроюсь еще больше. Все равно уже ничего не изменить… Стоило ему взглянуть на заваленную грязной посудой раковину и замызганный обувью пол, он понял, что завтрашний день проведет с тряпкой и веником в руках. Вовка Краб палец о палец не ударит – как обычно, проваляется похмельный весь день. Или даже с утра похмеленный, что более вероятно и намного хуже. А к обеду подтянутся его друзья, и завтрашний день повторит сегодняшний. Мерзкий замкнутый круг…

«А ведь завтра важный день – нужно сдать в университете экзамен. Да и сегодня не мешало бы подготовиться и хорошенько выспаться, – подумал творец, но, взглянув на бушующий вокруг хаос, обреченно махнул рукой. – Ладно, завтра будет завтра. А пока все равно ничего не исправить. Так что лучше уж не заморачиваться и не думать о плохом». Чтобы отогнать мрачные мысли, он решил, наоборот, думать о чем-нибудь хорошем. И творец с улыбкой вспомнил о своем Наморе и других рисованных монстрах…

– Рыжий, спой чего-нибудь.

Фраза выдернула его из царства грез – мира, где он с каждым днем проводил все больше времени. Он уже практически жил там. Рыжий не раз ловил себя на мысли, что рискует вообще отгородиться от реальности коконом шизофрении и навечно забыться.

– Ну, так ты споешь? – снова одернул его пьяный голос Краба.

Рыжий нехотя взял гитару, чудом уцелевшую среди погрома, присел на табуретку, ударил по струнам. Пока он пел, народ о чем-то весело болтал, кто-то ушел в зал танцевать, Краб уже лез под блузку Людочке. «Которая пришла в гости ко мне!..» Песня оборвалась на середине.

– Ты чего? – Краб поднял голову, оторвав слюнявые губы от шеи хихикающей красотки. – Сыграй еще!

– Не хочу.

– О, а знаешь «Мурку»?! – воскликнул широкоплечий парень в спортивном костюме и кепке-аэродроме (почему-то даже в квартире он отказался ее снять). Рыжий видел его тут впервые. Краб представил его, назвав Басмачом.

– Не знаю, – ответил Рыжий.

– А что знаешь?

– Ничего.

Рыжий поставил гитару в угол.

– Да че ты ломаешься, как телка? – недобро ухмыльнулся Басмач. – Слабай еще! Пацаны просят!

– Я не буду больше играть, – тихо, но твердо ответил Рыжий.

Разговаривать с подобного типа людьми у него не было ни способностей, ни желания. Обычно он просто уходил – ведь на свете есть множество вещей более интересных, нежели тратить время на подобный бессмысленный треп. Но Басмач, похоже, оказался из тех людей, для которых именно в такие моменты – когда можно вволю поиздеваться над ближним – наступает самое интересное в жизни. Почувствовав, что Рыжий дал слабинку – отводит взгляд и норовит сбежать, – Басмач подсел к нему поближе, стараясь смотреть прямо в глаза (нужно же видеть, как человеку хреново), и протянул:

– Ты че такой, а? – Один из тех бессмысленных вопросов, на которые не ждут ответов. Их используют как повод. Рыжий знал это и попытался встать.

– Че ты съезжаешь, а? – продолжал Басмач. – Сюда, говорю, смотри!

– Я не хочу никуда смотреть и не хочу с тобой говорить. Что тут непонятного? Я просто хочу уйти. – С таким же успехом Рыжий мог пытаться оторвать клеща, который уже сунул голову в тело и теперь лишь устраивается там поудобнее, чтобы насладиться кровью.

Рыжий попытался выйти из кухни, но его рубашку смял кулак с огромным золотым перстнем на пальце.

– Слышь, ты! Я тебе просто хавальник сейчас разворочу, понял? – прорычал Басмач.

– Ладно, братан, успокойся, – тут же вступился Краб, заметив, к чему идет дело. Как-никак, под угрозой здоровье его генерального спонсора! – Давай лучше водки выпьем. Не хочет играть, и ладно.

– А че он, блядь, сидит тут, как баба, – возмущался Басмач, протягивая свободную руку за стаканом. – Понарожают, сука, уродов. Музыкантов херовых. А потом эти лохи только нас, пацанов, позорят!

– Басмач, такие, как он, для таких, как мы, культуру создают. Картины малюют, музыку играют, фильмы снимают…

Басмач разжал сминающий рубашку Рыжего кулак. Видимо, аргументы Краба его убедили. Зато Рыжий впал в еще большее уныние. Еще бы. Хорошая перспектива в жизни быть рожденным лишь для того, чтобы скрашивать досуг таких вот «басмачей». Чтобы тем жить не скучно было… Богатое воображение Рыжего тут же нарисовало ему недалекое будущее. Что его ждет? Года через три он закончит худграф. Что дальше? А дальше его ожидает рутинная работа – чтобы хоть как-то прокормить семью, вкладывать весь свой художественный талант в создание какой-нибудь гнусной рекламы, для того чтобы разжиревшие «басмачи», владельцы фирм и компаний, стали еще жирнее. Есть еще вариант. Предположим, ему повезет и когда-нибудь он, как и мечтает, все-таки станет известным художником. И что же тогда? Тогда его картины будут покупать… Кто? Опять же они – толстопузые «басмачи»! У других попросту не будет на это ни времени, ни денег. Им ведь тоже нужно кормить свои семьи, вкалывая на «басмачей». Искусство не для них! Для них только «играть, когда скажут», чтобы не получить «по хавальнику»… В этот момент Рыжему захотелось навеки бросить искусство и впредь рисовать только монстров – таких, какие висят на стенах его комнаты. Монстров, которые нужны лишь ему самому.

Рыжий ушел в комнату и вернулся с этюдником.

– Уходишь? – равнодушно спросил Краб.

«Сбегаю», – подумал Рыжий и захлопнул за собой входную дверь.

Пару последних месяцев он чуть ли не жил на набережной. И чувствовал там себя намного комфортнее, чем дома. Впервые Рыжий туда пришел, когда на улице потеплело настолько, что на деревьях стали надуваться почки. Цель его похода была банальна – с появлением в его жизни бывшего одноклассника Краба стало не хватать денег. Он не раз слышал, что некоторые его одногруппники с худграфа подрабатывают, рисуя прохожих в людных местах. Решил попробовать и он.

Рыжий в тот день вышел на берег реки и сконфуженно осмотрелся по сторонам. Люди почти не обращали на него внимания: появление художника на улице – дело обычное. Да только Рыжий чувствовал себя неловко, словно совершал преступление. Он понимал, что пришел сюда работать, что это такой же труд, как если бы он крутил гайки на заводе или стучал по клавишам в офисе, и все же не мог избавиться от мысли, что собирается сделать нечто нехорошее. Видимо, все дело было во взглядах, которые время от времени бросали в его сторону прохожие. Когда человек работает на так называемой «официальной работе», все воспринимают это как труд, даже если работник весь день играет с коллегами в домино в курилке или гоняет карты пасьянсов по экрану монитора. Когда же человек выходит на улицу «неофициально» – с этюдником, гитарой или фотоаппаратом, – даже если к концу рабочего дня он валится от усталости, на него все равно смотрят как на попрошайку.

Наконец Рыжий решился и расположился-таки на газоне неподалеку от парапета: установил этюдник, раскладной стульчик, разложил свои художественные причиндалы и… принялся рисовать монстра. После первых же штрихов на листе он позабыл, для чего вообще сюда пришел. Мимо проходили толпы людей, останавливались, рассматривали его кошмарное творение, бросали нелестные реплики. Но Рыжий их не слышал. Он вообще не замечал окружающий мир до тех пор, пока альбомный лист не покрылся черными пятнами рисованной крови, летящей от чудовища, разрывающего в панике разбегающихся людей.

«Да, это был Аталпсар», – улыбнулся про себя Рыжий, вспомнив родившегося в тот день многорукого получеловека-полупаука, рвущего на части Краба и его дружков.

С той поры творец появлялся на набережной регулярно и задерживался там все дольше. Лишь бы не быть дома. И за это время не изобразил ни одного прохожего. Только монстров.

И вот теперь Рыжий снова вышел из подъезда под теплые лучи еще не совсем скрывшегося за пятиэтажками солнца. Подумать только, а дома казалось, что уже ночь… Еще бы, ведь он никогда не раскрывал штор. Рыжий быстро пошел через переполненный резвящимися детьми двор к сереющей между домами дырке в бетонном заборе. Дети путались под ногами: разных возрастов, по-разному одетые, зато одинаково действующие на нервы. Неподалеку на лавочке, похлебывая пиво, сидели несколько их мамаш – вывели детишек на прогулку и совмещали приятное с полезным. Внимание Рыжего привлек мальчик, рыдающий на краю песочницы, – маленький, щупленький. Он сидел перед разрушенным песочным замком. Это был огромный замок, на его постройку явно ушел не один час. А рядом с песчаными руинами стоял не по годам вымахавший сверстник рыдающего паренька и хохотал, добивая ногами последние башенки. Мамаши взирали на это с умилением. Рыжий отвернулся.