Полет в никуда

– Да, у меня сосед там с подругой миньет разучивает. Ладно, спасибо, я у

тебя в долгу.

Я бродил по общаге час. Мне ужасно хотелось спать. В коридорах стоял гам и шум. «Почему у меня нет женщины?» – думал я. Вроде не урод. Хотя я, честно и не знаю, что с ней делать, и как это делается. Спрашивать у приятелей не очень удобно. Я же даже ни разу в своей жизни не целовался. Меня охватила тоска. Может, с выпитой водки, а может от того, что на моей кровати кого-то трахают. Мне порядком надоело болтаться, и я поплелся к своей двери.

– Эй, Леха, ну ты долго там скрипеть будешь?

– Все, все, братан, уже выхожу.

Дверь открылась, из моей комнаты выскочила дамочка в черном платье, и, как из горящего дома, примерно в том же темпе, побежала по коридору. Я зашел в комнату и обомлел, Вся моя кровать была в крови.

– Вы че, здесь человека убили, что ли?

– Извини, братан, казус вышел, она девочкой была.

– Да я знаю, что не мальчик. Откуда кровь то?

– Откуда, откуда, ты что, глупый что ли? Оттуда. Хотя я честно не знаю,

может, это были месячные. Ну, ты извини, я тебе порошка куплю, постираешь, будет, как новенькая.

Леха кинул мне ключи и пошел в свою комнату. Этой ночью я спал на матраце без простыни. Вечно мне везет, как утопленнику. Я очень хотел спать, поэтому заснул быстро.

Впервые в Ленинграде я попробовал вкус настоящего сваренного кофе. И попробовал его не где-нибудь, а в Сайгоне. Сайгон – это кафе, которое находилось на углу Невского и Владимирского проспектов. Это было знаменитое кафе. Там собирались художники, поэты, музыканты, пили кофе, пели песни, читали стихи. Это была настоящая тусовка. Я полюбил это кафе за его магию, за его неформальность, и, конечно же, за кофе. Лучший кофе,

знали все, варят в Сайгоне. Запах кофе помню до сих пор. Он был какой-то необычный, может, к нему добавлялся запах немытых волос и грязных, нестиранных джинсов.

В Сайгоне – был свой мир, свои законы и правила. Я хотел быть в этом мире и хотел жить по законам этого мира. В посетителях этого кафе жила и звучала музыка того времени. В их глазах чувствовалась и расцветала другая, совсем необычная жизнь. Жизнь запредельная, сказочная, в какой-то степени, метафизическая. Во всяком случае, мне так казалось. Именно в Сайгоне я узнал, что есть другая музыка, другие стихи. Для меня это была музыка неформального Ленинграда, музыка ленинградских колодцев, белых ночей, серого неба, рабочего портвейна.

В нашей группе училась девушка – неформалка, мы нежно называли ее Анечка. Она баловалась наркотиками, носила фенечки, ксиву и тому подобные атрибуты неформалов. Как-то, на лекции, она шепнула мне на ухо:

– Сегодня в «Пышке»,– так называлось ДК пищевиков,– будет выступать

«Аквариум». Только смотри, больше никому не говори.

– А почему?

– Это тайный концерт. Скажешь не тому, кому надо, и концерта не

будет. Я тебе дам один билет. Хочешь?

– Хочу. А что такое, этот «Аквариум»?

– Это группа очень клевая. Неужели ты не слышал «Козлодоева»? Это

круто. Я тебе дам кассету послушать.

У меня был в руках билет на какой-то «Аквариум». «Ладно, – думаю, – посмотрим, а то я кроме Э.Хиля ни на одном концерте не был».

Концерт был назначен на девятнадцать часов. Я подошел к «Пышке», благо это находилось через дорогу от моего института. Вся площадка у «Пышки» была заполнена людьми, но ни одной афиши около ДК я не увидел. Откуда они все узнали, что здесь будет проводиться концерт группы «Аквариум», для меня было загадкой. Во внутрь ДК никого не пускали. Народ суетился, пил пиво, курил что-то, но явно не сигареты, пел песни группы «Аквариум». Какой-то хиппи из толпы громким голосом кричал: «Б.Г. – святой, слышишь, Б.Г. – святой!».

Позже я понял, что Б.Г. – это солист этой группы и расшифровывается очень просто – Борис Гребенщиков. Мне показалось, что фамилия у этого певца очень смешная. Другое дело Пьеха, Кобзон, Хиль, а здесь какой-то Гребенщиков. Мог бы для солидности взять себе какой-нибудь псевдоним.

Я прихватил на концерт с собой фотоаппарат, об этом меня попросила Анечка.

И вот, наконец-то, двери «Пышки» открылись, и вся об долбанная, слегка пьяная толпа рванула к дверям. Все толкались, девчонки визжали, в общем, попал я в зал с очень большим трудом. Концерт задержали на полтора часа. Я уже прилично утомился. Сидел и думал: «Какого хрена я тут делаю? Лучше бы в «Мюзик-холл» билеты купил. Там танцовщицы

длинноногие, а здесь слушать «Козлодоева» в исполнении «святого Б.Г.» Фигня какая-то! Тем более ни единой песни его я не слышал». Единственное, мне было интересно, как выглядит этот «святой».

Концерт начался. На сцену выскочили музыканты, они все были очень интересно одеты: в каких-то странных костюмах, на одном из них была одета матросская бескозырка, на другом, на голове, какая-то чалма. В общем, цирк, да и только.

И вот, наконец, вышел сам Б.Г. Он был одет в белый легкий костюм, напоминающий кимоно. На голове у него была повязка или белый шарф. Но самое удивительное, что глаза у него были накрашены синими тенями. Я первый раз в жизни увидел мужика, который красился, как женщина. «Вот, – думаю, – умора. И не стыдно ему в таком виде выползать на сцену».

Он начал петь, но я не мог разобрать ни одного слова из его песен. Зрелище было интересное: Б.Г. двигался, задирал ноги, хватал микрофонную стойку, бегал взад и вперед по сцене, что-то кричал своим музыкантам. Один из них очень громко топал ногами, стоя у фортепиано, мне показалось, что он играл мимо нот, хотя, возможно, все так и было задумано. Этим музыкантом был Сергей Курехин. Гитарист упал на колени, потом на спину и стал играть соло, гитара его очень фонила. Это был Александр Ляпин, ходили слухи, что он был лучшим гитаристом в городе. Я впервые увидел, что в группе могут быть флейта, виолончель и скрипка. На барабанах стучал бородатый мужик в бескозырке, он очень напомнил мне анархиста из фильма «Броненосец «Потемкин».

Я сидел сбоку от сцены. Мне было видно, как за кулисами бесновались девушки этой группы, может, жены. На их головах были повязочки, как у индейцев племени аппачи. Они были явно не в себе, потому что под бой тамтамов, как-то нелепо кивали головами.

Наконец, дело дошло до хита «Аквариума» – «Козлодоев». Народ запел вместе с группой, под аплодисменты. Группу уже было не слышно, только хоровое пение зала.

Н – вот концерт закончен, народ потянулся к выходу. Б.Г. никого не разочаровал, может быть, только меня.

Честно говоря, я ничего не понял, но признаться в этом своим сокурсникам не мог, поэтому при вопросе: «Как концерт?», отвечал нелепой фразой: «Б.Г. – святой». Все мне поддакивали: «Истинно святой». Я проявил

пленку, отпечатал фотографии и отдал их Анечке. Она завизжала от восторга, чмокнула меня в щечку и убежала. «Ладно, – подумал я, – у каждого человека есть какая-нибудь чудинка. Им это нравится, я этого не понимаю, что с того».

Но мне все-таки было интересно, о чем они пели. Я подошел к Лехе-ди-джею и спросил:

– Лех, у тебя «Аквариум» есть?

– Вообще-то, старик, это не танцевальная музыка, сейчас из наших

«Динамик» в моде, но для тебя могу достать, я же тебе должен за твои простыни.

– Принеси, пожалуйста.

– Завтра забегай, записи будут, – уверенно пообещал Леха.

На следующий день я слушал по магнитофону «Аквариум». Мне понравилось все: и музыка, и слова. У них был очень теплый, сказочный мир. И чем больше я не понимал их тексты, тем больше они мне нравились.

Утром меня разбудил писклявый крик вьетнамца. Он орал в туалете. Было такое ощущение, что он увидел там то, чего не видел никогда в жизни. Я зашел в туалет и стал наблюдателем малоприятной сцены: старшекурсник Дедов Сергей схватил маленького, щуплого вьетнамца за шею и заталкивал его в унитаз, при этом спуская воду.

– Дед, ты что, с ума сошел! Ты что делаешь?

– Григорий, представляешь, я ему давеча три раза говорил, чтобы он

свою тухлую селедку не жарил по утрам, я ненавижу запах жареной селедки. У меня от нее наступает тошнота и хочется блевать. А он все равно ее жарит, мартышка вьетнамская.

Дедов задавал вопрос, окуная в унитаз: