Дом с бельведером. Мини-роман

Как все заняли свои места, хозяйка привстала из-за стола, положив руку на поясок своего платья. «Позвольте представить, мой сын – Андрей Фридрихович! Матвей Варфоломеевич уже знакомы, – подмигнула она губернатору, выманивая рукой своего сына из дверного проёма, – Андрей – будущий владелец моего наследства, un genie extraordinaire[13 - Небывалый гений (фр.)], мысленная опора нашей державы. Я уверена, что совместная компания хорошо послужит нашему общему делу». Губернатор сжал по-азиатски губы в лукавой улыбке, глядя на Андрея. Шпон покачал приветственно головой, а Дребышевич искренне изрёк: «Виват птенцу славного гнезда!». Андрей же, стыдливо придерживая полы своей матроски, смущаясь от приветственных взглядов, занял своё место за столом по левую руку от матушки.

Начался обед. Чисто одетые служанки положили каждому по куску перепела и разрезали его, дабы гостям елось легче и приятнее; только Дребышевич со Шпоном взялись за собственные ножи. Немного покушав, губернатор поднял хрустальный фужер, в котором багряно лучезарилось вино, и, дождавшись внимания присутствующих изрёк: «Господа! Пульхерия Петровна! Я вельми рад присутствовать в компании вас, русских людей, которым не безразлично дело нашего государства. Да восславим нашего царя, восславим наше Отечество!»

Гости поднял свои фужеры, а хозяйка хотела прокричать «ура», но от радости смогла лишь взвизгнуть. Андрей Фридрихович немного растерялся и пролил вино на свои белые брюки, отчего спереди по ним стало расползаться розовое пятно. Благо никто не заметил данного конфуза, но молодому князю стало очень неловко, отчего последующие полчаса он то и дело поглядывал на свои мариненхозе[14 - Штаны моряка (нем.)], – не испарилась ли влага, – чем вызывал недоумённые взгляды Шпона и Дребышевича. Губернатор уже не удивлялся.

– Пульхерия, дорогая моя, давайте поговорим о делах государственных.

– Конечно, Матвей Варфоломеевич!

– Итак, кхм, диспозиция наша такова: наша держава расширяется и растёт – внутреннее и внешне, и наш долг —следовать этому направлению. Будучи опорой и слугами государя нашего, я и Пульхерия пришли к выводу, что постольку Империя крепка, поскольку хозяйство наше цветёт и процветает, мы, средние единицы промысла, связываем мужика и царя, руку с серпом, и руку с державой, что ведёт первую… И… – в это время перед губернатором пролетала муха и он на неё засмотрелся, – да, нами было положено, что в нашей Н-ской губернии не так уж всё идеально с хозяйством.

– Да-с, всё очень плохо. – Пульхерия оперлась локтём одной руки на стол и стала вращать ладонью от собеседника к собеседнику, – Поля стоят, а вот Клавдий Спиридонович – тот, la folie totale[15 - Полная глупость (фр.)], решил у себя керамическую мануфактуру завести. Ну какая в наших краях – да керамика, пустой разброс средств и денег. И дабы сберечь ценное достояние нашего края, господа, мы просим вас вступить в наш союз!

– Весьма интересное предложение… – начал Ростислав Спиридонович, – но почему Вы не пригласили других помещиков?

– Дражайший мой, – улыбкой кота, укравшего сало, отвечал губернатор, – Я уверен, Вы слыхали о новомодной теории происхождении рода людского – от англичанина Дарвина, дескать, выживали лишь самые сильные и умные приматы, из которых вышло высшее творение Божие. Так вот, будем считать, что я и Пульхерия Петровна словно Дарвин отсекаем лишнее и нежизнеспособное, оставляя на службе государю полезное и…

– Прибыльное! – метнула очами хозяйка поместья.

– Пожалуй, я понимаю. – смутился Дребышевич столь явно корыстным интересом собравшихся, хотя и разделяя его сам.

– Ну вот, прекрасно! – продолжал губернатор. – Моё дело здесь – гувернировать в интересах державы, и действия наши в этой зале совершеннейше внутри моих полномочий. Давайте объединимся, отстраним неумелых от серьёзных дел, и возьмём экономику сего региона… – он забыл слова, – под уздцы?

– Понимаю Вас, Ваше превосходительство, но, – Шпон задумался и провёл глазами по потолку, – в чём будет выражаться деятельность нашего союза?

– Для начала, – заговорщически улыбнулась Пульхерия Петровна – мы возведём в Абагряново гостиницу на паях, под двадцать пять процентов каждому. Село совсем рядом с уездным городом, посему приток столичных гостей будет силён.

– Я возьму на себя эту заботу, – поднял указательный палец губернатор.

– Но Абагряново ведь есть владением Оглоблина?

– Это не важно – отмахнулась хозяйка: для это мы и собрались, чтобы наше cause de cCure[16 - Сердечное дело (фр.)] удалось самым чудесным образом. Вы кушайте, господа, перепёлки высшего отлову!

Состоялась небольшая пауза, во время которой каждый сидящий обдумывал свой новый партизанский[17 - Предопределённый, с предубеждениями] статус и привыкал ко своим достопочтимым сообщникам, обгладывая сочную ножку жирного перепела. Думал каждый, – пожалуй, кроме Андрея Фридриховича, который одной рукой оттягивал скатерть чтобы закрыть пятно на брюках, а другой витиевато выводил на белоснежной скатерти перепелиной подливкой «marquis de Condorcet[18 - Маркиз Кондорсе (фр.)]». Действия князя вновь привлекли внимание сидящих, и маменька продолжила разговор.

– Андрей. Встань и подойди ко мне. Молодец. Господа, Андрей Фридрихович Щ., мой дорогой сын – уважаемый в губернии юноша, философ и изобретатель. В скором времени дражайший Матвей Варфоломеевич даст бал, на котором будут все дворяне нашей округи. Конечно, там будет и наш дорогой Оглоблин.

– И что же мы хотим с ним уделать? – нетерпеливо спросил Дребышевский

– Голубчик, всё очень просто. Губерния полна слухов, которую не в первую очередь порождают с явственным намерением. Voici, par example,[19 - Вот, например, (фр.)] заговорили о том, что Оглоблин Иван Васильевич прелюбодействовал со своею служанкой при том, что имеет законную супругу. Наш же замысел состоит в том, чтобы выявить пороки сего человека de l’autre genre en essence[20 - В корне другого роду (фр.)]. – Шпон и Дребышевский сощурили глаза и подняли брови в недоумении, Пульхерия зловеще улыбнулась.

– Задача моего дражайшего сына будет состоять в том, чтобы продемонстрировать свои чертежи в одном из покоев Матвея Варфоломеевича. И, когда в главной зале все будут кружится в танце, мы устроим так, чтобы в этом покое остались только Оглоблин и Андрей Фридрихович. – губернатор с удовольствием вжал голову в плечи, Дребышевский и Шпон раскрыли глаза, в недоумении сжав брови.

– Да, да…, впрочем, всё в рамках Божьего закона. Вне зависимости от происходящего в комнате, mon fils[21 - Мой сын (фр.)] выбежит из неё, возвещая о непотребных посягательствах господина, чьё присутствие отравляет жизнь и развитие нашей губернии.

– Сударыня, но это же театр! Ваш сын ещё весьма мал, и совершеннейше не блудница! – выпалил Дребышевич.

– О-о, сладчайший мой, – медленно повернула голову хозяйка, – Поверьте, вся жизнь театр, а лучший приз в нём имеют хорошие актёры, – она стала гладить Андрея по голове, – а мой сын – актёр великолепный и талантливый, хоть во многом ему ещё и нужно учиться.

Пока помещица гладила и смотрела на сына в зале воцарилась неловкая паузка. Разрядить её решил губернатор, он, оперевшись на ручки кресла, встал из-за стола и подошёл к окошку. Пронизывающий нежный солнечный свет лился через открытые проёмы.

– Господа, прошу Вас не бояться – рамки нравственного наши действия не покинут, а здоровье Андрея Фридриховича повреждено не будет. – губернатор ухмыльнулся невидимой присутствующим стороной рта, – от Вас же потребуется при дальнейшем обсуждении и на, скорее всего, неминуемом суде чести и достоинства высказаться за моральное спокойствие нашей округи, пострадавшее от падшего Ивана Васильевича. Калькуляции не хитры, имущество, за исключением родового дома, мы думаем перевести во временное правление губернской канцелярии, откуда оно потом уйдет на торгах. Естественно, нашими преференциями, господа.

– Андрей, Ваша миссия вам ясна? – обратился ко князю губернатор.

– Детально! – обвёл глазами присутствующих Андрей

– Ну вот и хорошо! Господа, предлагаю выпить за наш договор! Вы согласны участвовать в наших деяниях во имя нашего общего и частного блага?

– Признаться, – отвечал Шпон, – характер действий меня смущает, но, вероятно, раз Вы, Матвей Варфоломеевич, считаете наш поступок благом, то я развею свои сомнения.

– Я также согласен – пожал плечами Дребышевский. Он и Илларион Семёнович осознавали могущество двух сидящих рядом с ними людей и понимали, что, откажись они – за учтивым реверансом последует тайная подоплёка, ведущая к потере имущества, а то и свободы. Конечно, можно было составить высочайшее прошение о расследовании преступных заговоров, но не было гарантии его открытия, да и сами господа были не столь благочестивыми чтобы отказываться от солидного куша, – Дискуссия тут не уместна, по моему суждению.

– Ура! Bravо! Благослови Вас господь!

Заговорщики опустошили ещё раз наполненные прислугой бокалы вина. «Ну, Андрей, а теперь – проводи наших гостей в сад!» – приказала матушка, после чего хлопнула в ладоши. Молодой князь понуро встал в арку и боязливо смотря на высоких гостей сделал пригласительный жест. Ему было непривычно общаться с уездными людьми (хотя и обычнее чем с дворней), но он чувствовал свою важность, от которой зависит благо всего Отечества, которое он всем сердцем любил и был готов отдать все свои силы, дабы лета ея были долгими, а севы – богатыми. И так, думая о будущем поступке (скрытую эссенцию коего он ещё не осмыслил) он повёл гостей на летнюю веранду.

Там, по хлопку хозяйки, на притоптанной песчаной площадке выстроилось три девушки и три парня в праздничных одеждах, вместе с двумя детьми. За ними цвело полдничной синевой небо и пыхали зрелостью поля вперемешку с рощицами – вид с веранды открывался прекрасный. Гости уселись на резных стульях из красного дерева, чьи спинки состояли из сплетения тончайшей, но крепкой березы, тщательно обработанной до нежного состояния. Рядом стояла девушка, готовая в любой момент подать инкрустированную чарку водки или вина.

По следующему хлопку, из-за углов веранды вышли утренние музыканты и затянули мелодию.

Певцы запели:

У Успенского собору

В большой колокол звонят,

Нашу милую Парашу

Венчать с барином хотят…

Разморённая публика завела праздные беседы о недавних покупках и делах коммерческих. Молодой князь же перестал смущаться запятнанных штанов и подставил нижнюю часть своего тела свежему ветерку. «Государя…», «общее благо» – билось в его голове. Для него мысль о полезности чему-то крупному, тёплому и важному, снисходящему от Господа Бога, была настоящим упоением. Этот отрок, окружённой душной невыпускающей заботой, никогда не видел всей своей отчизны, но хотел быть ей полезен; и из своего поместья – даже не уезда, и уж тем более не губернии, он хотел сделать хоть что-то во славу Его.

Госпожою быть мне лестно,

А Ванюшу очень жаль,

Госпожою-то я буду,

А Ванюшу не забуду,

Я Ванюшину семью…

Пайщики подружились. За очередной шуткой барыня заливисто засмеялась и схватила с подноса служанки сочную сливу. Она была отменной охотницей и метнула плод прямо в лоб поющего мальчика.

Всю на волю отпущу.

Глава 3