Дом с бельведером. Мини-роман

Барыня обернулась на её голос, ее стан, доселе казавшийся в профиль хрупким аки у белого лебедя, перестал оным казаться. Что за женская магия, ей-богу! Её тонкие губы искривились в нехорошей усмешке, а большие глаза, подчеркнутые в уголках искусно подрисованными тушью стрелками, заметали молнии. Вновь топнув ножкой и театрально взмахнув аккуратными аристократично бледными руками, она, уже гораздо спокойнее, но все в такой же немного гнусавой манере, да еще и с крупповской сталью в голосе, сказала:

– Настасья, сестрица ты моя безродная, коли ты читать да совершенный женский мозг как надо использовать умела, поняла бы ты, как низок и подл бывает мужчина! Вчера ещё он, при свете ночных звезд, клялся тебе в вечной любви у прекрасного фонтана в Ораньебуме, как на следующий же день был уличен в грязной интрижке с бароном Д*. Нееет, душа моя, история не окончена ещё. Этот злой, жестокий и гадкий проходимец печатается в губернской газете, где излагает свои совершенно неправильные патриархальные взгляды! Ууух, ну он уж не отделается, как граф Харчикин, обнародованием его личной переписки, нет. Тут он перешел черту, хам! – закончив сию проникновенную речь, барыня направилась к дверям, при этом ее белый мопс, скрывавшийся от гнева хозяйки под розовым пуфиком, скакал и гавкал, семеня в такт ее не по-женски широким и волевым шагам. Даа, сии дамы коней на скаку не останавливают, в горящие избы не входят. Они их сами поджигают. Барыню не зря звали за глаза «Поганихой», аккуратно переиначивая её странную для здешних мест фамилию и связывая её с уже упоминавшейся всуе Салтычихой…

Поместье «Малые Вишнюки», о коем я уже имел честь вам сообщить, находилось чуть поодаль от основного тракта уезда Г* Н*ской губернии. Еще со времен Алексея Михайловича славный род К*, ведущий свою родословную то ли от побочной ветви литовский князей, то ли от онемеченного в XII веке прусского рода, 4 столетия верой и правдой служившего Великим Магистрам Немецких Орденов и хищнически разорявшего своих соседей, то ли от той самой польской магнатской династии Радзивиллов, осел на этой благодатной земле.

Случилось это немного потешным образом, навсегда вошедшим в фамильную историю: Александр Готтфрид фон Ойеген-К*, в силу своих польскоедских наклонностей, мечтал сражаться с восточными варварами, как и его могучие предки. В те годы королевство Швеция не раз начинало войны с Речью Посполитой ради упрочения своего влияния на Балтике, и сей славный муж, взяв коня, дорожное платье, пару пистолей, 15 талеров серебром и фамильный клинок, отправился в Дерпт, дабы записаться в ряды армии Льва Севера и снискать там бессмертную славу. Но где-то на польско-шведской границе сего героя застала в лесу метель, и он сбился со своего пути. Лишь через пять дней скитаний, сварив свой кожаный сапог, дворянин выехал к старой корчме. Там, отогревшись и откушавши «SCHTSCHI», он спросил у хозяина направление на Дерпт. Не понимающий по-немецки хозяин решил, что немец направляется в Москву, и показал ему направление на Смоленский тракт. Наш ничего не ведающий дворянин отправился к Москве, по пути дивясь суровости здешней природы и грубой неприхотливости местных жителей:

– Ставлю 5 талеров, сии шведы суть явно переселенцы из нашей Пруссии!

Только въехав в Москву, он понял, что немного промахнулся с направлением, но унывать он стал: люди здесь также страстно ненавидели ляхов, а также ему показали, как изменился город при Алексее Михайловиче. Так Александр Готтфрид фон Ойеген-К* стал лейтенантом рейтаров, Александром Гансовичем К*, крещённым через пару месяцев в православную веру.

Все члены этой достославной фамилии верой и правдой служили своим новым покровителям, преумножая собственные владения, но к последней четверти XIX века богатство семьи поубавилось: многочисленные наследники из побочных линий сего великого рода разорвали и растратили огромные состояния, а усадьба, вследствие отсутствия у Клавдия Фёдоровича К* прямых наследников мужского пола, была передана вместе с его скромными капиталами его единственной и любимой дочурке Машутке, ныне молодой и недоступной, холодной как лёд, красавице Марии Клавдиевне К*. Так сказать, дама сия в свои двадцать с небольшим стала владелицей крупного, хотя и растерявшего свое былое великолепие, поместья. С детства слушала она истории о своих гениальных предках, которые, в период рассвета, владели половиной всех пахотных угодий сего уезда и бывали частыми гостями не только у настоятеля соседнего монастыря, но и даже у самих царей и российских императоров. Также много она услышала горьких слов о беспутном поведении своих кузенов, племянников и дядюшек, спустивших семейное добро на всяческого рода беспутства и бесконечно просивших в долг у её доброго к семье и безотказного батюшки, ещё тогда она поняла, как слабы мужские душонки и как падки они на всевозможные премерзейшие развлечения. Избалованная вниманием своих родителей, она росла в убеждении, что является, не больше не меньше, принцессой Британской императорской фамилии, и посему требовала к себе надлежащего отношения. Селящиеся вокруг дворяне, изначально пигмеи по сравнению с великим родом К*, забирали себе все больше земель в счет оплаты карточных долгов и из-за нечестных маскулинных махинаций. В конце концов, отмена крепостного права больно ударила по состоянию семьи: большая часть деревень с крепостными была уже продана, и большинство земель составляли теперь леса да луга, а выкупные платежи, также как и дворянский банк, никак не могли поддержать благосостояние рода: леса продавались под вырубку, луга отнимались соседями в счет оплаты долгов, пашни пустели и захватывались соседями и простыми крестьянами. Сама Мария наблюдала, как светлый сосновый лес, в котором она со служанками бегала и играла в старинную прусскую игру «митглидеры[24 - От нем. Mitglieder (члены группы)]», был продан амбициозному, но худому родом выскочке, Дмитрию Романовичу Л*, новоиспеченному барину по соседству.

– Ааах, надо было деду продать с молотка, а не отпускать этого жалкого батрака! – говорила Мария, зло прищуриваясь и, казалось, выплевывая каждое слово.

Затем была продана мельница, мука с которой поставлялась ныне в «Малые Вишнюки» с немалой наценкой. Мария получила превосходное домашнее образование, что позволило ей дальше обучаться в Институте Благородных Девиц в Санкт-Петербурге. Но после сего этапа империя ограничивала возможность дамам получать дальнейшее образование, что серьёзно злило и расстраивало молодую дворянку. А дело было в том, что она, будучи еще гимназисткой, увлеклась не популярными тогда французскими романами, а трудами английских и французских суфражисток, ну а также классической русской и английской литературой (она выучила в совершенстве английский и французский, умела немного говорить по-немецки, и считала себя, часто безосновательно, великой знатокиней русской словесности, её перу принадлежал неизданный «реакционными» издателями Женский русский словарь). С давних пор вела она конфликт с Андреем Фридриховичем, причем иногда доходило дело и до серьезных баталий. Причина сих разногласий меж благородными особами была одна, но очень глубокая, скажем, даже экзистенциальная. Как памятует наш многоуважаемый читатель, действие сего скромного произведения разворачивается в самом начале двадцатого века, века блистательного прогресса каждой из областей человеческого гения, а также век катастроф. Обе черты сего злосчастного столетия и стали причиною такой напряженности: Мария была с отрочества увлечена идеями суфражизма, в то время как Андрей всегда громогласно заявлял в своих памфлетах, манифестах и даже в едких эпиграммах свое презрение к данной идеологии и всегда любил повторять своим верным крестьянам:

– Хмм, смотрите не смейте даже размышлять над рациональностью слов этой падшей… хмм, аристократки. Лично я бы таких распространителей зловредного либерализма мнений убил бы всех… хмм, но, если б не убил, так избил бы точно. Сила русского народа не иссякнет, несмотря на деятельность этих хмм… новаторов, своим инфантилизмом отравляющих будущее Империи!!!

Крестьяне слушали сии пронзительные монологи, в душе озабоченные лишь интенциею поскорее найти побольше ассигнаций для того, чтобы выплатить выкупные платежи и сделаться полностью свободными от причуд своего странного барина, и только старый Фирс, едва понимая своего кумира, внимал князю Андрею со слезами счастья на глазах.

Мария же тоже была невысокого мнения о своем высокородном соседе, то и дело называя его за глаза «сторонником самого замшелого, пещерного патриархата» и «почитателем Победоносцева». Пользуясь гибкостью своего природного ума, она разрабатывала различные хитрые ловушки для князя Андрея и Дмитрия Романовича, коих она то пыталась отравить, то наслать свою прислугу на их людей. И иногда, особенно в случае с князем Андреем, который, несмотря на свою гениальность, все же был довольно рассеян, сии удары достигали цели…

Луна освещала своим светом погруженную в сон деревеньку «Вишнюковское», а также выделяла из кромешной темноты силуэты огромного дома, построенного в стиле Барокко и выкрашенного, по повелению хозяйки сего дворца, в нежный розовый цвет. Огромные окна пустой ныне Бальной залы, где ещё век назад отплясывали все высшие лица и сливки провинции, были темны, огонь почти нигде не горел из-за дороговизны свечей, лишь из небольшого оконца малого кабинета пробивался нечеткий и неясный огонек. Сие поместье когда-то поражало своей красотой и масштабами: вокруг расстилались просторные охотничьи угодья, полные дичи и птицы, деревеньки вокруг, управляемые железной рукой, всегда были чисты и аккуратны, летом бабы ходили в сарафанах, а мужики, по неизвестной традиции, вынуждены были облачаться в шерстяные гетры и кожаные короткие штаны, а также шляпы с пером. К поместью вела мощёная булыжником дорога, её освещали новомодные тогда газовые фонари, а кованые ворота поражали красотой и изяществом линий при въезде! Это была работа лучших пфальцских кузнечных дел мастеров. Не отставали по масштабам каменная стена, сложенная из добытых в соседней губернии камней, и площадка для карет, на которой, даже несмотря на невиданные размеры, всегда было тесно. Дворец расписывали лучшие швабские художники, а полотна, ныне частично проданные или же завешенные мешковиной, были приобретены на модных аукционах по всей старушке Европе. Для того, чтобы достичь парадного входа дворца, надо было пройти через благоухающий и цветущий вишнёвый сад, разбитый вокруг поместья, который мог дать до тысячи пудов свежей и спелой вишни в год! Многочисленные лакеи зажигали свечи и газовые рожки, и, казалось, вся округа вспыхивала мириадами ярких огней, а если ещё добавить к этому звучащую оркестровую музыку и залпы новомодного тогда китайского салюта!

Но ныне все кануло в Лету. Украшения и краски поблекли, сад запущен, а также периодически подвергается варварской вырубке или сбору ягод со стороны соседских слуг, дорога и площадка заросли травой, а некоторые стены дома покосились и надолго заросли строительными лесами. Но в эту лунную ночь хозяйка не спала. Она раз за разом перечитывала памфлет Андрея Фридриховича Щ., своего соседа и личного врага. Он, будучи в заграничной поездке, посетил Англию и составил о ней записки. Но не это привлекло внимание Марии Клавдиевны: памфлет «О тлетворной идее суфражизьма и его возможном гипотетически и теоретически удушающем влиянии на русское высшее общество на провинциальном и общеимперском уровнях» за авторством князя, напечатанный в захудалой губернской газете. Её лицо исходило в судорогах, а тонкие губы кривились в неприятной гримасе. В данном опусе князь разбирал каждое положение суфражизма, а затем, со знанием дела и с ссылками на новомодные политические, социальные и экономические учения, а также с использованием первоклассной аргументации, разносил все положения суфражизма, камня на камне не оставляя от надежды женщин встать в один ряд с «Гегелевскими господами», представителями консервативных, славянофильских и черносотенных движений. Под конец, она в сотый раз смяла лист бумаги и швырнула в угол:

– Он считает, что его напускная маскулинность и отсутствие ума делает его интеллектуалом? А как же княгиня Ольга и Мария Кюри, а, угнетатель? – прокричала она тонким голосом, исторгая рыдания из глубины груди и стуча кулачком по столу. Но внезапно в дверь тихонечко постучали на секретный манер.

– Потап, не подсматривай, дай мне пять минут и заходи – кокетливо ответила она, вытирая слезы.

– К вам гость, барыня! Тропой чрез калитку да сад вышел, от князя Пустомели! – ответил Потап, один из немногих ныне мужиков в усадьбе, приближенный барыни, неоднократно замеченный за грязными делами да в трактирах. «Значит, Фролушка явился, соколик. Ну теперь уж мы посмотрим, как это женщины не способны к аналитической работе!» – подумала барыня, нанося, как она говаривала, «Make up»[25 - Макияж (англ.)]. Она, с детства разочарованная в Высшем свете и дворянстве, начитавшаяся трудов не только суфражисток, но и даже социал-демократов и коммунистов, не видела особой разницы между высокородными и низкородными мужчинами, справедливо полагая, что разницы нет никакой, да только от мужичья, в силу зависимого положения да привычки подчиняться, меньше неприятностей. Сквозь годы прошел слух о связи некой дворянки и мужика, во времена Советской России эта легенда была приукрашена и даже экранизирована. Фрол, плут на службе князя Андрея, вошел через четыре минуты и заключил Марию в объятья:

– Давеча приехал сатрап, да мы уж все с ног сбились. Толку-то от барина никакого, чай, бумагу в кабинете марает, да вот Фирс, старый пес, совсем лютует – сказал он, показывая следы порки на своей спине.

– Как недемократично! – Мария притворно издала вздох и закатила глаза, Фрол подхватил ее за талию – Зачем же ты явился ко мне в сей поздний час, неужто только за моим сочувствием? – Она высвободилась из его рук и встала перед ним, надув губы и нарочно притворившись обиженной да смертельно ядовитой как рыба Фугу.

– Нет, товарищ барыня, простите-с» – сейчас на лице Фрола отобразилась нешуточная обида, ведь он не считал титулы препятствием, особенно в общении с нею. «Так, главное, не передержать» – подумала хитроумная Мария и сказала, изобразив на своем лице виноватую улыбку:

– Ну не лютуй, Фролушка, я же шучу, только не говори мне, что считаешь мужской юмор выше женского – Лицо его изменилось и он, надеясь не задеть опасную тему, вымолвил:

– Неет, не считаю. Считать не обучен-с. А пришел я к вам с рассказом. Сегодня вечером перед трапезой я подсыпал в кубок князя немного порошка, коий в сочетании с выпитыми им пятью бутылками шампанского приведет наутро князя в совершенно болезненное состояние. А также я знаю, что в доме не осталось чернил, наш старый приказчик, хитрая душа, сменял все чернила на самогон и к приезду барина был в животном состоянии» – во время сей речи рот его обнажился в широкой улыбке. Мария ответила ему с нескрываемой радостью и радостным смехом:

– Хаа, вот теперь и поквитаемся. Потааап, заходи, кое-что нужно сделать, дорогой мой – а затем шепнула Фролу: «Ваша награда ожидает вас».

Глава 6

Поместная дворянка Мария Клавдиевна К. с торжествующим видом выслушала доклад одного из своих доверенных батраков, Потапа, который в красках описал ей весь процесс уничтожения кареты. В великой радости размахивая руками и причмокивая губами, она уронила сочный вареник с вишней, кстати, её любимое блюдо, на свою парадную «злорадственную» юбку, измазав её сладким и приторным вареньем и сметаной. Из-за своей общей веселости она не замечала, как оставшиеся в тарелке мучные деликатесы разлетались с ее вилки по комнате, прилипая к полу и стенам, шлепаясь о нос Потапа и разбиваясь о канделябры и карнизы. Право, Николай Васильевич Г* полвека назад смог почти детально изобразить сию сцену в одном из своих произведений, нас же, благородные читатели и читательницы, волнуют наиболее монументальные события, образующие становой хребет сего повествования.