Оценить:
 Рейтинг: 0

Гербарий

Год написания книги
2022
Теги
1 2 3 >>
На страницу:
1 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Гербарий
Григорий Андреевич Грачов

Ежели время беспощадно, а забвение подобно смерти, то гербарий – единственная форма бытия, таящая претензию на долговечность. Так способен ли сей сноп засушенных растений обрушить привычные пределы естества?..

Григорий Грачов

Гербарий

Я схоронил навек былое,

И нет о будущем забот,

Земля взяла свое земное,

Она назад не отдает!..

М.Ю. Лермонтов

28-го марта.

Михаил, любезный ты мой!

Наслышан про твою радость – у здешних всех языки так чешутся, что, кажется, вот-вот в труху сотрутся! Расшевелил ты, конечно, знатно глухомань нашу. Доселе жили как в Обломовке, а теперь все что-то забегали, загалдели… странный народ, эти деревенские!

Весточку о женитьбе твоей мне давеча Ольга донесла, соседка, Салкиных дочурка. Такая молоденькая ещё, а уже – баба бабой, ей-богу! Лишь бы чьи-то косточки перемыть, чьё-то счастье обтолковать. У ней один только ветер в голове, такие, как она, судящие да рядящие, по обыкновению, всю свою жизнь на пустую болтовню спускают… но довольно о ней!

Я, знаешь ли, удручён, что ты меня о сём лично не известил! Обижаешь, Миша! На последнее моё письмо, что послал я ещё в начале этого месяца, ответил ты как-то нескладно и коротко… Не забыл ли ты о нашей дружбе? Только не подумай чего: я не с укором, ни в коем случае! Знаю, что дела, знаю. Городская жизнь – она до того изматывает, что, бывает, просыпаешься поутру, а сил-то и нет, сколько бы ни чах в постели. Я оттого и рад, что появилась возможность передохнуть от Петербурга. С моими деньгами там, конечно, трудновато. Казалось бы, вкалываешь до седьмого пота, а в конечном счёте, как ни крути, один исход – бесконечная мучительная хандра. Невыносимое оно, однако, ярмо одиночества – думал, ещё чуть-чуть и с ума сойду в этой чёртовой канцелярии. Там даже поговорить толком не о чем было, да и не с кем. Нашёлся бы хоть кто-то, хотя бы даже мало-мальски интересный… тьфу!

Недаром, Мишка, у нас с тобой пути-то разошлись: ты у нас лев, рвущийся на свободу. Ты ведь всегда таким был – непокорным строптивцем с вечно блестящими, чистыми, как наполированный изумруд, зелёными глазами. Помнишь, как нас с тобой застали, когда мы крендели из буфета таскали? Я-то дал сразу в слёзы, а ты, исполин эдакий, не дрогнул и под розгами. Всегда тобой восхищался, вот что тебе скажу! А я… а что я? Безнадёжный писака, вот что! Который год уже бумагу мараю, силюсь создать хоть что-то стоящее… Так я и не довёл те листы до конца, кои читал тебе ещё в оны дни.

Развёл я тут волокиту, да! Скверная привычка, решительно скверная. Давненько ведь мы не общались, хотя бы даже вот так – перепиской. Тоской хомутаюсь по былым временам. Всё чаще эдакая мысля проскакивает: ведь допрежь, по молодости, как-то проще всё было, а ныне… Но вновь я за своё. Знаю, Миша, невыносим я! Но не могу, увы, по-иному. Не хотел никак очернять твоё счастье, не пойми меня неправильно! И не сочти за жеманство, ведь я искренно, без доли лукавства радуюсь твоему благополучию. Выпил бы за тебя, да вот только нечего.

В такие празднества принято лично декламировать речь, чего я, к моему глубокому сожалению, сделать не могу, как бы ни хотелось. Потому перенесу все самые тёплые слова, что скользят на языке, на этот клочок бумаги.

Хочу пожелать тебе, друг мой бесценный, чтобы ни страсть, ни суета, ни день непогожий – чтобы ничто не смогло отравить твою бытность. Ты достоин всех превеликих благ, и ты их получил. Даст Бог – свидимся. Трепетно жду твоего ответа!

Твой друг, Георгий Грезин.

3-го апреля.

Бесценный друг мой!

Покамест дурманила меня грузная тоска, покуда щемила мысля о мучительно длительной нашей с тобой разлуке, случилось невиданное. До сих пор не верится, что всё это – всамделишно, что всё это – наяву! Но не будем же торопиться – повествовать о столь резвых и нечаянных прихотях судьбинушки надо вдумчиво, а не абы как, ибо иначе рискуешь поймать чей-то косой взгляд, нарваться на насмешку, оказаться непонятым, отречённым…

Я, знаешь ли, сколько себя помню – всегда открещивался от романтизма: праздных мечтателей и наивных идеалистов считал за беспечных глупцов. И, если в искусстве беззаботное созерцание мира для меня было в порядке вещей, то в реальности – наоборот. Затыкал уши и отмахивался от самой незначительной и блеклой романтической идеи. Не знаю, кто наделил мое нутро столь истовым скептицизмом, но жил я так долго. Пожалуй, до сегодняшнего дня.

Дальше, ежели ты, любезный мой друг, не имеешь ничего против, будет немного литературно, ибо расположение духа моё прекрасное, возвышенное – чувствую себя поистине живым.

С раннего утра я безвылазно писал, лишь ближе к вечеру решил прерваться на моцион. Дошёл до самого края деревни – версты две, не меньше. Смотрю: серый ободранный кобель, бедолага, разлёгся ничком меж дороги, язык высунул, так жалобно скулит, лапкой беспомощно дёргает; судороги всё его худенькое туловище объяли. Ну, думаю, издохнет с минуты на минуту, а того и гляди – сейчас. Уж не знаю, что за напасть такая с ним приключилась, но мучился он, видно, страшно. Хотел уж было подойти, но меня опередила она – юная невысокая особа, на лицо ничем не примечательная, стройная, в белоснежном аккуратненьком платьице, оголяющем худую красивую ключицу и изящные покатые плечи. В ту же секунду, как увидел её стан и осанку, понял, что барышня-то явно не из здешних краёв…

Она смотрела на этого издыхающего пса с такой искренней жалостью и горьким сожалением, что её изящные выразительные глазки нежно-зелёной палитры наполнялись крупными горошинами слёз, словно она переживала утрату не какого-то животного, кое видит впервые, а близкого и дорогого ей родственника. Помог схоронить бедолагу. Успокоилась она на удивление быстро, но ещё с полчаса не отпускали её думы об увиденном. Так мы и познакомились с Сонечкой.

Провели вместе весь вечер. Безудержно болтали о том о сём – давненько я не ощущал такой легкости в общении с дамами.  Живенько, пылко, непринуждённо… экая услада! Сонечка – называю её так с её же позволения – хорошенькая, обаятельная девушка. Меня она прямо-таки очаровала – в наше время тяжело найти столь же светлую и непорочную душеньку. Даже не верится, что человек способен быть таким искренним. Видел бы ты её проникновенный взгляд… В ней так и полыхает огонёк юности, хоть ей уже и за восемнадцать лет – многие в такие лета считают себя зрелыми, смотрят на мир свысока, но не она. Сонечка черпает счастье отовсюду, даже из сущих пустяков и неприметных мелочей: радуется всякой уточке, всякому котёнку, всякой собачке, что попадается на пути. Завидит зверушку – тут же схватит меня за руку, посмотрит безмерно довольным и счастливым взглядом. «Гляди, собака! Какая красивая!» – проговорит своим нежным звенящим сопрано, ласкающим слух, подобно тихому журчанию волн у мелководья или заливистому пению молодого соловья…

Исписал уже два листа, но так и не исчерпал все эмоции, что получил за один только сегодняшний вечер. Извини меня великодушно, Михаил, за мой эгоизм и излишнюю словоохотливость. Смею надеяться на то, что тебе будет интересно это прочесть. Всё ещё пребываю в нетерпении, ожидаю твоего ответа. Но не стану торопить тебя. Понимаю я твоё положение. Наверняка сейчас где-то разъезжаете. Быть может, даже за границей. Оно – дело хорошее, путешествия укрепляют всякие узы, а уж тем более те, что соделал сам Гименей.

Искренно твой Георгий Грезин.

10-го апреля.

Вот и мои дела, Мишка, в гору пошли! Не могу поверить, что и до меня, наконец, снизошло благословение небес!

Всю последнюю неделю провёл с Сонечкой. Благодаря ей, кажется, вся природа задышала глубже, заговорила на другом языке. Ветер разнёс по округе дух молодости, вдохнул жизнь в мою иссохшую, очерствевшую душу. Чувствую, как ко мне возвращаются годы утраченной юности… а ведь впереди ещё весь апрель! Иногда, правда, посещает мысля: что же будем мы делать, когда отпуск мой иссякнет? Ведь и Сонечка вскоре вернётся обратно в Новгород – у ней там маменька с папенькой, учёба, а в здешних краях она проездом. Неужто боле не свидимся? Мы твёрдо решили не думать об этом – хотя бы стараться не думать. Опробую учения гедонизма на себе – стану наслаждаться моментом, предамся мимолётному удовольствию.

К слову об удовольствии. Сблизились мы как-то чрезвычайно быстро. Знакомы всего с неделю, а уже делим постель. Думается мне порой, что это пошло, нечестиво, скабрёзно… однако, к чему таковые сомненья? Коли суждено нам вскоре расстаться, а любовь уже набухает, словно почки на ветках сирени, готовится вот-вот зацвести, запестреть нежно-фиолетовой пыльцой на всю округу: так зачем же медлить? Да, быть может, это и опрометчиво, но в такие минуты человеком движет горячее сердце и безудержная страсть, а не холодный, расчётливый разум. А как ты считаешь, Миша? Возьмёшься ли судить нас?

Твой бесконечно порочный друг, Георгий Грезин.

11-го апреля.

Я, Мишка, доныне всегда считал, что меня тянет к Тургеневским барышням. Но Сонечка – она совсем не такая. Яркая, живая; порой не боится пренебречь рамками приличия, местами циничная, но в то же время застенчивая, неуверенная в себе. Никогда ещё на моей памяти человек не совмещал в себе столько противоречивых качеств… В одно время она излишне экспансивная, безмерно сердобольная и донельзя энергичная, а в другое – мрачная, молчаливая, всем недовольная. Настроение крутится, словно карусель. И часто без ведомых на то причин. Но знаешь, друг мой, мне это даже нравится. Я хорошо понимаю её и чувствую. Да и есть в ней что-то такое, что зацепило ещё при первой встрече. Как бы только это все не стало моей гарротой…

Никакой логики или сильного аргумента в подтверждение своих слов я найти не в силах. Однако уверен, твёрдо и бесповоротно уверен, что это решительно невозможно: вряд ли она способна причинить мне боль. А ежели и способна, то делать так она точно не станет – я верю ей. Не знаю, как можно объяснить это чувство… пообщался бы ты с ней лично – понял бы, о чем я. Она располагает к себе, всем видом показывает, что ей не всё равно. Ты, вероятно, со скепсисом отнесёшься к этим моим словам, в чём я тебя не вправе упрекать, но всё же попрошу тебя, Мишка, поверь мне на слово. Я видел много людей, но никому ещё так не открывал душу, как ей. Уж я уверен, что она-то знает тому цену.

Но пора мне. Скрепя сердце, вынужден покамест отложить лист. Ещё многое хочется тебе поведать, но Сонечка вот-вот должна прийти. Частые наши рандеву доводят меня до истомы и беспробудного умиротворения, помогают оторваться от грузных и скверных мыслей. Дни летят быстрее в разы – того и гляди, дождусь-таки момента, когда получу твоё ответное письмо.

Твой преданный и терпеливый друг, Георгий Грезин.

13-го апреля.

Сегодня впервые прозвучали речи о любви. Оно и доселе очевидно было, но ничто не имеет веса без крепкого уверенного слова. В честь события сего я даже написал стихотворение. Вот оно:

Где нежной поступью весна

Придёт во мрак слепой луны;

Рассыплют вмиг объятия сна

Кусочки чёрной пелены.

Из них сгорит одна лишь треть,

Я там свои ищу грехи;

И, раз уж птицам нужно петь,

Кому тогда писать стихи?

И коли некий проблеск света
1 2 3 >>
На страницу:
1 из 3