«Эх, жизнь штилем не балует!». Морские повести и рассказы

Это Валька орал истошно. Умирать никто не хотел. Он плыл упорно, но чувствовал, что превращается в холодец. Какая несправедливость! Он – сильный, умный, целеустремленный – должен так глупо сдохнуть от холода. Почему так? Это какая-то глупость! Это какое-то безумие судьбы.

– Я не заслуживаю такого конца. Господи, если ты видишь эту несправедливость, вмешайся, спаси, помоги!

Руки у него уже не работали. Это были остолбеневшие от холода обрубки. Ноги сжались, мучительно ныли и не двигались. Только душа жадно хотела жить, вопреки организму. И Валька готов был бороться, но органы угасали. Было обидно до слез умирать в расцвете жизни. И Валька заплакал. Слезы капельками катились по щеке и застывали. Он хрипел с подвыванием. Ему было тяжело, жутко, страшно от горькой обиды и безысходности. Но удивительно, что от слез на душе ему стало спокойно и тихо, как в церкви.

– Я! Я! Живой! Плыву на бачке. Замерзаю!

Моторист Андреев, обняв пустой бачок из-под бензина, остался один живой дрейфовать среди волн.

Вертолет Ми-8 летчика Анохина летел на бешеной скорости над Татарским проливом. Светило солнце. Приборы работали исправно. Вместе с собой он взял в полет свою 7-летнюю дочь Светлану. Она, прильнув носом к иллюминатору, с интересом рассматривала зеленые пейзажи. Вертолет пролетел Сахалин и повернул в сторону залива Счастья.

– Ой! Папа, смотри! На берегу желтые фиалки выросли! – прокричала сквозь рев мотора Светлана.

Это желтели на берегу спасательные жилеты пропавших геологов. Вертолет сделал круг и приземлился. Четыре человека лежали лицом вниз, раскинув руки, обнимая в объятьях землю. Один человек сидел на камне около пустого бензинового бачка. Это был моторист Андреев. Он выжил. Шестого потерпевшего течение унесло в сторону безбрежного океана. Встревоженные чайки кружились над ними, беспокойно махали крыльями, громко, протяжно рыдали, словно прощались с собратьями. Анохин подошел к телам погибших геологов. Никто не шевелился. Лишь одно тело скрюченного от холода человека вздрагивало от ветра. Анохин подошел к лежащему неподвижно пожилому мужчине.

– Живой? Ты кто?

– Я Гаврющенко. Передайте этот пакетик в нашу контору. Это очень важно!

– Не беспокойтесь – передам. Вам нужно в больницу.

– Не надо в больницу. Я останусь с ними.

Послесловие

Мы стояли у обелиска в центре Петровской косы в километре от пролива Холодный. На мраморной петле надпись: «Здесь 9.08.1974 года трагически погибли приморские геологи: Гаврющенко, Кильдеев, Дзызе, Круподеров».

Здесь же на Петровской косе возвышается Крест. Он стоит на месте русского кладбища первопроходцев. На нем есть табличка с надписью: «Здесь на Петровской косе находилось первое в низовьях Амура Российское православное кладбище, где были похоронены члены Амурской экспедиции и жители первого у берегов Амура Российского поселения Петровское 1850—1854 годов. Среди них дочь адмирала – начальника экспедиции – Катя Невельская.

Спите спокойно, россияне – первооткрыватели и первые поселенцы, жизни свои отдавшие освоению земли Дальневосточной.

Мир Вашему праху. Благодарные потомки помнят о Вас».

Дай, Джим, на счастье лапу мне!

Повесть

Дай, Джим, на счастье лапу мне,

Такую лапу не видал я сроду.

Давай с тобой полаем при луне

На тихую, бесшумную погоду.

Дай, Джим, на счастье лапу мне.

    Сергей Есенин

Научно-исследовательское судно «Ильменит» причалило к берегу Западной Камчатки, чтобы в портпункте реки Большой пополнить запасы горючего и пресной воды. Берег был плоский, унылый и походил на вытянутую подкову, обнимающую шею протоки реки, лениво текущей в сторону Охотского моря. В небе кричали отчаянно чайки. Безразличные волны ласкали переливающиеся на солнце гальки. Пустынное пространство сжимало душу одиночеством и опустошенностью. Я вышел на небольшой причал и медленно пошел в сторону огромного зеленого оазиса, называемого тундрой. Ноги приятно ощущали твердость земли и не качались от привычки повторять убегающую из-под ног палубу, танцующую от качки набегающих волн.

Вдруг я почувствовал, что меня кто-то лизнул в ладонь. Около меня стояла крупная рыжая камчатская лайка и смотрела на меня так, словно я был первым человеком на Земле. Ее желто-зеленые глаза сияли от восторга, а хвост выделывал мертвую петлю вокруг лохматого бойцовского зада.

– Ты откуда взялся такой красавец? Из цирка выгнали, или от Мальвины сбежал?

Я ласково погладил пса. Его шерсть золотистого цвета лоснилась на солнце. Крупная голова кивала в такт моим движениям. Морда усердно обнюхивала меня, время от времени выпуская лопасть розового языка, который беспрестанно лизал мои руки. Собака сияла от счастья встречи с человеком. Словно она всю свою жизнь ждала, что придет именно наш корабль, на котором будет именно тот человек, который ей нужен.

– Как тебя звать, божья тварь? – ласково спросил я, поглаживая восторженное животное. – Давай я тебя буду называть Джим! Джим, понимаешь? Отныне ты Джим!

Собака взвизгнула и бросилась в траву. Листья сомкнулись над ней и резко закачались и побежали волнистой дорожкой в такт быстрому бегу собаки. Лай Джима то удалялся, то приближался. Наконец, из травы вынырнула лохматая голова – в зубах вздыбленной морды собаки трепыхалось тело какого-то зверька. Джим гордо и небрежно бросил его к моим ногам.

– Джим! Да ты – настоящий охотник! – похвалил я собаку и потрепал ее с благодарностью за шею. Джим остолбенел и взглянул на меня так, словно я сделал что-то магическое. Я опустился рядом на колени, обнял, прижался к его мокрой морде. Потом приласкал, как закадычного друга, а затем взлохматил рыжую гриву. Джим лизнул меня благодарно в нос. Взаимопонимание было установлено.

– Пошли со мной, рыжая бестия!

Джим гавкнул для солидности, бросился за мной, его рыжий хвост завилял радостно у моих ног. Я прошел по трапу на палубу судна. Все уставились на собаку, как на чудо.

– Товарищи матросы, старшины, боцманы и капитаны, прошу любить и жаловать! Это матрос Джим! Новый член команды нашего судна. Я принял его на должность маршрутного рабочего. Он будет со мной в маршруты ходить.

Все обступили собаку, пытаясь ее потискать, погладить, дать вкусняшку.

Джим стоял, как вкопанный, поджав хвост и опустив уши. Такого внимания он никогда не испытывал. Он искоса поглядывал на меня, ожидая резкой команды. Люди его настораживали. Он, видно, в прошлом ничего хорошего от них не получал. Поэтому Джим с тревогой принимал всеобщее восхищение, как подставу, готовый в любую минуту броситься в бегство.

– Собака на корабле – к несчастью! Кто привел пса? – раздался грозный окрик капитана Сан Саныча Рогова.

Но в голосе у него дребезжала пружинка восхищения. Он родом был из деревни, и все детство его прошло на улице с поселковыми дворняжками.

– Сан Саныч! Извини! Этот пес мне послан высшими силами, он меня внезапно выбрал и будет меня сопровождать в маршрутах.

– Собака – это не кукла, она привязывается к хозяину на всю жизнь. Ты будешь готов по возвращении забрать пса к себе в дом? Жена примет, не выгонит? Не будет бедный пес потом бездомным слоняться по поселку? И наконец! Ты готов с палубы собачье дерьмо убирать?

Все посмотрели на меня, как на укротителя из цирка.

– Я готов на все! – вымолвил с готовностью я, представив Джима у себя в коммунальной квартире и как жена будет меня убивать.

– Коль пошла такая пьянка, позовите мне старпома. Пусть примет пса на довольствие. А тебя, Григорий, предупреждаю! Увижу собачьи фекалии на палубе – выброшу пса вместе с тобой за борт!

– Сан Саныч! А я плавать не умею!

– Это не мои проблемы! Собак любишь – умей плавать по-собачьи!

Прозвучала команда.

– Вахте занять свои места. Приготовиться к отходу. Отдать швартовые.

Судно задребезжало, дернулось кормой, попятилось. Заработали двигатели. Винт взлохматил прибрежную воду. И мы, ловко развернувшись, медленно пошли в сторону выхода в открытое море.

Охотское море расступилось перед нами огромной сине-зеленой вселенной, где небо и волны раскрывались перед нами изумительным и многоцветным простором.