Кто-то торопится умереть

– Порядок в зале!

Старопольный покровительственно улыбнулся.

– Тогда точнее было бы сказать, что свидетель услышал звуки корриды, не так ли?

Снова смех и удар молотка.

– Прошу прощения, Ваша Честь. По-моему, для всех кроме свидетеля очевидно, что он услышал не звуки борьбы, а просто посторонние звуки в замершем подъезде.

– Свидетель, отвечайте!

– Да, вероятно, это так. Я услышал посторонние звуки. Когда спустился вниз, к черному ходу и завернул за шахту лифта, то убедился, что услышал звуки борьбы.

– То, что вы увидели в тамбуре за шахтой лифта, мы уже слышали. Вы описали ситуацию достаточно подробно. Это как раз и вызывает сомнения защиты. Ведь в тамбуре было совсем темно. Свет от лампы у лифта на первом этаже туда не достигает. Как вы смогли все разглядеть?

– Не совсем темно. Тамбур подсвечивался отблесками лампы, установленной над дверью черного хода. Свет тусклый, но достаточный, чтобы все разглядеть.

– Тусклый, но достаточный… Вы уверены, что у двери черного хода горела лампа?

– Уверен.

– А если бы эта лампа не горела, вы смогли бы что-нибудь разглядеть в тамбуре?

– Обвинение протестует!

– Защита, постарайтесь воздержаться от предположений.

Адвокат Старопольный длинно выдохнул и устало покачал головой.

– Прошу прощения, Ваша Честь. Я побывал в том подъезде через день после происшествия. Лампочка над черным ходом разбита. И разбита она уже около четырех месяцев. Это могут подтвердить свидетели – жильцы коммунальной квартиры на первом этаже. Они даже писали жалобу в домоуправление по этому поводу. Еще я провел очень простой эксперимент, который почему-то не пришел в голову следственным органам. Когда заходишь в тамбур за лифтом, невозможно разглядеть даже силуэты находящихся там людей или предметов. Что-то найти можно только наощупь, как, я полагаю, и действовал свидетель. Из пяти чувств он мог использовать только слух и осязание. Он наткнулся на молодых людей как раз в тот момент, когда мой подзащитный помогал девушке подняться. Но не будем забывать, что свидетель – частный детектив. Причем, не слишком успешный в своей практике. Поэтому обычное недоразумение, происшедшее между молодыми людьми, его никак не устраивало. Ему нужно было громкое дело, чтобы попасть в объективы, чтобы заявить о себе всей стране. Вот он я – ваш герой! Я ошибся, когда сказал, что свидетель использовал только слух и осязание. Его главное чувство – непомерное и ничем не обоснованное честолюбие…

Я удивленно огляделся по сторонам, посмотрел на судью и спросил:

– Мы уже судим меня?

Мне ответил стук молотка.

– Свидетель, вам слова не давали! Соблюдайте порядок! Защита, у вас будет время для прений. Вы закончили со свидетелем?

– Я прошу еще минуту, Ваша Честь. Я не хочу утверждать, что свидетель лгал преднамеренно. Но, так или иначе, своими поспешными и неправомерными действиями он причинил моему подзащитному определенный физический и огромный моральный ущерб. У меня нет больше вопросов к свидетелю, но защита заявляет встречный иск, Ваша Честь.

– Свидетель, вы можете вернуться на место.

Я вернулся на место.

Потом один за другим давали показания жильцы коммунальной квартиры: очень помятый и опухший мужичок, который после каждого вопроса испуганно отворачивался и громко выдыхал в сторону, и полная пожилая женщина, преданно смотревшая адвокату в рот. С этими свидетелями Старопольный держался подчеркнуто уважительно, задал по паре вопросов и отпустил. Оба свидетеля показали, что лампочка у черного хода во время происшествия не горела и гореть не могла. Как уточнил непохмеленный мужичок: «исходя из причины неустранимой поврежденности целостности корпуса».

Такая объемлющая формулировка сразила представителя обвинения наповал. Кроме того, обвинителю передали записку. Он взглянул куда-то вглубь зала, зыркнул злыми глазами в мою сторону и отказался от опроса свидетелей.

Судья объявил перерыв. Публика с удовольствием потянулась к выходу из душного зала.

Я вышел в коридор и уселся на деревянный стул. Кажется, я понял, почему родители Вали Савченко не забрали заявление. Старопольного не устраивало прекращенное дело. Выигранное дело – совсем другое дело. Причем, надо отдать адвокату должное, выигранное только его ловкими пассажами на глазах битком набитого зала. Теперь уже ни у кого нет сомнений, что двадцатидвухлетний недоросль Слава Баранов всего лишь хотел пошутить и познакомиться. А в темном тамбуре – доски и пружины от старого разломанного дивана, отсюда и порванная юбка, и синяки, и царапины у потерпевшей. А больше она ничего не помнит. Не очень удачная шутка и не лучший способ знакомства, но без преступного умысла. Скорее всего, молодые люди сами бы разобрались, что к чему, если бы в тамбур не ворвался неуклюжий детектив, жаждущий рекламы и причиняющий всем вокруг огромный моральный вред… Ай, да Старопольный! Ай, да виртуоз!

Кто-то уселся на стул рядом со мной. Я повернулся и увидел следователя Иголкина. Несмотря на разгром стороны обвинения, выглядел следователь вполне бодро, даже довольно, как будто болел за совсем другую команду. А может, не только болел, но и приложил руку к победе противника.

Словно отвечая на мои мысли, Иголкин покачал головой и сказал:

– Вы рано расстраиваетесь, Стрельцов. Это еще не конец.

– Догадываюсь, это только перерыв, – проворчал я. – Конец будет немного позже, когда Баранова вчистую оправдают. Вероятно, из-за моих лживых показаний про лампочку. Но она горела, я точно помню! Эти свидетели из коммуналки врут! Почему ваш прокурор даже не попытался их раскрутить? И вообще, по сравнению с адвокатом, он выглядел школьником, невыучившим урок!

– Он слишком понадеялся на ваши показания. А еще он собирался поймать Савченко на несоответствии в показаниях, но судья ему не дал – вы же слышали. Ну, и соперник, действительно, сильный. Ловко он придумал с разбитой лампочкой. Вроде бы, мелочь, а полностью опровергает ваши свидетельства. И что вы предлагаете? Проверить ЖЭК, была жалоба про лампочку или нет? Бесполезное занятие, Стрельцов.

– А вы-то чего радуетесь, Иголкин? – Я с подозрением уставился на собеседника. – Надеетесь выбить из адвоката признание, что он сам лампочку разбил?

– Да черт с ней, с лампочкой! Тут дело посерьезней, Стрельцов. Помните, я говорил вам, что Баранова снова по телевидению покажут?

– Неужели кто-то опознал? Еще одна попытка помочь подняться с пола?

Иголкин перестал улыбаться, зажмурился и энергично потер ладонями лоб.

– Уже не попытка. Девчонка пропала. Тоже несовершеннолетняя. Почти два месяца ни слуху, ни духу.

– Это он? Баранов?

– Баранов или не Баранов – за руку не поймали. Но причастен. По сегодняшнему делу судья свой гонорар уже отработал. А вновь открывшиеся обстоятельства – это ведь убийством пахнет. Вот увидите, после перерыва отношение судьи к делу изменится. Не станет он больше под адвоката подстраиваться – побоится. – Следователь невесело усмехнулся. – В общем, суд решит, Стрельцов

После перерыва заметно воодушевившийся представитель районной прокуратуры пошел в наступление. Он попросил отложить прения сторон в связи с вновь открывшимися обстоятельствами и вернуться к опросу свидетелей. Вероятно, и судью, и защиту уже предупредили, поэтому Старопольный заявил довольно вялый протест, не встретивший у судьи сочувствия.

К судейскому столу вышел новый свидетель.

Все линии, составляющие черты лица этого немолодого, очень просто одетого мужчины, были изломаны и опущены. Морщины на лбу, уголки глаз, носогубные складки и губы словно стекали вниз, превращая лицо в смятую трагическую маску.

Зал замер и затаил дыхание. Старопольный, не отрывая глаз от свидетеля, склонился к Баранову, что-то спросил и, не дождавшись ответа, перевел взгляд на подзащитного. Наверное, Баранов не понял вопроса. Побледнев и закусив губу, он во все глаза смотрел на свидетеля.

Свидетель отвечал на вопросы прокурора. Его дочь, шестнадцатилетняя Веретенникова Наташа пропала в середине мая. Ушла из дома и не вернулась. Примерно за неделю до исчезновения дочери отец застал ее в подъезде с молодым человеком гораздо старше ее. Вечером Наташа призналась матери, что познакомилась со Славой совсем недавно, пару раз встречалась с ним в кафе и один раз ходила на дискотеку. Позднее, когда Наташа пропала, и велось следствие, соседка заявила, что видела у гастронома, как Наташа садилась в машину вместе с молодым человеком, похожим на Славу. Свидетель с тех пор, как впервые застал Славу в подъезде с дочерью, больше его не видел, но уверенно опознал в обвиняемом Баранове.

Если у свидетеля и теплилась какая-то надежда, что суд поможет найти девочку или хотя бы прольет свет на ее исчезновение, то она, конечно, улетучилась после первых же вопросов защиты. Адвокат коршуном набросился на свидетеля. Его импровизация состояла в том, что родители абсолютно не интересовались жизнью дочери, которая встречалась, с кем попало, бродила, где попало, и вела себя, как попало. Сегодня она села в машину с одним молодым человеком, завтра – с другим, и так далее. Короткие, односложные ответы растерявшегося свидетеля адвокат комментировал однозначно. Он перегибал и знал, что перегибает, чувствовал полярно изменившееся настроение притихшего зала, но продолжал терзать несчастного, раздавленного горем человека, обвиняя пропавшую девчонку в безнравственности, а родителей – в равнодушии и легкомыслии.

– Ну, сво-о-лочь! – выдохнул кто-то из задних рядов.

Судья с размаху забил абстрактный гвоздь деревянным молотком и, наконец, сделал замечание защите.

– У защиты больше нет вопросов к свидетелю, Ваша Честь.

Опрос следующего свидетеля занял не более пяти минут. Сухонькая и бойкая старушка подтвердила, что именно Баранов садился в машину с Наташей, а на вопрос Старопольного насчет зрения свидетельницы, ответила, сорвав аплодисменты зала и удар молотка:

– Тебя-то, господин хороший, насквозь вижу.