Кто-то торопится умереть

И снова короткий перерыв, после которого суд огласил решение. Отправить дело на доследование, меру пресечения для обвиняемого оставить прежней: подписка о невыезде до следующего судебного разбирательства. Кажется, такое решение устраивало и судью, и обе команды. Лишь болельщики остались разочарованы.

5

По поводу процесса я переживал недолго. По телевизору и не такое услышишь. Да еще и объяснят, что убитые, избитые, ограбленные и изнасилованные граждане и гражданки, как правило, сами виноваты. В следующий раз не будут выходить вечером из дома, не будут брать с собой крупные суммы денег, не будут красиво и привлекательно одеваться, не будут громко смеяться на улице. А те, у кого следующего раза уже не будет… ну, что ж, страна у нас большая, народу много, к каждому милиционера не приставишь. А если приставишь, так сами же взвоют.

Но окончательно забыть эпизод вершившегося в городе и стране правосудия мне не дали. В том же порядке, в каком и вовлекли: директор, следователь, адвокат.

Директор Кузьмич позвонил, чтобы похвастаться. Он изловил падлу сам, застал прямо на месте преступления: на заводской стоянке, у заднего бампера «Альфы» с заточенной спицей в руках. Злоумышленник успел нацарапать две буквы из трех, сопротивления не оказал и в содеянном покаялся, после чего был умеренно-зверски бит и уволен. Вроде бы, все банально и ожидаемо, но Кузьмич приберег сюрприз напоследок: падлой оказался Завуч.

Под горячую директорскую руку заодно угодил дежурный охранник с заводской стоянки, что, в общем-то, и послужило причиной звонка. Кузьмич предложил мне работу. Непыльную и сутки через двое, чтобы дать мне возможность подхалтуривать в «Мойдодыре». Другому бы без проверки не предложил, но я таковую, по мнению Кузьмича, уже реально прошел и оказался достоин. Я отказался, и обиженный Кузьмич заметил, что второй раз звонить не станет. И, действительно, больше не звонил.

Звонил следователь Иголкин. Он звучал бодро, хотя больше жаловался, чем хвастался. Жаловался на начальство, которое торопит с завершением дела, жаловался на Баранова и на Старопольного. Сообщил, что в тот день, когда пропала Веретенникова, Баранова тормознул гаишник на выезде из города за превышение скорости. Штраф, естественно, не взял, лишь сделал предупреждение. Офицер запомнил Баранова, припомнил и пассажирку. Без особых примет, но уверял, что малолетка. До этого Баранов утверждал, что довез девчонку до универсама, недалеко от дома. После опознания офицером ГАИ был готов расколоться, но опять вмешался адвокат. Баранов воспрял духом и стоит на своем.

Иголкин приглашал меня прийти на судебное заседание. Приглашал без повестки, поэтому я отказался. Мне вполне хватило одного изобличения Баранова, а сидеть и слушать, как его адвокат будет издеваться над беззащитными свидетелями и вспоминать себя на их месте – нет уж, увольте! Я так и сказал, и Иголкин со мной частично согласился. Дело абсолютно сырое, так что суд снова вернет его на доследование. Зато в свете новых обстоятельств обвинение будет настаивать на содержании Баранова до суда в следственном изоляторе. Там влияние адвоката на Баранова сведется почти к нулю, и он расколется, как гнилой грецкий орех. На такой оптимистической ноте разговор завершился.