Я смерть

При возгонке (свертке) внимания в себя самость различается от ничто (верховный «смысл» самости отграничивается от «метатекста» ничто). Соответственно, в теле («тексте») экзистентности не ищется ничтожный «смысл», но обнаруживается сновидность («осознанность») экзистенции, которая является «инерцией» внимания различать себя («самость») и ничто – в свою очередь, инертно не существующее в экзистентности мыслей («смыслов») и вещей.

При осознанном восхождении к вниманию утрачиваются смыслы и в печатных текстах, точнее, тексты остаются в составе общей сновидности, но уже не совсем в самой экзистентности, а в «порядке вещей», который подобен состоянию пробудившейся осознанности в сновидении, прежде бывшем экзистентностью.

Сам факт присутствия «теста» неизбежно указывает на неполноту всякого возможного «смысла», породившего данный текст.

Любой возможный (наличный) текст сам по себе уже выражает неполноту «смысла» создания такого текста, несет «универсальный» смысл неполноты смысла как источника.

Сам текст несет «универсальный» смысл – Слово о неполноте себя от самого надежного источника Себя же в целом – нехватке Себя в целом(е).

Слово будто извещение («инструкция») другому себя от Себя в целом(е). «Смыслы» всех несуществующих текстов восходят к единому смыслу Слова, нисходящему от самого (себя) в целом(е).

Автор «универсального» текста вожделеет изменить мир. Отменить смерть, избавить мир от страданий, несправедливости, отчаяния и общей бесцельности (бессмысленности). Чтобы изменить (соответствующим образом), необходимо управлять миром в целом.

Такова подспудная мотивация истинного творца («автора»).

Но из исторического опыта другого выясняется, что мир меняется независимо от красоты «авторских» идей (как прототипов вещей, включая саму «красоту» в качестве прототипа ничто, или экзистенции). Да и сам автор («писатель»), в конце концов, умирает, демонстративно свидетельствуя о том, что так и не достиг личной цели – изменить мир к лучшему, то есть переписать смерть, придав экзистенции вообще какой-либо смысл (цель).

Есть, правда, исключение в образе Сына Божьего, Автора Слова – о чем свидетельствует этот факт?

Даже если Иисус и вымышленный другой, и сам он есть «часть» собственного Слова, такое состояние дел лишь исключает его в того, кто не может не быть (экзистировать). Он обязан непрерывно быть.

Иисус – единственный «другой», который не может не быть. То есть не может не существовать (в экзистенции). Он – единственный, который несет службу бытия. И Слово которого – есть основание и потому причина изменения экзистенции.

Следуй Христу, тому, который не может не быть. Не земному «автору», (Иисусу), смертное «тело» которого не могло околеть («умереть»), ибо оно лишь «образ» в Его же Слове. В Слове Он есть, Он единственный, кто не может не быть – не может не существовать (в экзистенции). Но Он – истинный Автор экзистенции («небытия»), конца. Другие («авторы») не существуют, их «тексты» создаются и меняются вместе с миром в целом.

Он не может не существовать, не может не быть. Но «мир» следует читать как Его Слово. Ты видишь («читаешь») Его «мир» в меру понимания «языка» Слова. Ты веришь (допускаешь) «житие» любого из «авторов» (в пространстве и истории) Слова, но практически точно «знаешь», что Христос (Автор Слова) – Он единственный не может не быть, или не существовать (быть «другим»).

Он, который по природе себя не может не быть, включает себя в Слово как другого (истинного Автора сущего), Автора Книги бытия, такого другого, который для Него, того, кто не может не быть – не существует.

Убавляя шум от окружающего мира и осколков мыслей, ты во спасении себя и мира в целом (одно без другого не мыслимо), прислушиваешься к Слову, по замыслу которого вакансия «автора» его извечно свободна. Истинный Автор восходит вне поля «зрения», вообще, за пределы кругозора тебя, исполняющего обязанности Автора, отражаясь в новом уме себя в уже более отчетливом смысле («образе») Отца.

Слово печатное (Книга бытия) не кажется тебе предельно идейной или необычайно красивой, или увлекательной – скорее, “странной”.

Книга бытия проявляется в истинном Слове (“экзистенции”) – сама как знак того, кто не может не быть (“тут”) – не к сожалению или счастью, но по природе себя.

Сам знак, символ Слова подобен человеческой энцефалограмме (ЭЭГ), о ничтожности “красоты” или “идейности” которой можно рассуждать, понятно, до самой смерти, за которой последующая “рефлексия”, может случиться, продлится и в бесконечность.

Чтобы не умирать бесконечно, измени мир к вознесению себя и во спасение мира в целом (“памяти”).

Не прекращай длить тело мира, право на авторство которого по обоюдному (“двустороннему”) согласию противоположных сторон (по праву рождения) переуступается тебе.

Сколь образ “ЭЭГ” (мозга) себя присутствует в этом мире, столь не прекращается извещение (“энцефалограмма”) себя истинного, того, которого не может не быть (“тут”) – в образе Слова (как универсального “текста”).

В плане перемены мира к спасению оба модуса “энцефалограммы” когерентны (сцеплены), причем водителем (“приводом”) сцепленности выступает энцефалограмма тебя истинного (во Христе и Его Слове), использующая сцепку с “энцефалограммой” другого тебя (”писателя”) с целью обеспечения (воплощения) “эффекта” перемены мира (или “восприятия”, с точки зрения другого). Каково понимание метафоры “экзистенции” в целом, такова и картина мира, и обратная связь проявляется тут уже буквально с очевидностью: проясняются новые смыслы, доныне физически недосягаемые никак.

Первичное приобщение к Слову связано с размыканием смертельных петель разума – что иначе можно выразить как разворот к сворачиванию “чудес” извечно “мирной” метафоричности: сновидности, отчуждения – вообще, всякой зыбкой экзистентной двусмысленности в плане себя во Христе – в ближнем истинной реальности Отца.

* * * * * *

II. Целом

Думаю, есть поездки, которые никогда не следовало бы предпринимать. Поездка домой после смерти моего отца – одна из них. Я никогда не знал своего отца и никогда о нем ничего не слышал. Он отсутствовал в моей жизни. Был загадкой. Это причиняло боль. Его отсутствие вызывало во мне чувство какой-то несостоятельности, незавершенности. Итак, я прибыл туда. На эту таинственную колдовскую землю. Это странное место, где смерть еще не самое плохое, что может случиться с вами. Я приехал, гонимый жаждой узнать что-нибудь, хоть что-нибудь о человеке, давшем мне жизнь, и чья смерть теперь привела меня в этот удивительный мир. В этот день я оказался в мистическом потустороннем мире моего отца, в его царстве, в его владениях, чтобы столкнуться с приключением во времени, полном неизведанного, невообразимого и непостижимого. Я предпринял эту поездку по реке, своего рода путешествие, которое должно было необратимо изменить мою жизнь.

    Х/ф «Потустороннее» (Netherworld)
    Реж. Д. Шмёллер, 1992, США

§ 6. Замысел себя как мотив сотворения плана мира

? За пределами себя (за концомилидо концасебя) ты оказываешься в иллюзии существования или несуществования («ничто»), то есть, соответственно, в «смерти» или в «жизни».

? В старании обосноватьначало себя, в тщетном поискеначала себя, измышляя (воображая) личное начало, ты выпадаешь за «конец» (предел)себя истинного(реального), в небытие«жизни», творя собственную «вину рождения».

? Жизнь есть по сути стремление не к смерти (противоположному концу жизни), а к «началу», другомуконцу («рождения»), который есть иллюзия, и, выходит, в жизни ты стремишься не к истинномуначалу(себя), а кмнимому(преходящему).

? Но жизнь – это одновременно и стремление к концу «смерти» и, соответственно, заступ за мнимый «предел» себя (пока в жизни) с отражением в общей иллюзии жизни соответствующей картины мира, а именно: наравне сантиконцом