Серебряная лилия

– У каждого есть большой нож. Он им необходим для ухода за луком и стрелами. У некоторых есть кинжалы. У одного, кажется, даже видели меч.

– Отлично! Значит, перед нами эти английские псы почти безоружны.

– Верно, монсеньор. К тому же каждый вечер эти белобрысые собаки напиваются, как свиньи. Пережрали всё пиво, что было у нас в погребах. И ещё недовольны! Вино им, видите ли, подавай! А мы люди бедные. Вино у нас редко водится.

– Тем лучше. Значит, дело стоит за малым.

– Да, ваша светлость. Мы уже третий день мучаемся от этих собак, и только и ждём, чтобы от них избавиться. Чудится мне, что этой ночью они нам за всё заплатят!

– Мне тоже так кажется.– с лёгкой ухмылкой сказал барон.– А кто у них главный?

– А шут их разберёт. По мне, так все эти белобрысые собаки одинаковые.

– Но среди них должен быть капитан или хотя бы какой-нибудь заводила.

– Должен быть. Но я не знаю.

Тут к ним подошёл ещё один крестьянин и попросил, чтобы ему дали слово.

– Позвольте, монсеньор. Их вожаки разместились у меня дома. Их трое, и главного из них зовут Джон Смит, – начал говорить пожилой и едва сдерживающий слёзы мужик.

– Типичное английское имя, – покачал головой барон.

– Да, монсеньор, и хуже этой породы я ещё не встречал. Даже бургундцы и швабы и то ведут себя поприличнее. А эти – сущие дикари, подонки, по-другому их нельзя назвать. Умоляю, монсеньор, помогите нам. Эти нелюди должны сполна заплатить за всё то зло, что нам причинили.

– Ничего. Жить им осталось недолго, – сам чувствуя раздражение, ответил барон.

– Бывало, они и раньше к нам заходили. Но те шли маршем, и надолго не задерживались. Бывало, отстанут от строя, заскачут в деревню втроём или вчетвером, попросят хлеба, молока, да ухватят с собой курицу или козлёнка, и всё на этом. Мы даже жаловаться не считали нужным. А эти поселились у нас в домах, творят что хотят, жрут нашу еду, спят с нашими женщинами, а нас самих вообще за людей не держат.

– Должно быть это наёмники, вольные стрелки, и не подчиняются они никому, кроме чёрта рогатого, – вмешался лесничий, доселе стоявший в стороне.

– Да пусть они подчиняются хоть самому Эдварду Третьему*– один дьявол, дни их уже сочтены, – сплёвывая себе под ноги, ответил барон.

– А вчера… вчера вечером… и вовсе… – продолжал причитать мужик.– Как обычно нажрались, напились, а потом… потом начали к моей жене приставать, к моей Жанне. Несчастная! Она сначала упиралась, и я как мог вставал на её защиту, но потом… Потом этот самый Смит достал свой огромный нож, каким он чинит свой лук, и приставил его к горлышку нашего пятилетнего сына, нашего малютки Рено. И ей пришлось быть с ними… со всеми. Хорошо хоть наших старших дочерей не было. Я успел их спрятать в монастыре.

Договорив о своём несчастье, он, наконец, не выдержал и залился слезами.

– Ничего, не пройдёт и часа как эти собаки за всё заплатят, – сквозь зубы процедил барон.

– Да, уж мы-то постараемся взять с них сполна, – подтвердил здоровяк с рогатиной.

На секунду вновь воцарилось молчание.

– Кстати, Ги, – нарушив тишину, обратился барон к своему лесничему.

– Да, монсеньор.

– К какому числу эта деревня обязана сдать оброк?

– Лабри?

– Да.

– К десятому. К десятому сентября, если я не ошибаюсь. Ко дню Воздвижения Креста Господня.

– Да, да, ко дню Воздвижения, верно, – в один голос завторили мужики.

– Значит так, Ги. Передай старосте и приказчику, что на этот раз мы возьмём лишь половину от положенного. Это приказ, понял?

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – покорно ответил лесничий.

Услышав такое, несчастные крестьяне готовы были упасть наземь и расцеловать ноги своего господина.

– Храни вас Господь! Да поможет вам пречистая Дева! – снова в один голос завторили бедолаги.

– Ладно, хватит болтать, – оборвал их барон. – Скоро полночь, пора приниматься за дело. Ги, на твой взгляд, как нам лучше действовать?

– Конечно, вам виднее, монсеньор. Но думаю, в таком деле самое главное – внезапность.

– Да они там все пьяны, как свиньи, – снова вмешался здоровяк с рогатиной. – Перерезать их как скотов, и дело с концом! Проблема, разве что, только в часовых.

– Сколько их?

– Шестеро. Двое у въезда в деревню и ещё четверо в центре.

– Отлично! Можно считать, что мы имеем дело со слепыми котятами, – злобно усмехнулся барон.

– Да, но слепые котята, обычно, не делают того, что творят эти, – с горькой ухмылкой прошептал пожилой крестьянин.

Снова на минуту воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь шумом ветра в кронах деревьев, да детским рыданием сыча. Луна поднялась выше, и вся долина залилась её призрачным серебристым сиянием.

– Скоро забеснуется нечистая сила, – проговорил егерь. – С полуночи и до рассвета её время.

– Ты прав, Ги. Пора убираться отсюда, – ответил барон и подозвал к себе своего первого оруженосца.

– Альбер!

– Да, монсеньор, – отозвался девятнадцатилетний юноша, доселе остававшийся в стороне.

– Возьми этих пятерых и первым войди в деревню. На твоей совести будет убрать караульных, – повелел барон, указывая на вооруженных сержантов.

– Слушаюсь, монсеньор, – ответил оруженосец.

Боясь привлечь внимание лишним шумом, лошадей решили оставить здесь, а к деревне продвигаться либо ползком, либо короткими перебежками.

Почти все дома в деревне в это время уже давно спали. Лишь из нескольких окон всё ещё лил свет и слышался шум. Ясно было, что именно там бравые английские стрелки и продолжают своё веселье. Особое внимание привлекал дом старосты, стоящий в самом центре посёлка, рядом с деревенской церквушкой. Теперь он походил на дешёвый придорожный кабак, с воплями, руганью, застольным пением и грубым идиотским смехом. Складывалось впечатление, что эти наёмники-мародёры пьют и гуляют, будучи абсолютно уверенными в своей безнаказанности. Единственной мерой предосторожности, какую они всё-таки не забыли предпринять, были выставленные на улицу шестеро часовых. Впрочем, основной задачей этих часовых было удерживать в повиновении самих же крестьян, нежели предупредить какую-либо угрозу извне.

Некоторое время Альбер, стоя на небольшой горке, советовался с сержантами как им лучше поступить. Ясно было, что прежде всего следует убрать часовых, но, как именно это сделать, он никак не мог решить.