Очерки о пережитом

Если она их купила, что само по себе сомнительно, так как же раритеты обычно не продают, то где она могла взять столько денег. Та, которая носила эти драгоценности в эти минуты, была по профессии врачом, хоть и хорошим, но только врачом. Да, она имела прекрасную внешность, но вряд ли кто-либо из её близких или «далеких» мог сделать ей такой подарок.

В зале погас свет, начался спектакль, на сцене появились великолепные артисты, но это не придало спокойствия части аудитории. Дама с царскими подвесками сидела в одной из центральных, хорошо обозримых лож и поэтому, когда луч театрального прожектора скользил по залу, он нет-нет, а выхватывал сверкавшие на ярком свету голубовато-красным переливом драгоценности. Они просто горели на пышной груди, и их несказанный цвет не давал успокоиться лучшей половине зала. В голову не лезло даже содержание спектакля, а тем более и игра артистов. Даже мужья стали обращать внимание, что их жены постоянно воротят свои головки в сторону центральной ложи. Некоторые из них догадывались, о чем идет речь, но больше в плане красоты и высокого рейтинга сидевшей там дамы с прекрасной внешностью и такими драгоценностями. Мужчин мало волновало, откуда они у неё появились. Мозг женщин не унимался – так все-таки, как они ей попали. Муж подарить не мог, тем более что сумма была запредельной для большинства из зажиточной части города. Если подарил «любовник», так вроде никто не представлял вообще любовников этой дамы, тем более, чтобы они были в состоянии приобрести такое богатство. Не проходил и такой вариант, что владелица драгоценностей дала их поносить. Вроде они не были так близко знакомы, да и обычно такие вещи не дают носить. Может быть, это были удачно сделанные копии, тут было трудно определиться на чужой груди подлинник это или копия. Особенная активность пересудов достигла в перерыве, когда уровень внутреннего женского анализа достиг такого порога, что не мог удерживаться в груди и желал с кем-то пообщаться. Это чувствовалось по тому, что когда дама с подвесками проходила по холлу, за ней по окружающим проплывал легкий гул разговоров и пересудов. Спокойствия не было и на перерыве. Некоторые из знакомых этой дамы подходили, здоровались, о чем-то мило перешептывались, не сводя глаз с поразительных подвесок. Но все боялись задать вопрос о драгоценностях, считая такие вопросы некорректными. Рейтинг прекрасной дамы умопомрачительно возрос, она затмила даже жен великий мира нашего города, которые отошли на второй план, ибо были одеты только красиво. Броско, богато, но все равно не так как эта. Чувствовала и сама носительница драгоценностей, что испытывает апофеоз внимания к себе. С ней здоровались и общались даже те, кто себя относили к такой высокой неприкасаемой касте, что не считали возможным подходить хоть и к талантливым, но врачам. Дама понимала это, но как положено женщине, знавшей себе цену, умела долго «держать ноту». Она молча дефилировала по холлу, как можно чаще и с разных ракурсов показывая и себя и свои драгоценности. Самое главное, что она ходила одна. С ней не было ни ее мужа, никого вообще. Она была одна с драгоценностями. Несомненно, она знала, откуда у неё появились эти драгоценности, как и при каких обстоятельствах владелица дала их одеть. Но они обе добились своего. Они довольно больно ударили по женскому самолюбию основной элитной массы. Основная героиня напомнила о себе, чтобы не забывали, кто владелец этих царских подвесок. Еще больше выиграла та, которая взяла поносить драгоценности – её рейтинг так высоко взвился, что до сих пор не опускается. Вот вам и мелочи нашей светской жизни.

А спектакль действительно был прекрасным, как на сцене, где играли прекрасные артисты, так и в зале, где сидели прекрасные зрители, которые тоже устроили содержательный спектакль.

10. В пасти у льва

В начале семидесятых я был призван в армию для прохождения переподготовки. Столица Урала, в те времена носившая имя известного революционера Свердлова, встретила холодом и снежными вьюгами. Спасало тепло учебных комнат, а также уют и офицерская дружба гостиницы, где мы жили. Вечера проводили по-разному, но в основном традиционно – небольшая выпивка, хорошая закуска и игра в карты. Из классических принципов офицерства – быть хорошо выбритым, слегка пьяным и уметь играть в бильярд – хорошо прижилась лишь одна – быть слегка пьяным. В меньшей степени мы стремились быть хорошо выбритыми и те более уже почти никто не умел играть в бильярд, а картами бильярд не заменить, масштаб не тот.

Был среди нас лейтенант Саша Пахомов из Кирова, небольшого роста, но физически очень крепкий человек. В отличие от нас, он неоднократно бывал в Свердловске и имел постоянных знакомых, к которым часто уходил вечерами погостить, а возвращался под утро. Такие перегрузки его не утомляли, так как Саша был профессиональным спортсменом, прыгуном м трамплина. Своим спокойствием и выдержкой он поражал всех, особой разговорчивостью не отличался и практически не пил, соблюдал режим. Я никогда не думал, что прыжки с трамплина очень чутко реагируют на выпивку. Чуть переборщишь – и полеты не идут. Сам не прыгал, но Сашке верил.

И вот однажды под вечер обычно молчаливый Пахомов произнес:

– Ну что, ребята, кто пойдет на день рождения? Моя подруга пригласила, только есть одно, но. У них дома живая львица живет, правда небольшая, года два. Родители у нее биологи, выращивают по договору эту кошечку для зоопарка, где сами работают.

– И давно ты туда ходишь, наш прыгун – спросил я – и как нашел общий язык с львицей. Я так понимаю, что с дочкой хозяев значительно проще, а вот с царицей зверей – тут мужских достоинств не хватит.

– Да полно вам смеяться. Львица вполне солидная, да и закрывает ее моя подруга в спальне, пока мы общаемся в гостиной.

– Ну ты парень рискованный, или у вас все прыгуны такие отчаянные. А если львица ненароком выйдет, в лучшем случае заикой станешь.

– Но я же, как видите, не заикаюсь, так что и вам нечего бояться

– И сколько человек эта гостиная выдержит, все-таки ночевать приглашают.

– Думаю, человека 3—4 вполне, да я еще по дороге придумаю что-нибудь, – сказал Саша.

В предвкушении такой встречи пошли самые рискованные. По дороге, как было принято, затарились, чтобы не с пустыми руками являться в гости, и быстро добрались до места. Сашина подруга жила недалеко от гостиницы. Вся компания столпилась у двери, дверь открыла симпатичная девушка. Увидев Сашу и друзей в офицерской форме, она заулыбалась. А я обратил внимание, что все мы особенно не глядим на девушку, а как-то все мимо нее вглубь комнаты. Она поняла наш интерес.

– Ребята, не волнуйтесь, Эльза отдыхает после еды, и вам нечего бояться, проходите, раздевайтесь.

Саша с Люсей (так звали девушку) прошли в гостиную, а мы в прихожей не спеша стали раздеваться. Когда я стал вешать шинель на вешалку, то замешкался. В этот момент что-то мокрое уткнулось мне в спину. Разумом я понимал, что не стоит бояться, но парализующий волю и все органы чувств страх сковал меня как каменное изваяние. Мне показалось, что эта пауза длилась вечность. Спинным мозгом я понял, что это была львица, которая меня обнюхивала. Может это для нее был новый запах, а для меня – это был новый этап в жизни. Я был готов отлететь в мир иной и сожалел лишь, что делаю это в расцвете лет, да еще в пасти льва. Мелькнула мысль: так и напишут, что съеден диким зверем, даже если до смерти не загрызет, то уж позабавится это точно. И что я ей понравился – из всех ребят я был самым худеньким. Я даже не обратил внимание, что остальные тоже замерли, как на картине одного известного художника – не ждали.

Не зря говорят: долог путь в вечность. А мой путь длится до сих пор. А тогда я замер, как мрамор, не двигаясь, не дыша. Гробовое безмолвие было прервано голосом Люси:

– Ну Эльза, ну негодница, как же ты выбралась из спальни. Давай не пугай ребят, иди спокойно.

Она взяла и увела львицу. В тишине раздавались глухие шаги зверя по паркету. Вся внутритканевая жидкость моего худого тела превратилась в пот и ручьем скатилась в сапоги. Опустившееся в пятки сердце медленно поднималось на свое место. Трясущиеся руки повесили шинель, сняли сапоги. Зашли в гостиную. В центре стоял украшенный и сервированный стол, полный еды и выпивки. Молча мы расселись. Ни первая, ни вторая рюмка водки не сняли напряжение, которое находилось внутри.

Не зря говорят, что страх страхом выбивают. Люся встала и открыла дверь в спальню, и мы увидели, как в свете хрустальной люстры показалось это чудо природы. Никто из нас так близко львов не видел никогда. Эльза зашла в комнату, у нас весь страх и прошел. Это была большая и красивая кошка. Ее шерсть напоминала прекрасный натуральный персидский ковер, который хотелось погладить. Чистый природный рисунок шерсти отливал теплотой. Ее красивые глаза, казалось, смотрели одновременно на нас всех.

Теперь нам было все равно. Все-таки когда видишь опасность перед собой, не так страшно. Передо мной на хрустальном блюде лежала курица с поджаренной корочкой. Я взял самый крупный кусочек и бросил Эльзе, никто и помешать не успел. Как только это яство достигло головы львицы, ее пасть открылась, угрожающе блеснув огромными клыками, и кусочек мяса исчез внутри.

– Ребята, не балуйте зверя, а то она все подъест со стола, – сказал Саша.

Только потом я понял, что натворил. Эльза обошла стол, села рядом и, не отводя глаз, смотрела только на меня.

– Кормилец ты наш, смотри, больше ничего не давай, а то вот жалостливый какой нашелся. Саша тоже ее поначалу прикармливал, тоже боялся, потом перестал. Эльзу хорошо и много надо кормить, чтобы ей кто-то понравился, и все равно она зверь, хоть и прирученный. Так что не портите ей аппетит, у нее другой рацион- сказала Люся.

Вечер шел своим чередом, алкоголь все глубже проникал вовнутрь, с каждой выпитой рюмкой страх исчезал, а Эльза все уменьшалась в размерах и не казалась смертельно опасной. Ее уже гладили, потихоньку кормили. Даже танцуя, не боялись, когда она двигалась между нами. Часа через полтора в комнате появился смех. «Хорошо, что не лев. Это самка к мужикам ласковее, чувствует запах, – подумал я. – Не зря же она меня обнюхивала, значит тоже сексуально озабочена».

Когда мы возвращались домой, разговаривали все. Колкости в основном были направлены в адрес Сашки. Этому тихоне досталось от всех.

– Ну ты сексуальный маньяк. Видимо кайф ловишь, когда с подругой каскадеришь, зная, что львица за дверью. Хочешь не хочешь, а невидимая сила подгоняет.

– Смотри, Эльза приревнует, тогда берегись, она и Люду не пожалеет.

Сашка шел и молчал. Кто знал, что у него было на душе.

Когда я прихожу в зоопарк, то всегда останавливаюсь у клетки со львами. Сразу в памяти всплывает этот случай, а в душе кажется, что снова увижу Эльзу, ведь львицы живут долго.

11. Газетный вариант большого детектива

Так случилось, что она рано потеряла свою мать. Маму заменил отец и не просто заменил, а стал для маленькой Марты всем. Ради дочери он пожертвовал личным счастьем. В его преуспевающей жизни потомка древнего рода другой женщины не было.

Строгие красоты Риги, брусчатка мостовых, красивая черепица на покатых крышах, серьезность органной музыки костелов навсегда вошли в память девочки. Она любила гулять с гувернанткой – старой дамой, которая своей внешностью и манерами дополняла строгость красот родного города. Их родовой дом был практически в центре, его стены украшали картины старых мастеров, гобелены ручной работы. В зеркальном блеске мраморных полов отражались своим великолепием люстры, огонь каминов создавал атмосферу тепла и уюта. Марта росла в роскоши быта, строгости воспитания и безмерной отцовской любви. Позади был пансион, где в окружении таких же, как она, Марта получила глубокие знания по многим предметам. Ей привили хорошие манеры, глубокую религиозность и чистоту мыслей. За древними и казавшимися огромными стенами их пансиона они же слышали, как бурлила общественными катаклизмами их Рига, как продвигалась к ее Родине новая экономическая формация. Она строила планы дальнейшего образования в университете, как все в одночасье рухнуло, и они с отцом оказались в вагоне грузового поезда, который уносил их в Сибирь.

Как потом оказалось, это еще был не самый худший в тот момент маршрут, и самое главное – они с отцом были вместе. Отец, к тому времени совсем уже немолодой человек, весь седой и уставший, несмотря на всю трагедию ситуации, поддерживал дочь.

Он понимал, что против системы один человек ничего не сделает, система его просто раздавит, но дочь, его любимая Марта должна была жить. Выжить в этих новых условиях. Он верил, что ее ум, природная красота, воспитание, сильная внутренняя вера помогут Марте построить свою жизнь, конечно, может быть не так, как он мечтал. В этой истории годы мелькали как станции на их долгом пути в сибирскую глубинку. Поезд прибыл в далекий лесной сибирский поселок, а пассажиры поезда составили трудовые массы на лесоповале вековых деревьев. Не все выдержали такой труд, кто-то умер от болезни, кто-то погиб от своей неловкости под падающими деревьями, утонул на лесосплаве или просто заблудился в тайге, когда пытался бежать из этих мест.

Марта с отцом жили вместе, отец работал мастером на делянке, а Марта в конторе леспромхоза в бухгалтерии. Как и думал отец, ее красота, ум и воспитание могли или стать причиной трагедии или наоборот сыграть положительную роль в ее судьбе. Сын директора леспромхоза – красивый, крепкий, умный и тоже воспитанный парень обратил внимание на красоту Марты и стал за ней ухаживать, несмотря на то, что девушка имела статус «поселенки». Парень уговорил отца, чтобы тот «выправил» Марте чистые документы, ибо он решил связать свою судьбу с понравившейся ему девушкой.

– Делай что хочешь – заявил он отцу – а я без Марты в город не поеду.

Когда Марта рассказала своему отцу о предстоящем событии, тот понял, что для его любимой дочери это единственный шанс выбраться из этого тяжелого мира. Кругом шла война, парня на фронт не брали, да и Марта к Федору относилась с симпатией. Он благословил дочь. В областном центре Федор с Мартой сняли квартиру. Федор учился на филологическом и играл в студенческом театре, а Марта поступила в мединститут. Все у них складывалось хорошо, особенно получалась у Федора его театральная жизнь, и к окончанию ВУЗа его привлекали к работе в труппе областного драматического театра. Марта радовалась за успехи мужа, ходила на все его спектакли, дома с радостью обсуждала перипетии театральной жизни.

Победу они уже встретили в Москве, куда переехала молодая семья. Федор понравился московскому режиссеру, и тот его уговорил переехать в столицу на подмостки одного из московских театров. Марта закончила Московский мединститут и пошла работать в одну из правительственных клиник. На работе у нее тоже все получалось. Работала она ответственно, и несмотря на свою природную скромность и молодость, стала личным врачом одного из высокопоставленных правительственных чиновников.

В их семье родилась дочка, которую назвали Елена в честь мамы Марты. Родители души не чаяли в своем ребенке, тем более, что несмотря на трудности послевоенных лет они нужду не испытывали. Кремлевский паек, да театральная зарплата ставшего, несмотря на молодость, одним из ведущих артистов Федора, создавали прочность их домашнего быта. Их небольшая квартира, окнами выходившая на улицу Горького, около Елисеевского гастронома всегда была наполнена счастьем, радостью, весельем гостей, теплотой и уютом.

Родители Федора приезжали редко, отец Марты до 1953 года вообще не приезжал, даже письма не писал, боялся навредить дочери. Он к тому времени стал главным инженером леспромхоза, продолжал жить один и мало кто из земляков мог догадаться, что он и их директор Силантий Федорович были близкими родственниками. После 1953 года отец Марты приехал проведать дочь, зятя и внучку и пожив с ними немного, порадовавшись за счастье дочери, подался в родную Ригу, где оставались многочисленные родственники, останки предков и родовой дом, ставший к тому времени «Рижским домом юного творчества».

Он поселился в пригороде на хуторе, где жили родственники его брата, вышел на пенсию, разводил пчел. Он не мог сидеть без дела. Век ему достался длинный и когда он умер, достигнув 80-ти лет, его дочь уже работала лечащим врачом одного из руководителей страны. Федор стал народным артистом СССР, а внучка Лена училась в последних классах школы. Марта съездила на похороны отца, оставила родне деньги на памятник, походила по родной Риге и возвратилась в Москву, так и не рассказав никому, куда уезжала на неделю из столицы. Они приехали жить в красивый дом на Кутузовском проспекте, где жили «большие люди» страны. Лена ходила в «закрытую школу», окончила ее, и так же, как и мать поступила в Московский медицинский институт, к окончанию которого выбрала специальность психиатра. Марта устроила дочь тоже в Московскую больницу. И та, пройдя подготовку у лучших профессоров страны, а затем за границей, стала очень знающим специалистом в своей области.

На одном из праздников дома она познакомилась с Игорем – сыном замминистра иностранных дел, семья которого жила также в этом доме. Они познакомились, подружились, стали вместе проводить свободное время, занимались спортом. Их многое объединяло, и постепенно чувства друг к другу окрепли и переросли в большую любовь. Их свадьба была пышной и богатой, гости высокопоставленными, а подарки дорогими.

Связи Марты и отца Игоря помогли молодым решить жилищные проблемы. На их небосклоне все было безоблачно. Игорь стал, как и отец работать в МИДе, а затем перешел в одну из министерских внешнеэкономических структур. Часто ездил по командировкам, осваивал мировую экономику, а Лена, родив к тому времени сына Сашу, и оставив его на попечении нянек, стала осваивать новое направление в медицине – психотерапия – лечение пограничных психических состояний. Актуальность такой науки была велика, ибо Лена работала в кремлевской клинике с таким контингентом, психотравмирующие факторы которого нередко приводили к нервным срывам у всей страны.

Подающая большие надежды молодой доктор, при поддержке близких, создала прекрасное отделение, в котором могли поправить нервы или просто укрепить нервную систему многие наши руководители. Саша подрастал, Игорь рос по служебной лестнице, приближалось время перестройки. Несмотря на солидный возраст, Федор продолжал работать в театре, имел большой успех. Марта защитила кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию, стала профессором и совмещала в одной из психиатрических клиник.

Елена на своих сеансах, использую методики психоанализа, внушения, нередко узнавала те события, о которых все простые смертные вынуждены были узнавать из газет.

Анализируя услышанное, она прекрасно осознавала, что страну ждут экономические и политические катаклизмы, расслоение общества, перераспределение капитала и катастрофы. Рассказать это отцу или Игорю она не могла, так как они ни душой, ни своим естеством не принимали грядущие изменения. Отец всего себя отдавал театру, а Игорь чтобы заглушить метания души, начал потихоньку пить. Сначала он это делал в командировках, а затем уже и дома. Лена сколько могла боролась, а потом махнула рукой, только старалась, чтобы подрастающий Сашка не увидел пьянства отца.

Голова Лены была больше занята работой, она чувствовала, что приближаются времена больших экономических взлетов, она понимала, что головы ее пациентов, напряжение их нервной системы исходило из осознания надвигавшегося периода большого «экономического чуда». Кому надо было спасать «золото партии», кому-то думать о своем экономическом будущем, кто-то переживал о будущих хозяйствах наших богатых недр, заводов, фабрик.

Лена понимала, что в этом переделе не только много стрессов, но и то, что идут новые силы, новые хозяева новой жизни. Иногда на ее сеансах появлялись личности, имевшие большой авторитет, но не имевшие ни образования, ни высокой родни. В ее мир постепенно входил и «высший криминалитет». Общаясь с ними, выполняя свой профессиональный долг, она понимала, как уже много знает, как близки к ней «великие тайны» будущих обогащений, предстоящих путей «оболванивания» простого народа.