Человек из пропавшей страны

Когда отец ушел, он еще долго лежал, смотря в белый потолок и размышлял, что же произошло. Он "уделал" Глухарева! Тот оказался не так уж крепок. Что теперь будет? Глухарев убьет его? Наверное да, так просто не оставит. И зачем он вляпался в эту историю? Ведь это он сам обозвал Глухарева и за это должен был получить. С другой стороны, Марат заступался за правду. Правда. А кому она нужна, эта правда? И тогда, на поле картошки, и сейчас. Стало лучше кому-то? Может равнодушие учителей, это и есть лучшая реакция на несправедливость? Не зная ответов, Марат смотрел в потолок, а в голове звучали слова отца: “Мы никогда не построим светлое будущее!”

Через неделю его выписали домой, а Глухарев лежал в больнице еще месяц, потом долечивался дома. Глухарева прооперировали, и доктор назначил ему колоть обезболивающее. Три раза в сутки какой-то медицинский наркотик. А кололи только один раз. Две другие дозы списывались на его имя и исчезали. Медсестры дозы продавали наркоманам, которые стаями кружились около больницы.

Глава 5. Мрази

В школе Марат появился с гипсом на руке и искривленным носом. Про их драку с Глухаревым ходили легенды. В школе к нему стали относиться с уважением. Особенно в первое время. Ну мало ли?

Спустя пару дней Марата вызвали к директору прямо на уроке. Удивленный, он зашел в кабинет. Директор школы – добрая и улыбчивая женщина, встретила его с болезненной скорбью на лице. Не властная, сердечная женщина. За столом в форме буквы “Т”, напротив директора, сидела пожилая милиционерша, с погонами на покатых плечах. Марат видел ее раньше. Это она приходила к нему в больницу. Он сел на предложенный стул, решая, к кому нужно повернуться больше, к милиционерше или директорше. Сидеть лицом к обоим одновременно не получалось.

– Вот, Сафаров, к тебе из милиции, – незаконченным жестом директор указала на женщину в погонах. Та взмахнула тонкими выщипанными бровями – так в ту пору было модно, плюхнула на стол кожаный портфель, вынула стопку бумаг и, не глядя на Марата, официальным тоном произнесла:

– Сафаров Марат, – ее глаза, подернутые дымкой власти, взметнулись на него, и Марат догадался, что это был вопрос.

– Да, – ответил он.

Она полистала бумаги, каждый раз с удовольствием облизывая подушечки пальцев.

– М-да, Сафаров, – милиционерша продолжала перебирать страницы, и Марат напрягся. По спине пробежала капля пота. Наконец блюстительница порядка оторвалась от бумаг и вперила в него пронзающий взгляд. Даже самый строгий учитель в школе не смотрел на него таким взглядом. Даже завуч. Это был взгляд из другого незнакомого мира.

– За твое плохое поведение ты попал на учет в детскую комнату милиции, – четко произнесла она.

Казалось, что у нее в глазах лазеры. За большим окном светило солнце, чирикали воробьи, на крышке стола извивалась красивыми линиями фактура дерева, но все это сейчас ничем не могло помочь ему. Директор тоже молчала и боялась дышать. Даже пыль в кабинете замерла, опускаясь медленно, в надежде остаться незамеченной.

– Однако, у тебя только положительные характеристики. От учителей, классного руководителя, соседей, из детского сада, – с досадой произнесла милиционерша. – Чем ты занимаешься в свободное время?

– Ничем, – выдавил из пересохшего горла Марат.

– Совсем ничем? По улице гуляешь?

– Ну… гуляю.

– А в “кружки” не ходишь?

– В авиамодельный.

– Ходишь в авиамодельный?

– Ходил.

– А теперь?

– Перестал.

– В бокс или борьбу не ходишь? Каратэ?

– Нет.

– Раньше ходил?

– Нет.

Марат почувствовал, как милиционерша перестала смотреть на него, снова уткнувшись в бумаги, и незаметно выдохнул.

– Он у нас хороший мальчик, исполнительный, по классу помогает, поведение всегда отличное, – заступилась директор. – Ну подрались, с кем не бывает. А этот Глухарев, вот с ним у нас постоянные проблемы. Он сам всех и задирает, драчливый такой, семья у него неблагополучная.

– Ну с Глухаревым мы разберемся, а Сафаров… Я сейчас напишу тебе бумажку, завтра явишься с кем-то из родителей. Адрес и время там указаны. От уроков ты освобожден.

– Зачем? В тюрьму? – Марат посмотрел на нее обреченно и скорбно, и это понравилось милиционерше. Она была убеждена, что только страх способен навести порядок. С высоты ее опыта – это аксиома. Довольно небезосновательная.

– Возможно, посмотрим на твое поведение. Свободен, – она махнула рукой в сторону двери.

Марат машинально встал и вышел, споткнувшись о порог. Добрел до своего класса, остановился и с тоской посмотрел в окно, на школьный двор, на турники, на асфальтированную площадку, где все вместе недавно пели гимн. В душе царила такая жуткая тоска, что стало горько дышать. Его посадят в тюрьму? За что? Зачем?

Прозвенел звонок и из класса выпорхнули ученики. Увидев удрученного Сафарова, они обступили его, расспрашивая, как прошел разговор с директором. Услышав, как все было, они погрустнели.

Дома снова переполох. Мать не спала всю ночь. Утром позвонила на работу и отпросилась. Отец был в рейсе, и на утро Марат с матерью отправились по адресу, небрежно написанному на бумажке. Это оказалось недалеко от дома. Он и не знал, что тут, поблизости, во дворах, где они с друзьями знали каждый бугорок и куст, за невзрачной обшарпанной дверью находилась детская комната милиции их Правобережного района.

Мрачный коридор, дежурный за стойкой, скрипучий облезлый пол, испачканные известью светильники. Мать подошла к нужной двери, прочитала надпись на ней и шепнула:

– Ее зовут Галина Николаевна, не забудь.

Марат кивнул и тут же забыл. Они вошли в темный и тесный кабинет. За столом сидела та самая женщина в погонах. Напротив стоял пустой стул. На стул светила яркая настольная лампа.

– Вы подождите в коридоре, – повелела она матери.

Мать проворно исчезла за дверью:

– Да, да, конечно.

– Садись, Сафаров, – скомандовала Галина Николаевна.

Перед ней на столе лежали бумаги. Минуту в кабинете стояла тишина, нарушаемая ее сопением и скрипом старого лакированного стула, противостоящего весу женщины. Свет слепил глаза. Марат один раз только посмотрел в сторону Галины Николаевны и снова уставился в безопасное место – в пол.

– Я же тебя насквозь вижу, – резко сказала она и Марат от неожиданности вздрогнул.

– Хочешь в тюрьму, Сафаров? – ее голос звучал, как приговор в зале суда. – Там нет мамы, плохо кормят и бьют каждый день. А, хочешь? Если не хочешь, тогда слушай меня внимательно. Ты сейчас на учете в милиции. Это очень и очень плохо.

Она пронзила его взглядом, как и тогда в школе. Но голос был жестче. Здесь ей некого опасаться. Хозяйка кабинета, хозяйка положения, наделенная полномочиями от самого государства, а перед ней очередной шалопай.

– Если вдруг ты еще раз подерешься с кем-то, Сафаров, то я тебя лично засажу в детскую колонию, а это та же тюрьма, только хуже взрослой.

Она злобно улыбнулась.

– Все вы сначала такие тихие паиньки, сидите вот на этом стуле, крокодиловые слезы проливаете, а как выйдете на улицу, так готовы друг другу головы оторвать, – произнесла она угрожающим тоном. – Хулиган! Ты будущий малолетний преступник! Как только тебя земля носит? Ты подумал о матери, Сафаров? Каково ей? Она тебя вот здесь, под сердцем носила, а ты ей такое преподнес! Что в твоей дурной башке было, когда ты драться полез?

Марат молчал, потому что совсем не помнил свои размышления в тот момент.

– Ненавижу, ненавижу вас всех, твари собачьи! Горе своих матерей! Толку от вас никакого! Ни стране, ни семье толку нет от вас! Ненавижу, скоты! Мрази! Убила бы, будь моя воля! Не возилась бы с вами ни дня, сволочи!